На день хиджаба. 10 рассказов женщин о своем головном платке31 января, 2019
Ева Маисурадзе, Татьяна Ярмощук
Изабелла Евлоева, Ингушетия, Россия, 37 лет, журналистка, активистка
ЧТО ДЛЯ ВАС ЗНАЧИТ ХИДЖАБ?
Это образ жизни. Это свобода. Это восприятие женщины такой, какая она есть, а не как товара или бренда. Это равноправие. Это возможность не думать о том, насколько эффектно я выгляжу, и возможность не тратить на это кучу времени и усилий.
КОГДА ВЫ ВПЕРВЫЕ НАДЕЛИ ХИДЖАБ?
Я начала носить хиджаб около семи лет назад, хотя мусульманки должны носить его еще в подростковом возрасте. Я была довольно далека от Ислама и считала хиджаб необязательным. Потом с книгами и интересом к Исламу, пробудившемуся во мне в 20 лет, пришло осознание, что носить хиджаб все-таки обязанность, но сама это сделать я была не готова. Мне казалось, что мир вокруг меня поменяется, и я мучилась от осознания необходимости покрыться и неприятия этого как стиля одежды – а я придавала огромное значение моде и стилю. Со временем постепенно я стала меняться, и менялся мой внешний вид. Правда, толчком для меня стали довольно неприятные события в жизни, но нет худа без добра.
КАК ВОСПРИНИМАЮТ ВАШ ХИДЖАБ ОКРУЖАЮЩИЕ?
Когда я покрылась, носить хиджаб было довольно опасно из-за стереотипов в обществе "женщина в хиджабе – террористка". По этой причине, кстати, мои родители были против. Но потом они свыклись с этой мыслью и изменили свое отношение к хиджабу. Бывали неприятные случаи, например, когда из всех людей в аэропорту с особым пристрастием досматривали именно меня. Или когда у меня в Москве спрашивали, есть ли у меня в сумке бомба, и кричали вслед "Аллаху Акбар!" Это, конечно, очень неприятно. Но я не проявляю враждебности к этим людям. Они – жертвы стереотипов.
ЕСЛИ БЫ У ВАС БЫЛА ДОЧЬ, КОТОРАЯ ОТКАЗАЛАСЬ НОСИТЬ ХИДЖАБ, КАКОВЫ БЫЛИ БЫ ВАШИ ДЕЙСТВИЯ?
У меня есть 18-летняя дочь. Она начала носить хиджаб две недели назад. Ее никто к этому не принуждал, это ее выбор.
КАКИЕ ХИДЖАБЫ СЕЙЧАС В МОДЕ?
Считается, что хиджаб должен быть свободным от моды, но, конечно, в жизни все по-другому. Сейчас предпочтение отдается свободным абайям из натуральных и тянущихся тканей. В моде простота и минимализм.
https://www.kavkazr.com/a/na-den-hidjaba/29747395.htmlИзабелла Евлоева на стриме феминисток (Видео "Feminist Voices for Peace from Russia" 12 мая 2022)https://youtu.be/uAVGX4EIyFM==========================================
Изабелла Евлоева: Я давно вынашивала план создания какого-то независимого канала (15 окт. 2018)
Изабелла Евлоева:
"Я работала на национальной телерадиокомпании, но меня не устраивало, что там озвучивается только одна позиция. Я давно вынашивала план создания какого-то независимого канала. Ну и когда пошла вся эта песня с землями, я вижу, что озвучивается только одна точка зрения. И эта точка зрения идёт в ущерб народу. Я поняла, что наступило время для того, чтобы создать новое СМИ....". (15 окт. 2018)
https://t.me/youloy_r/4910https://youtu.be/QSdIFmLSmhM==========================================
Изабелла Евлоева об изменении настроений по отношению к центральной власти в Ингушетии (23.12.2020)https://t.me/c/1294978912/4409https://youtu.be/JybW3b7ZC8s==========================================
Изабелла Евлоева: "Фортанга" - единственное серьёзное ингушское издание (23 дек. 2020 г.)https://t.me/c/1294978912/4410https://youtu.be/sWz_fWDS4Lw===============================================
«Меня называли рупором протеста — в их интересах было меня заглушить». Журналистка из Ингушетии Изабелла Евлоева — о борьбе против передачи земель Чечне
17.10.2019
В октябре 2018 года тысячи жителей Ингушетии вышли на улицы, возмущенные соглашением о переделе границ с Чечней. 37-летняя журналистка Изабелла Евлоева восприняла передачу ингушских земель как личную трагедию и подключилась к освещению протестов. Весной 2019 года начались массовые аресты активистов. Изабелла, которая в это время была на стажировке в Праге, решила пока не возвращаться в Россию. Мы поговорили с ней о том, как она оказалась в авангарде протеста, о травле, которой подверглась за свою активность, и о возможном развитии событий в республике.
