Итальянская тень шейха Мансура
Хасан Бакаев
В 1782 году в немецком городе Вильгельмсбадене прошел Всемирный конгресс иллюминатов, на котором были приняты два важнейших решения. Первое из них касалось свержения королевской власти во Франции, с одновременным объявлением войны всем европейским монархиям. Второе решение касалось только России. Эта обширная империя была объявлена «Восьмой масонской провинцией», что означало многое, и прежде всего то, что Россия попадает в сферу непосредственной политической деятельности иллюминатов.
Мы опускаем многие интересные аспекты последовавшей затем иллюминатской «работы» в России, так как в данном случае нас интересует только одна сторона этой многогранной деятельности: та, которая затрагивает непосредственно историю Чечни. Речь пойдет о движении шейха Мансура, а точнее – о некоторых загадочных обстоятельствах, сопровождавших его.
О национально-освободительном движении шейха Мансура написано достаточно много и историографический обзор работ, ему посвященных, охватывает более двух столетий. Читатели, желающие получить полное представление об этом движении, могут обратиться к специальной литературе, а наша задача скромнее – привлечь внимание читателя к нескольким деталям биографии первого лидера Кавказа и национального героя чеченского народа.
Шейх Мансур по числу легенд, созданных вокруг его имени, смело может быть поставлен в один ряд с самыми знаменитыми людьми XVIII столетия. Его деятельность до сих пор служит предметом пристального интереса многих ученых стран Запада и Востока. Во время войны шейха Мансура против России около него постоянно находились какие-то таинственные люди, уроженцы Европы, которые служили при нем то ли советниками, то ли курьерами.
Само движение шейха Мансура, помимо своей масштабности, имеет еще одну особенность, которой, на наш взгляд, почти не уделяется внимание – это был первый, хорошо организованный в военном отношении контрудар народов, ставших объектом колониальной экспансии со стороны европейских держав в Новое время. Затем следует отметить то значение, которое это движение сыграло в международной политике конца XVIII века, причем значение это нашло свое реальное отображение в дипломатических договорах, заключенных ведущими державами того времени.
Все это вместе взятое позволяет относиться к борьбе шейха Мансура против Российской империи как к явлению, которое не помещается в узкие рамки внутрикавказской региональной коллизии, а самому шейху Мансуру придает ореол более значимой исторической фигуры, возвышая его личность над теми штампами, что укоренились в большинстве публикаций о нем.
В любой серьезной работе, посвященной национально-освободительному движению шейха Мансура, обязательно всплывает имя Джованни Батиста Боэтти, уроженца итальянского города Монферата. Какой-то период времени эти двое людей – чеченец из селения Алде и итальянец из Монферата – существуют и действуют как бы в параллельных мирах, но затем их личности соприкасаются и общепринятым является мнение, что это один человек. Причем, в чеченской и в большинстве случаев российской историографии принято считать, что шейх Мансур – это чеченец Ушарма, сын Шаабаза из тайпа Элистанжхой, а итальянец – всего лишь досужая выдумка любителей сенсаций. Однако в Италии и в целом на Западе думают по-иному: там полагают, что под именем шейха Мансура выступал итальянец Джованни Батиста Боэтти, а Ушарма из Алде – «чеченская легенда». В Италии шейх Мансур занесен в энциклопедию знаменитых уроженцев этой страны и, насколько нам известно, в родном городе Боэтти даже создан «музей шейха Мансура». Поскольку мы склонны считать, что реально существовали и чеченец Ушарма, сын Шаабаза, и итальянец Джованни Батиста Боэтти, предлагаем рассмотреть с предельной краткостью биографии обоих этих людей до того момента, когда они слились в единой личности шейха Мансура в Чечне 80-х годов XVIII века.
Джованни Батиста Боэтти (Giovanni Battista Boetti) родился в 1743 году в Монферате, в семье нотариуса. В 15 лет он был отправлен отцом изучать медицину. Наука юноше пришлась не по вкусу и он бежал в Милан, где завербовался в солдаты. Но и военное поприще ему довольно быстро опротивело – через пару месяцев он снова бежит, на этот раз в Богемию. Там с ним происходят разного рода приключения, он общается со многими людьми и, наконец, возвращается в Италию. Прибыв в Рим, Боэтти принимает монашество, вступив в орден доминиканцев.
Этот факт примечателен и говорит о многом. Чтобы оценить его в полной мере, нам необходимо будет коснуться истории появления и характера деятельности ордена доминиканцев. Но вначале завершим экскурс в биографию Боэтти.
Известно, что новообращенный монах увлекался учением Джироламо Сованаролы, который, кстати, тремя столетиями раньше тоже начал свою громкую карьеру обличителя грехов общества и церкви, состоя в ордене доминиканцев. Охваченный миссионерским рвением, Боэтти буквально рвался на Восток. Однако прошли пять лет, прежде чем его направили для миссионерской деятельности в Мосул (современный Ирак). Он прибыл в Венецию, чтобы сесть на корабль, но попал под арест из-за драки. Впрочем, его очень скоро освободили из тюрьмы и он перебрался на остров Кипр, целиком находившийся в то время под юрисдикцией Османской империи.