— Давай с самого начала. Как ты, женщина, мать четверых детей, вообще оказалась на передовой протестов?Я родилась и выросла в Ингушетии, в Сунже — на той самой территории, которая и стала камнем преткновения. В 17 лет я вышла замуж. Несколько лет мы провели в Москве, а потом вернулись на родину и стали жить в Назрани. Я всегда интересовалась политикой, иногда писала на социально-политические темы в блог. Конечно, я хотела быть профессиональным журналистом, но о том, что это действительно произойдет, даже не мечтала: рожала детей, занималась их воспитанием, и до 32 лет ни одного дня не работала. Но когда младшему сыну было шесть лет, я посчитала, что свой долг матери я выполнила и теперь могу заняться общественной жизнью. Вместе с подругой мы сделали сайт «Леди гор», а затем и печатный журнал — для женщин, которые живут на Кавказе. На презентации этого журнала меня заметили сотрудники местного телевидения и пригласили работать редактором общественно-политической редакции. Я приняла предложение, но быстро перешла в отдел продвижения: работа на госканале подразумевала освещение событий только с одной стороны, кривить же душой мне не хотелось. А потом у нас появился еще один ребенок.
— И ты снова ушла в декрет?Да, когда начались протесты, я была в декрете с младшей дочкой. Летом 2018 года ей было полтора года, когда поползли слухи о том, что нашу территорию собираются отдавать. Это не первая история, когда в Чечне претендовали на наши земли: в 2013 году была подобная претензия со стороны [главы Чечни Рамзана] Кадырова, тогда это тоже было остро воспринято обществом, но быстро затихло. Помня, что пять лет назад были аналогичные слухи, очень многие этому не верили. Но я как раз опасалась, что в этот раз дойдет до дела. А потом увидела в соцсетях фотографии нашего исторического общества: во время экспедиции в Сунженский район они случайно стали свидетелями того, как со стороны Чечни дорожная техника в сопровождении военных людей прокладывала дорогу на территорию Ингушетии. Меня это очень сильно обеспокоило, я отправила эти фотографии в телеграм-бот обратной связи «МБХ медиа». 9 сентября, в день своей инаугурации [переутвержденный на пост главы Ингушетии Юнус-Бек] Евкуров, отвечая на вопрос одного из депутатов, заявил: ничего не происходит, все тихо, это блогеры раздувают скандал. Меня это немножко подуспокоило, не будет же человек вот так прям врать. Но вскоре об отставке заявил глава Сунженского района, — якобы из-за того, что он не хочет участвовать в передаче земли. В тот же день в Сунже начался стихийный митинг.
— Ты на него поехала?Да, я понимала, что его обязательно нужно осветить. А то мужики [между собой] посудачат, а что там произошло на самом деле — не будет никакой информации. Я позвонила своему мужу, объяснила, что тоже должна быть там: он сам был уже почти на месте и отправил за мной знакомого. Через полчаса я оказалась в Сунже и сняла оттуда первый прямой эфир.
«Не женщина, а журналист». Во время работы на митинге
На следующий день после этого митинга, 26 сентября 2018 года, было подписано соглашение между Евкуровым и Кадыровым, а я как раз уезжала в составе ингушской делегации в Грузию. Это был настоящий стресс: я не могла понять, что происходит, потому что уже пересекла границу и российская связь отключилась. Я просила водителя остановиться у каждой остановки, где было кафе, подключалась к вайфаю, смотрела новости, просила знакомых скинуть мне какие-то ролики и тут же отправляла знакомым журналистам — на «Дождь», на «МБХ медиа»…
Потом я вернулась. На 4 октября была запланирована ратификация соглашения в Народном собрании и митинг. Мы пошли на него вместе с мужем и двумя нашими мальчиками-подростками. Я очень боялась, что все проглотят это и никто не придет. Но к моему удивлению, я увидела очень большое количество людей, которые шли пешком, с флагами, было много женщин, которые обычно на подобных мероприятиях остаются в стороне. Именно в этот день в Магасе впервые отключили интернет, чтобы помешать распространению информации. К собравшимся в конце концов вышли депутаты Народного собрания и рассказали, что они проголосовали против ратификации соглашения о передаче земель, но произошла подтасовка голосов. В какой-то момент я услышала стрельбу, мне показалось, что стреляют военные или полицейские, чтоб распугать людей. И тогда я прокричала «Твари, мы не уйдем!» — эта реплика вошла едва ли не в каждый новостной сюжет. Мне потом было жутко стыдно за свой крик, но это случилось на эмоциях.