На Кипре он опять попал в тюрьму, на этот раз по обвинению в оскорблении религиозных чувств мусульман. Однако у Боэтти всегда отыскивались невидимые, но достаточно могущественные покровители, о которых известно лишь то, что они добивались его освобождения из тюрем очень быстро и без лишнего шума. Наконец, доминиканский монах добрался до города Алеппо (Сирия) и нашел приют у монахов-миссионеров ордена францисканцев. По каким-то причинам Боэтти рассорился с францисканцами и, удалившись из их миссии, начал свои странствия по Востоку и для начала посетил Стамбул.
Пожив какое-то время в столице Османской империи, Боэтти направляется в Закавказье, затем на Северный Кавказ и в Дагестан. Путешествует он, разумеется, не в монашеском, а дервишском облачении. Из Дагестана Боэтти направляется через Азербайджан в Персию, а из Персии прибывает в Багдад. В Багдаде Боэтти задерживается на длительное время, которое посвящает изучению суфизма и выучивает наизусть Коран. Занятия эти были прерваны очередным арестом, теперь уже по обвинению в шпионаже. Его заковали в кандалы и отправили в Стамбул. На этот раз один из «ангелов-хранителей» Боэтти проявляет себя: покровителем безвестного бродячего монаха оказывается консул Сардинского королевства, который добивается от турецких властей его освобождения. Выйдя из тюрьмы, Боэтти меняет маскарад дервиша на одеяние армянского купца и через Смирну пробирается обратно в Европу.
Совершенно ясно, что Боэтти выполнял на Востоке какую-то секретную миссию, весьма далекую от пропаганды христианства среди мусульман. Его турне по Северному Кавказу и Дагестану, а также вояж в Закавказье весьма напоминают разведку обстановки или, даже можно сказать, рекогносцировку. Изучение восточных языков и Корана, которое завершилось его арестом в Багдаде по обвинению в шпионаже, представляется совершенно необходимым, если принять во внимание то, что ему предстояло сделать. А его отъезд в Европу выглядит как возвращение с подробным отчетом и своими соображениями к тем, кто послал его на Восток с какой-то важной миссией.
В Европе Боэтти посещает военные заводы и смело заключает с ними контракты на поставки оружия – это можно считать убедительным свидетельством того, что план дальнейших его действий был принят и утвержден. Посещает Боэтти и Петербург, где проводит около 3-х месяцев. Там он добился аудиенции у могущественного фаворита императрицы Екатерины II князя Потемкина и предложил ему план завоевания Константинополя.
Надо полагать, выдвигая князю Потемкину свой проект Боэтти хорошо знал о «завещании Петра I», которое в России до сих пор предпочитают называть «фальшивкой». Это завещание предписывало преемникам первого российского императора добиться уничтожения Турции и установления над ее территорией контроля России, которая, как «третий Рим», позиционировала себя наследницей «второго Рима» – Византии. В то время не было секретом, почему один из внуков Екатерины II был назван Константином – в кругах, близких к императрице, не скрывали, что ему предстоит взойти на трон в Константинополе – столице реанимированной Византийской империи.
Об этом знаменитом завещании современный публицист и политический деятель Егор Холмогоров пишет так: «Петр мечтал о великой евразийской империи и не случайно в последние годы правления все чаще обращал взор на Восток. Огосударствление Церкви было лишь частью грандиозного имперского плана. Этим планом остались заворожены и все его преемники, смотревшие на азиатские просторы, и особенно на Константинополь, и не жалевшие ничего ради выполнения действительного “Завещания Петра Великого”».
Потемкин отклонил проект Боэтти, но в самом предложении явственно ощущается стремление втянуть Россию в большую войну на юге, и это стремление исходило от тех сил, что стояли за итальянцем. Что это были за силы, наш источник умалчивает, но какое-то представление о них дают спутники Боэтти, с которыми тот возвращался на Восток – француз Клеоп Гевено, неаполитанец Камилло Рутиглиано и немецкий еврей Самуил Гольденберг. Материальную помощь оказал богатый армянский торговец Тебет-Хабиб. Как мы видим, у Боэтти сложилась интернациональная команда, спаянная какой-то общей целью, и нужно помнить, что организацией, способной сплотить для единой цели людей разных национальностей, в то время могли быть только масоны или иезуиты. Однако именно во второй половине XVIII столетия иезуиты стали относиться к доминиканцам (к которым формально относился и Боэтти) и францисканцам с нескрываемым подозрением, видя в них мятежные, еретические организации и вследствие этого вытесняя их из школ и дворцов. А сразу после Французской революции иезуиты нанесли по этим двум орденам такой удар, от которого они не смогли оправиться и по сей день. Видимо, отцы-иезуиты узнали кое-что о подрывной деятельности доминиканцев и францисканцев, или проведали об их связях с тайными обществами… В любом случае, иезуиты должны были прежде всего охранять интересы католической церкви и европейских монархий, и раз они проявили острую враждебность к этим двум орденам, то напрашивается естественный вывод, что последние какими-то действиями скомпрометировали себя нападками именно на те институты, на страже которых стояли иезуиты.
Это не должно нас удивлять. На примере тамплиеров и «Общества святой Евхаристии» (масонов) известно, что тайные общества, создаваемые для подрыва христианства, очень часто действовали под личиной христианских организаций. Ватикан и его ударный отряд – иезуиты, почти всегда оказывались обманутыми внешними вывесками (как в случае с «Модернистским католическим движением») и наносили свои, все более слабеющие, удары лишь тогда, когда уже бывало поздно предотвратить заговоры, которыми обильно заполнено XVIII столетие.
Исследователь суфизма Идрис Шах превращает в уверенность наши подозрения о связях доминиканцев и францисканцев с масонами. Он утверждает, что восточные мистические организации крайнего толка стояли над самой колыбелью доминиканского и францисканского монашеских орденов, придавая их деятельности такие направления, которые всегда вызывали тревогу и подозрения у отцов-иезуитов. Связи эти, зародившиеся в самом начале появления этих орденов, уже никогда не прерывались, как отмечает энциклопедист восточного мистицизма. Но тот же Идрис Шах уверяет своих читателей еще и в том, что крайний мистицизм исмаилитско-шиитского толка стал «восточным отцом масонства», объединив, таким образом, в некое духовное и организационное единство доминиканцев, францисканцев и масонов. Именно поэтому католическая церковь в конце XVIII века обрушила преследования не только на масонов, но и на эти монашеские организации, чье сотрудничество с «вольными каменщиками» уже перестало быть для нее секретом.
Теперь кое-что проясняется. Боэтти в своих странствиях по Востоку не расстается с балахоном дервиша, а на Западе он масон, прикрытый не внушающей особого доверия сутаной доминиканца. Проясняется и цель его странствий – разведать возможность втянуть Россию в крупную военную кампанию на юге, чтобы Екатерина II и ее советникам стало не до вмешательства в европейские дела. План свержения королевской власти во Франции был, как отмечалось выше, окончательно утвержден в 1782 году на конгрессе иллюминатов в Вильгельмсбадене. Но собиралась ли Екатерина II выступить на стороне Людовика XVI, если тому будет угрожать реальная опасность? Однозначно, да. Многочисленные исторические данные зафиксировали ее намерение раздавить революцию во Франции посредством военной интервенции.
Когда в 1997 году готовилась первая публикация этой статьи, нам так и не удалось обнаружить текст договора между Екатериной II и Людовиком XVI, в соответствии с которым российская императрица собиралась вторгнуться в охваченную революцией Францию. День ото дня росла уверенность в том, что такой договор должен был существовать, однако найти его не удавалось, сколько мы не искали его в специальной литературе по политической и дипломатической истории Европы второй половины XVIII века. А между тем, такой договор был вполне логичен, учитывая естественную ненависть монархов к революциям, а также то, что конгресс революционеров-иллюминатов в Вильгельмсбадене именно Францию и Россию определил в качестве главных мишеней социальных переустройств.
Орден иллюминатов стал источником серьезной тревоги для всех правительств Европы и объектом их пристального внимания после того, как некоторые ее документы стали доступны общественности. Произошло это по случайности, из-за гибели от удара молнией курьера, везшего секретные документы иллюминатов из Баварии в Париж. Более основательное разоблачение планов иллюминатов произвел барон фон Книгге, который рассорился с главой иллюминатов Адамом Вейсгауптом и покинул со своими сторонниками орден в 1784 году. Барон фон Книгге опубликовал целый ряд памфлетов, в которых разоблачал тайные планы иллюминатов по свержению монархий в Европе и уничтожению церкви, после чего орден был объявлен вне закона и светскими властями, и папой римским. Разумеется, французское правительство поделилось с правительством Екатерины II планами иллюминатов, угрожающими не только французской, но и российской монархии, после чего заключение договора о совместном противостоянии этой угрозе было самым естественным решением для обеих сторон.
Но это были всего лишь теоретические допущения, основанные на логике и на последующих действиях российского правительства (коалиции против революционной Франции, Итальянский поход графа Суворова и т.д.), но сам договор найти никак не удавалось. Наконец, в наши руки попала книга А.Бушкова «Екатерина II» (М., 2009), в которой обнаружились следующие сведения: «В революционный Париж приехал личный курьер Потемкина, отягощенный большой сумой денег. Он охотно объяснял всем и каждому, что по поручению светлейшего должен раздобыть в Париже бальные туфельки для Екатерины Долгорукой… На самом деле деньги предназначались чиновнику французского министерства иностранных дел, который за хорошую плату изъял из архивов и передал посланцу Потемкина кучу важнейших документов о переговорах насчет союза меж королем Людовиком XVI и Екатериной: в Петербурге не хотели, чтобы столь серьезные материалы попали в руки к новым революционным властям…».