— Что происходило дальше?В тот день был объявлен бессрочный митинг. Мы с мужем отправили детей домой, а сами остались, первые несколько суток ночевали в машине на площади. Митинг продолжался тринадцать дней. Пресс-служба Евкурова все это время вообще не выходила на связь, не давала комментарии. Думаю, что если бы они были правы, они бы их давали.
Борьба продолжалась и потом, мы рассылали письма в различные организации, собирали подписи за отставку Евкурова, запустили свое медиа под названием «Фортанга» — так называется речка на территории Ингушетии, за ней лежат земли, на которые, в числе других, и претендовало руководство Чечни, по этой причине название было на слуху. Я постоянно писала на «Фортангу», публиковала там какие-то ролики. Когда были силы, делала для видео русские субтитры, потому что весь протест был на ингушском языке, и люди из других регионов часто не понимали, о чем мы говорим.
— Когда тебя начали преследовать за твой активизм?Почти сразу. Был создан отдел троллей, которые травили активистов. Мне больше всего от них досталось, потому что я была публичным лицом этого протеста. Скупались страницы в Instagram с огромным количеством подписчиков, создавались Telegram-каналы, где меня поливали грязью и выставляли какие-то факты из личной жизни, взламывали мои аккаунты в соцсетях, а чтобы получить к ним доступ, делали дубликаты моих сим-карт. Однажды мне пришла смска о выпуске дубликата моей сим-карты около восьми вечера — я думаю, так сделали специально, потому что офис оператора работает до восьми. И я ничего не могла сделать. Звонила в колл-центр, блокировала симку, а человек снова звонил, ее снова разблокировали, и так за этот вечер было несколько раз. Уже потом я узнала, что в Ингушетию приезжала Ярослава Манжес — подруга дочери [пресс-секретаря Владимира Путина Дмитрия] Пескова и владелица пиар-агентства. Она якобы консультировала троллей, как вести против нас войну в интернете, чтобы люди за нами не пошли.
— Как твои близкие воспринимали твою политическую активность?Вообще кавказские мужчины не одобряют участие женщин в общественной жизни. Мой муж очень за меня переживал, но понимал, что осветить протесты было архиважно. Очень многие родственники и знакомые давили на него, чтобы он заставил меня сидеть дома. Но он не делал этого. Поддерживал, помогал мне, всегда был рядом, стоял со мной в толпе, не мешая при этом моей работе. Для кавказской семьи это, конечно, нонсенс. Я очень ему благодарна.
Изабелла и ее муж Абдул-Хамид
Моя мама тоже меня поддерживала, говорила: кто, если не мы? А отец был против моего активного участия. Когда я вела прямые эфиры с телефона, мне постоянно приходили пуш-уведомления от папы: опомнись, что ты делаешь, твоих детей убьют, тебя закопают. С неодобрением окружающих тоже постоянно сталкивалась, на одном из митингов старик махал на меня палкой и кричал: «Это вот вы, женщины, тут все затеяли». И тогда я крикнула в ответ, что я вообще-то не как женщина, а как журналист сюда пришла. Так потом назывался мой Telegram-канал о протестах — «Не женщина, а журналист».
— У тебя возникали мысли перестать участвовать в протестах?Мне предлагали это сделать. Однажды мне позвонил человек из ингушского правительства, которого я хорошо знаю и с которым нахожусь в хороших отношениях. Он сказал, что со мной хотели бы поговорить люди из окружения главы. По его словам, они хотели предложить работать на них, и интересовались, чего я хочу: деньги, дорогой автомобиль, хорошую должность. Я ответила, что мне не о чем с ними говорить, тем более встречаться. Больше эту тему никто не поднимал.
Конечно, были трудные моменты. Сейчас я думаю: как я вообще со всем этим справлялась? А ведь у меня еще семья, дети, дом. И все это на фоне того, что я «провокатор» и «агент Госдепа». Я делаю шаг — они удар, я шаг — они удар. Это очень сильно било психологически. В какой-то момент, уже в конце зимы, моя знакомая журналистка из Дагестана поняла по моим публикациям, что я на исходе, и предложила поехать в Прагу по программе релокации для журналистов. Я продолжала удаленно освещать происходящее в республике. Знаменитый мартовский митинг, который завершился силовым разгоном, проходил уже без меня. Я должна была вернуться домой в апреле. Но начались аресты. Мой муж тогда сказал: подожди, сейчас всех выпустят, и приедешь. Конечно, я не могла представить, что людей будут держать больше полугода в СИЗО. Через какое-то время у меня истекала гостевая виза, и мне нужно было либо ехать домой, что означало сесть в тюрьму, либо что-то делать.