Между тем, союз этот, судя по всему, не являлся секретом для иллюминатов, имевших при дворе в Петербурге, как и в окружении французского короля, множество агентов. В число последних во Франции входил даже первый принц крови Филипп, герцог Орлеанский («Филипп Равенство»). И именно союзом между французским королем и российской императрицей объясняются, по нашему мнению, усилия секретных миссий, в том числе и миссии Джованни Батиста Боэтти, по вовлечению России в какую-нибудь крупную войну на стороне, чтобы ей стало не до вмешательства в подготовленные уже к осуществлению революционные события во Франции.
О том, увенчались ли эти миссии успехом, мы скажем ниже, но факт заключается в том, что к началу революции во Франции (14 июля 1789 года) Россия уже 4 года (с 6 июля 1785 года) вела ожесточенную полномасштабную войну с кавказскими горцами, охватившую весь регион от Каспийского до Черного моря. Одновременно с этим Россия вела войну и с Османской империей. Следует сказать, что единственный раз за всю историю Османской империи султан попытался помочь кавказцам в их освободительной войне против России, прислав экспедиционный корпус во главе с Батал-паши (по некоторым данным, он был этническим чеченцем). Корпус Батал-паши был разгромлен в конце сентября 1790 года на берегу Кубани, в том самом месте, где ныне располагается город Черкесск (бывшая станица Баталпашинская). Шейх Мансур 22 июня 1791 года был ранен при попытке взорвать пороховой погреб в осажденной русскими турецкой крепости Анапе и в бессознательном состоянии попал в плен. Он закончил свои дни 13 апреля 1794 года, будучи узником Шлиссельбургской крепости. Однако победа России над коалицией кавказских народов и Турцией была призрачной, потому что Ясский мирный договор от 29 декабря 1791 года хоть и оставлял в силе прежние договоренности об аннексии Россией Крыма и Тамани, но признавал независимость Кавказа, граница с которым проходила по реке Кубань. Таким образом, шейх Мансур своей самоотверженной борьбой добился того, что Российская империя признала независимость Кавказа.
Чеченские историки и те из читателей, которые интересуются нашей историей, хорошо знают, с каким упорством царские и затем советские ученые пытались обвинить шейха Мансура, имама Шамиля и других лидеров национально-освободительного движения на Северном Кавказе в «связях с Турцией». Местные кавказские ученые с таким же упорством пытались отмести эти обвинения, как будто в связях с Турцией было что-то порочащее наших предков. Многие наши «ученые-патриоты» предпочитают видеть в чеченцах XVIII и XIX столетий людей с ограниченным кругозором, не знавших, что происходило за околицами их селений, лишь бы их не обвинили в поиске союзников против колониальной экспансии Российской империи. Во времена Сталина, как известно, на самом высоком уровне была принята установка считать шейха Мансура и имама Шамиля «англо-турецкими шпионами», и такая оскорбительная для национального самосознания формулировка, конечно, побуждает в наших историках желание оспаривать ее. Разумеется, ни шейх Мансур, ни имам Шамиль не были ничьими «шпионами», а являются великими сынами Кавказа. Но это не означает, что они не искали союзников в своей неравной борьбе против Российской рабовладельческой империи. Шейху Мансуру удалось обрести такого союзника в лице Османской империи, а имаму Шамилю этого не удалось добиться, потому что по Адрианопольскому мирному договору, подписанному Россией и Турцией 2 сентября 1829 года, Турция признала Кавказ частью России. И поэтому в XIX веке, в отличие от века предыдущего, кавказцам пришлось воевать против наступающей империи без внешней поддержки.
Турецкий султан был не только царем турок, но и халифом всех мусульман-суннитов, в том числе чеченцев и дагестанцев. Поэтому искать помощи у своего халифа, надеяться на нее и требовать ее было самым естественным проявлением религиозного сознания кавказских горцев-мусульман. Вследствие этого не просто трудно, а попросту невозможно представить себе, чтобы кавказские мусульмане-сунниты не поддерживали связей с Турцией и не ожидали от нее действенной помощи. Снова отметим, что шейху Мансуру удалось получить такую помощь, а имаму Шамилю – нет. Именно этим объясняются два взаимосвязанных факта из политической биографии имама Шамиля: то, что последний называл турецкого султана «вероотступником и предателем», и то, что имамат Шамиля стал вторым (после Саудовского королевства) независимым от Османской империи мусульманским государством, основанным на тех же социально-политических идеях Ибн Таймия, что и королевство Саудитов. Но это – уже другая история.
Вернемся к похождениям Джованни Батиста Боэтти. Описывая биографию этого человека, мы пользуемся, преимущественно, работой российского военного историка В.А. Потто, который, в свою очередь, пользовался при этом статьей «Авантюрист XVIII века», опубликованной автором, обозначившим себя буквой «М», в VII, июльском номере журнала «Русская мысль», изданного в 1884 году в Петербурге. Между тем, автор «Авантюриста» лишь переложил на русский язык изыскания итальянского и французского журналистов Анкона и Ганьера в туринском государственном архиве, где сохранились письма и документы Боэтти, подписанные им мусульманским именем «Мансур». Часть собственноручных писем Боэтти (Мансура) хранилась в конце XIX века у его внука в Монферате.
Из этих документов и писем видно, что Боэтти со своими спутниками прибыл в Турецкий Курдистан и попытался поднять там восстание под религиозными лозунгами. Эта попытка кончилась неудачей. Курды были разбиты турецкими войсками. И после этого, по словам нашего источника, Боэтти прибывает в Чечню, и с этого момента его личность как бы сливается с личностью чеченца Ушарма из селения Алде.
По данным из турецких архивов, извлеченным и опубликованным в 1964 году французским исследователем А.Беннигсеном, на момент начала военных действий против России Ушарме было всего 15-16 лет. Однако по другим, более достоверным российским источникам того времени, Ушарма начал свою деятельность в 26 лет, но впервые шейхом (суфийский термин «учитель») его стали называть еще в 1783 году, за два года до начала военных действий, что свидетельствует о длительном подготовительном периоде, предшествовавшем публичным проповедям, которые Ушарма начал в 1785 году. Следует отметить, что шейх Мансур в своих письмах и обращениях неоднократно называл себя «пастухом». Так, к примеру, в своей прокламации к жителям ингушского селения Ангушт, составленной на арабском языке и сохранившейся в чрезвычайно корявом переводе на русский, Ушарма пишет: «Будучи я, то есть имам Мансур, пастухом…». Видимо, из-за этого в современных жизнеописаниях шейха Мансура нередко встречаются утверждения о том, что он до своей религиозно-политической деятельности был «сельским пастухом». Однако термин «пастух» имеет совершенно определенный суфийский смысл. Как отмечает специалист по суфизму, «ни один человек не может быть суфийским учителем, если он не прошел через целый ряд важных переживаний. Человек, обладающий таким опытом, полностью изменился, и обычным человеком он продолжает оставаться только внешне. Теперь у него другие функции – он стал “пастухом”». Таким образом, используя в своей прокламации в отношении себя термин «пастух», Ушарма подчеркивал свое право быть шейхом (наставником, духовным лидером) мусульман.
О религиозном и светском образовании шейха Мансура источники говорят по-разному, и если остановиться на этом аспекте его биографии, перед нами, даже без учета других данных, проступают как бы две личности, совершенно друг на друга не похожие. К примеру, русские документы («Кизлярский комендантский архив») свидетельствуют, что шейх Мансур «кроме чеченского языка никаким говорить не умеет». Как свидетельствуют современники имама Шамиля, в частности полковник А. Руновский, служивший приставом при пленном имаме, последний живо интересовался судьбой и деяниями шейха Мансура. Для имама Шамиля, как пишет А. Руновский, шейх Мансур был «непререкаемым авторитетом как в делах религиозных (нравственных), так и в политических (военных)». Имам Шамиль опрашивал людей, лично знавших шейха Мансура, и с их слов говорил Руновскому, что он (шейх Мансур) не знал ни письменной грамоты, ни иных языков кроме чеченского, но при этом обладал редким даром красноречия, завораживающим людей, был очень красив и мужествен лицом и высок ростом. Неграмотность шейха Мансура неоднократно отмечалась и на судилище, устроенном над ним российскими властями после пленения, о чем имеются соответствующие архивные документы.
Но есть и обратные свидетельства. Так, в Ватиканском архиве был обнаружен небольшой документ, представляющий собой реляцию на русском и французском языках, без подписи ее составителя. В 1900 году этот документ был опубликован П. Прокоповичем в журнале «Русский архив» (М., 1900, кн.2, №5-8, стр. 349). Основываясь на содержании реляции, П. Прокопович предположил, что она составлена в первой половине 1786 года. В ней отмечается, что русские войска ведут неудачную для них войну с «имамом Мансуром, татарским вождем, авантюристом великого ума и мужества. Он распространил слух, что он из рода Игамас Келикан. Недавно в Ливорно он принял христианство. Он много путешествовал по Европе, Африке и Азии. Он хорошо говорит по-татарски, арабски, новогречески, французски и итальянски, он пользуется суеверием для того, чтобы лучше удерживать под своим знаменем народы, над которыми он властвует. Турки его поддерживают оружием, амуницией и провиантом…».