— Почему ты была уверена, что сядешь в тюрьму?К тому моменту все публичные лица протеста находились в СИЗО — больше тридцати человек. Процесс стали называть «ингушским болотным делом». Через знакомых нам с мужем передали, что меня готовятся встречать прямо у трапа. Меня называли рупором протеста — естественно, в их интересах было меня заглушить.
В студии «Current time» («Радио Свобода») в Праге
— Что тебе могли предъявить?Да все что угодно. Я много освещала протесты, мне можно было бы пришить элементарно «призывы к беспорядкам». Ахмеда Барахоева и Малсага Ужахова — это двое старейшин, которым больше 65 лет — обвиняют в насилии к представителям власти. Ну это же абсурд! Они что, кирпичи кидали или стулья в росгвардейцев? Зарифу Саутиеву тоже просто ни за что взяли и посадили (Зарифа Саутиева — единственная женщина среди арестованных активистов, ей вменяют применение насилия к представителю власти. — К29). Ее так же, как и меня, травили в соцсетях. После ее ареста от инфаркта умер ее брат. Нашему народу очень больно принимать, что посадили именно Зарифу, у нас считается нормальным, когда мужчина переносит трудности, но отношение к женщине трепетное. Почти одновременно с Зарифой, в июле 2019 года, задержали Рашида Майсигова — моего ассистента на «Фортанге». Ему подбросили наркотики, подвергли пыткам. После его ареста стало окончательно понятно, что возвращаться мне нельзя. Я читала, как его допрашивали в ФСБ — большая часть допроса посвящена мне.
— Как ты действовала дальше?Мне помогли получить национальную визу Литвы и я оказалась в Вильнюсе.
Изабелла Евлоева в Вильнюсе
— В Европе ты чувствуешь себя в безопасности?Несмотря на то, что я здесь, в покое меня не оставляли. Периодически со мной стали связываться сомнительные люди, которые утверждали, что очень хотят мне помочь. Они просили приехать на границу с Россией, на какой-то хутор, берег какого-то озера, и там провести переговоры. Когда я спрашивала, почему нельзя встретиться в городе, они отвечали: там очень много фсбшников, это небезопасно. Я посоветовалась с активистами, с мужем, они сказали: ни в коем случае [не соглашайся ни на какие встречи], таким образом выкрадывают людей из Европы.
— Когда муж и дети к тебе перебрались?Муж приехал позже, ему тоже было небезопасно оставаться в России, он сам один из активистов. А вот с детьми было не так просто. С апреля по сентябрь им не выдавали загранпаспорта, хотя они были готовы. Пришлось оформить опекунство на мою маму, и даже после этого документы не выдавали под разными предлогами. Но их срочно нужно было вывозить — мне уже начали поступать угрозы с фотографией одного из моих детей, который играет во дворе. Наконец, уже после ухода Евкурова, при новом главе (26 июня врио главы Ингушетии был назначен Махмуд-Али Калиматов, 8 сентября парламент утвердил его в этой должности. — прим. К29), с помощью адвоката они смогли получить паспорта, и я впервые за семь месяцев увидела своих детей. Они приехали в сопровождении старшей дочери — ей уже 19 лет. Пока я ждала свою семью, я конечно, дошла до ручки в своем одиночестве. Но я считаю себя не в праве жаловаться, потому что активистам, которые находятся за решеткой, приходится гораздо труднее.
Изабелла и ее младшая дочь Кайла
— Что сейчас происходит с границей, какие настроения в Ингушетии?Сунженский район перешел к Чечне. Причем если раньше там был мостик, по которому на эту территорию можно было проехать из Ингушетии, то, как мне сказали, теперь его полностью снесли и сообщение есть только со стороны Чечни. Что касается общественно-политических настроений, люди очень радовались отставке Евкурова, плясали на улице, ждали каких-то действий от нового главы Калиматова. Ходили даже слухи, что он договорился об освобождении Зарифы. Но ничего не произошло: на следующий же день после его инаугурации Зарифе продлили содержание под стражей. Арест активистов немножко заглушил протест, народ был подавлен. Но теперь я вижу, что народ снова оживает. Флешмоб за освобождение Зарифы мобилизовал людей. С обращением в ее поддержку выступил, например, олимпийский чемпион Хасан Халмурзаев, на днях о ней писал политик Леонид Гозман. Это очень важно, чтобы о нашем протесте говорили. Если о нем забудут, то люди будут сто процентов сидеть.