Это сведение заслуживает несколько замечаний. Во-первых, он показывает, что документальное свидетельство о тесных связях шейха Мансура с Европой появилось впервые не в конце XIX века с подачи итальянского журналиста Анкона (1881 год) и его французского коллеги Ганьера (1884 год), как пишут современные историки, а столетием раньше, еще при жизни шейха Мансура – в 1786 году. И это очень важное обстоятельство, которое выбивает опору из-под утверждений, что Боэтти – «досужая выдумка» Анкона и Ганьера. Во-вторых, этот серьезный архивный документ показывает, что шейх Мансур владел множеством восточных и западных языков, то есть был весьма образованным для своего времени человеком. Иными словами, в Ватиканском документе речь идет о человеке, имеющем в смысле образованности мало общего с Ушармой, который по признанию современников и по его собственному свидетельству был неграмотен. Что касается утверждения, что шейх Мансур, якобы, принял в Ливорно христианство, то и это
объясняется очень легко, если вспомнить, что в Европе Боэтти, называющий себя Мансуром, появлялся в виде монаха-доминиканца. И, наконец, под «татарами» в реляции следует видеть кавказских мусульман, так как в России в те времена (и гораздо позже – вплоть до начала XX века) этим названием обозначали в том числе и чеченцев (например, в повести Л.Н. Толстого «Хаджи-Мурат», работу над которой он завершил в 1904 году).
Затем следует упомянуть немецкого историка Ц.В. Цинкайзена, который в 1859 году, то есть за два с лишним десятилетия до названных выше журналистов – итальянца и француза, выпустил работу, в которой в общих чертах повторяет сведения, изложенные в Ватиканском документе. Но при этом ясно, что он пользовался в качестве источника не этим документом, так как Ц.В. Цинкайзен дает более подробные сведения, включая количество войск шейха Мансура и противостоявших ему русских. Здесь в лице шейха Мансура перед нами снова предстает широко образованный человек, имеющий родственные связи и недвижимость в Европе. Таким образом, перед нами снова возникает личность, разительно отличающаяся от реального – чеченского – шейха Мансура.
Чеченский историк Ш.Б. Ахмадов, написавший наиболее полное исследование о жизни и деятельности шейха Мансура, не считает сведения о Джованни Батиста Боэтти заслуживающими сколько-нибудь серьезного внимания. Парадоксально, но именно в его работе мы обнаружили ряд фактов, свидетельствующих, что рядом с шейхом Мансуром, то есть чеченцем Ушармой из селения Алде, находился еще один человек – личность чрезвычайно скрытная, даже таинственная. Эта таинственная личность, по нашему мнению, и есть Боэтти, который выполнял при шейхе Мансуре широкий диапазон обязанностей – советника, переводчика, секретаря, дипломата, курьера.
Ш.Б. Ахмадов приводит в своей книге сведение о том, что под домом шейха Мансура была вырыта «весьма крепкая» землянка, то есть подвал, и супруга его регулярно носила туда еду и питье, причем, сам дом и подвал тщательно охранялись наиболее верными ему людьми, перекрывавшими вход туда всем посторонним. Некоторые чеченские исследователи считают, что шейх Мансур проводил в подвале суфийский обряд уединения и поста «халбат». Но, учитывая, что такого рода обряды проводились в ямах, вырытых во дворе, чтобы святость и выдержка испытуемого были доступны проверке, подвал под домом шейха Мансура с такой же вероятностью мог оказаться также и укромным жильем для гостя, которого по каким-то причинам он не желал демонстрировать односельчанам и приезжим. Кроме того, о каком многодневном посте можно говорить, если в цитируемом Ахмадовым документе упоминается о том, что жена шейха Мансура носила в этот подвал еду!
Когда в Алде приезжали чужеземные гости, встречать их шейх Мансур выходил в весьма странном одеянии и почему-то с замотанным лицом, причем, легко общался с ними на арабском или тюркском языках. Был ли это Ушарма? Если да, то как быть с надежными свидетельствами, в том числе и его собственным, что он не знал иных языков кроме чеченского? И для чего он скрывал от людей свое лицо? Напрашивается вывод, что встречать гостей, часто не владеющих чеченским языком, выходил, замотав лицо, Боэтти, знавший множество языков, в том числе, как свидетельствует Ватиканский документ, «татарский и арабский». Упомянем также еще об одном обстоятельстве: в архивах сохранился донос, написанный какими-то «старейшинами» из Алде русским военным властям. В этом доносе шейх Мансур описывается как совершенно посторонний, незнакомый алдинцам человек, поразивший их своим необычным одеянием: «В деревне оказался какой-то человек, оделся в разноцветное платье такое, что на свете никогда не видали». Понятно, что в отношении своего односельчанина, знакомого им с детства, старейшины Алде никогда бы не употребили выражение «какой-то человек», а назвали бы его по имени – Ушарма, сын Шаабаза. Совершенно очевидно, что в этом доносе под «шейхом Мансуром» подразумевается какой-то пришелец.
Словом, есть немало оснований считать, что рядом с шейхом Мансуром находилась еще какая-то таинственная личность – человек, прибывший в Чечню из Турции и считающий
нужным скрываться. Примечательно, что для российских военных властей на Кавказе не осталось секретом, что рядом с чеченцем шейхом Мансуром пребывает еще какой-то человек, которого они считали «турецким шпионом». Так, в своем письме кумыкским князьям кизлярский комендант Вешняков прямо пишет, что «именующийся имамом (то есть шейх Мансур. – Авт.) есть никто иной, как только подставной плут, а управляющий им и приводящий людей в смутность, вкравшийся единственно со стороны турецкий шпион, который как видно нарочно для сего возмущения подослан…».
Оставим на совести Вешнякова корявый язык письма и слово «плут» – для нас в данном случае важно то, что российские власти знали, что рядом с шейхом Мансуром находился человек, имеющий на него немалое влияние. Что касается национальности этого человека, то прибывшего из Турции итальянца, прекрасно владеющего турецким, арабским и многими иными языками и хорошо знающего Коран, легко было спутать с турком.
Интересно также свидетельство современника шейха Мансура, известного дагестанского ученого-алима и поэта Абубекера Аймакинского, которое приводит в своей книге «Шейх Мансур» французский исследователь Александр Беннигсен. Абубекер Аймакинский выступил с злобными нападками на шейха Мансура, обвинив его в безграмотности и незнании «ни арабского, ни русского языков», но при этом называет его «чужеземцем». О шейхе Мансуре писал и другой дагестанский ученый-историк и мусульманский правовед XIX века Гасан-Эфенди Алкадари (1834-1910 гг.), который имел в своем распоряжении многие письма, обращения и записи, сделанные непосредственно первым имамом Кавказа. Гасан-Эфенди Алкадари в своей известной книге «Асари Дагестан» тоже называет шейха Мансура чужеземцем, пришельцем из Турции, но, в отличие от Абубекера Аймакинского, называет первого имама Кавказа «человеком весьма выдающейся ученности» и даже приводит отрывок найденного им в старых книгах стихотворения шейха Мансура:
«Пришел, мусульмане, к нам свет этим летом.
Не стройте иллюзий о мире вы этом.
Ведь тысячу сто девяносто девятом
Имамом открыто явился Мансур.
Пришел к правоверным здесь всем он на радость,
Его отвергающим будет он в тягость.
Проявит суда он загробного святость,
Имамом открыто явился Мансур».
Отметим, что 1199 год хиджры, называемый в стихотворении годом появления имама Мансура – это 1785 год христианского летоисчисления. Если вдуматься в этот текст, то трудно предположить, чтобы шейх Мансур писал о себе в третьем лице и сравнивал себя со светом, озарившим мир. Возможно, этот стих написан кем-то из окружения шейха Мансура и почему бы не предположить, что его автором являлся Джованни Батиста Боэтти? О том, что шейх Мансур пришел на Кавказ из Турции, Гасан-Эфенди Алкадари пишет и в своей непереведенной на русский язык книге «Диван ал Мамнун».
Как мы видим, для прошлых и современных исследователей биографии шейха Мансура наиболее спорными остаются два вопроса: его грамотность и его происхождение, причем, ответы на эти вопросы даются самые противоположные. С одной стороны, шейх Мансур предстает перед нами неграмотным и не знающим иноземных языков чеченцем из селения Алде, а с другой стороны, шейх Мансур рисуется широко образованным и знающим многие языки пришельцем. Примирить эти противоречия невозможно, если не допустить, что у шейха Мансура была «итальянская тень» – Джованни Батиста Боэтти.
Если наша версия верна, и Джованни Батиста Боэтти действительно находился рядом с шейхом Мансуром и выполнял важную миссию, о которой мы говорили выше, то появляется дополнительный вопрос: а удалось ли ему выполнить эту миссию? Российско-кавказскую войну 1785-1791 гг. инициировал, конечно, не Боэтти, – ее начали чеченцы во главе со своим военным и духовным лидером шейхом Мансуром, чтобы добиться освобождения Чечни и всего Кавказа от российских завоевателей. В изданной в 1797 г. книге «Всеобщее историческое и топографическое описание Кавказа» немецкий путешественник и ученый доктор Яков Рейнеггс приводит данные, что в армии шейха Мансура состояло 40 тысяч чеченцев и несколько тысяч дагестанцев.
О размахе этого движения свидетельствует также приводимый историком Х.А. Хизриевым («К вопросу о военной тактике и стратегии Мансура») архивный документ, в соответствии с которым шейх Мансур заказал в Кабарде 30 тысяч седел, а также заказал у чеченских и дагестанских оружейников большое количество холодного и огнестрельного оружия. Легко представить себе, какие это были финансовые затраты. Примечателен также и тот факт, что именно шейх Мансур впервые в истории кавказских народов организовал регулярное войско с разбивкой по европейскому образцу на отдельные роты, батальоны, полки. Он также организовал интендантскую службу и склады с запасами амуниции, оружия, боеприпасов и продовольствия. Возможно, все эти финансовые затраты и военные реформы были проведены не без участия Османской империи и специалистов, которых привлек Боэтти. Однако это участие не стоит и преувеличивать: каждый чеченец боеспособного возраста имел в ту эпоху все необходимое для войны вооружение и боевого коня. То же самое можно сказать и о других горских народах Кавказа, которые воспитывались с сознанием, что между понятиями «мужчина» и «воин» не должно быть различий.
Иными словами, Боэтти мог только воспользоваться сложившейся на Северном Кавказе военно-политической ситуацией и, опираясь на возможности организации, чьи интересы он защищал, попытаться придать идущей войне еще больший размах и организованность. А это нужно было для того, чтобы задуманная иллюминатами революция во Франции прошла без помех со стороны Петербурга. На наш взгляд, этой цели ему в немалой степени удалось достичь, так как прямым следствием движения шейха Мансура явилась разразившаяся в 1787-1791 гг. война между Россией и Турцией. Война эта закончилась признанием Россией суверенитета кавказских народов, а тем временем Французская революция также была победно завершена. В «Истории дипломатии» (М.,1959 г, т. I, стр. 419) прямо отмечается, что послать войска для подавления Французской революции Екатерине II помешала, прежде всего, война с Турцией, начавшаяся из-за столкновения интересов обеих держав на Кавказе. Иными словами, именно движение шейха Мансура, вызвавшее военное столкновение двух евразийских империй, помешало Екатерине потопить в крови «гидру» французской революции.
Необходимо сказать, что движение шейха Мансура сыграло выдающуюся роль не только в судьбах Европы, но и, конечно, в первую очередь в истории Чечни. По сути, чеченцы, сопротивляясь в XIX веке колониальным притязаниям России, считали, что продолжают великую освободительную войну шейха Мансура. Так, в 1800 году, пытаясь объяснить активизацию военного сопротивления чеченцев в этот период, генерал-лейтенант российской армии Карл Кнорринг отмечал: «Чеченцы ведут себя дерзко. Тому причиною есть питаемая ими гордость за смелые действия под предводительством известного Ших-Имам-Мансура, их соотчича».
Хотелось бы привести также один малоизвестный и загадочный факт, имеющий прямое отношение к шейху Мансуру и ждущий своего расследования. Его приводит Т.Х. Муталиев в сборнике научных статей «Шейх Мансур и освободительная борьба народов Северного Кавказа в последней трети XVIII века» (Грозный, 1992 г.). Т.Х. Муталиев пишет:
«…считаем возможным обратить внимание исследователей на публикацию Нарта под названием “Очерки из жизни Мансура, первого имама кавказских горцев”, увидевшую свет в 1925 г. в Праге в сдвоенном № 2-3 журнала “Кавказский горец”. Данная публикация интересна в силу следующих обстоятельств: во-первых, сам журнал, являвшийся изданием ЦК Союза горцев Кавказа в Чехословакии, известен всего в трех номерах (№ 1 вышел в 1921 г.) и является весьма малодоступным. Во-вторых, автор “Очерков” Нарт, по его словам, является прямым потомком шейха Мансура, его праправнуком и сообщает целый ряд важных сведений о биографии имама».
Далее Т.Х. Муталиев, ссылаясь на Нарта, сообщает, что у Мансура были две дочери Серижа и Азхарий, скончавшиеся в детстве, и сын Мисарби, доживший до преклонных лет. У последнего родился Садо, у Садо – Солтахан, являющийся отцом автора «Очерков». И, таким образом, выясняется, что знаменитый Садо Мисирбиев, друг Льва Толстого, неоднократно спасавший жизнь великому писателю, являлся внуком шейха Мансура. Добавим от себя, что в 1934 году писатель А.Виноградов выпустил небольшую книжку «Шейх Мансур», сведения для которой почерпнул из неоднократных бесед с Л.Н. Толстым в 1909 году. Это является вероятным свидетельством того, что Л.Н. Толстой из бесед со своим другом Садо многое почерпнул о шейхе Мансуре и не обошел его личность в своем собственном творчестве. В повести «Хаджи-Мурад» писатель так описывает шейха Мансура и его правление:
«Это был настоящий святой. Когда он был имамом, весь народ был другой. Он ездил по аулам, и народ выходил к нему, целовал полы его черкески, каялся в грехах и клялся не делать ничего дурного. Старики говорили: тогда все люди жили, как святые — не курили, не пили, не пропускали молитвы, обиды прощали друг другу, даже кровь прощали. Тогда деньги и вещи, как находили, привязывали на шесты и ставили на дорогах».
В завершение этой статьи хотелось бы отметить, что сведения об итальянце Джованни Батиста Боэтти, которые мы привели выше, ни в коей мере не умаляют заслуг великого сына чеченского народа шейха Мансура. Мы просто желали показать нашему читателю, что движение шейха Мансура, учитывая его последствия, имело поистине всемирное значение. Мы также намеревались доказать, что круг прямо или косвенно вовлеченных в это историческое событие лиц был гораздо шире, чем это отражено в нашей историографии