Вообще надо понимать, что пример Ингушетии — беспрецедентный для России. На наших митингах все полицейские встали на сторону народа. Именно поэтому в республику к мартовскому митингу пригнали огромное количество силовиков из других регионов. И «ингушским болотным делом» занимаются приезжие силовики — следственная группа, насколько я знаю, находится даже не в Ингушетии, а в Ессентуках.
— Твое мнение о протестах сейчас как-то изменилось? Ты не пожалела, что так активно в них участвовала?Когда началась вся эта история, у меня было ощущение, что началась Великая Отечественная война. Я просто горела этим всем! Я верила, что мы сможем сплотиться и не допустить передачи земель. Сейчас я понимаю, что это было не местное, а федеральное решение, и центр в любом случае продавил бы его. Но я уверена, что даже если сейчас случилось бы что-то подобное, безучастной я бы все равно не осталась. Ничего не делать в такой ситуации — это трудно.
Изабелла Евлоева в Вильнюсе
— Какие у тебя и твоей семьи сейчас планы?
Пока мы думаем, что делать дальше, живем на сбережения. Литва не очень дорогая страна. Я продолжаю работать как журналист, пишу в разные издания — где-то под псевдонимом, где-то под своим именем. С просьбой предоставить нам политическое убежище мы пока не обращались. Если в России ничего не изменится, то, конечно, придется это сделать. Но взять и обрубить все с концами мы просто не можем. В России у нас родители, родственники. Мы понимаем, что жизнь здесь, в Литве, и спокойнее, и комфортнее. Но мы очень скучаем по родине и все еще надеемся вернуться.
ИНТЕРВЬЮ: НАТАЛЬЯ КОРЧЕНКОВА
https://team29.org/story/evloeva/=================================
Благопожелания Изабелле Евлоевой на митинге в Сунже - 25.09.2018https://www.youtube.com/watch?v=qVQTwJjLd8gИзабелла Евлоева уходит из ГТРК Ингушетия и создает "Фортангу"rtvi, выпуск от 19 октября 2018
https://www.youtube.com/watch?v=WzBnlDAsEgw========================================================
"Гендерная принадлежность не должна мешать"Ноябрь 23, 2018
Александра Гармажапова
Смотреть комментарии
Одна из лидеров протеста в Ингушетии Изабелла Евлоева – о женщинах во власти и шариате
В октябре 2018 г. журналистка Изабелла Евлоева стала рупором протеста в Ингушетии – все, о чем она писала, за считаные секунды распространялось в сети. Одни ею восхищаются, другие – нещадно критикуют, т.к. мусульманке не к лицу публичность. "Кавказ.Реалии" выяснил у Изабеллы, что должно произойти, чтобы республику возглавила женщина.
"Муж меня поддерживает"– Изабелла, начнем с простого: как вы оказались на баррикадах?
– Я никогда не сторонилась общественной жизни – будь то художественная самодеятельность или посадка деревьев. Участвовала в благотворительности – организовывала праздники для детей из малоимущих семей и т.д. Деятельность была самой мирной.
Когда же почувствовала, что целостность моей республики и соблюдение ее конституции под угрозой, не смогла оставаться в стороне. Считаю, что человек, гражданин обязан вовлекаться в общественные процессы.
– Ваши критики полагают, что вы лезете в мужское дело (подобными замечаниями пестрят десятки форумов в интернете). Как реагируете на упреки? Обидно?
– Не сказала бы, что обидно, но неприятно. Но я знаю, ради чего я вышла. И если мой личный дискомфорт – это та цена, которую я должна заплатить, чтобы приносить пользу (получать информацию и распространять ее без искажений), то готова перетерпеть. Это вопрос расставления приоритетов.
– Правоверные мусульмане, однако, настаивают: женщине следует избегать публичности. Вам есть что им возразить?
– Есть такое мнение. Думаю, все относительно, зависит от поведения самой женщины. В современном мире мусульманки учатся, работают, занимают высокие посты. Насколько знаю, ученые не возражают.
– Ученые далеко, а мужа-то устраивает, чем вы занимаетесь?
– Муж тоже активист. Мы вместе практически на всех мероприятиях. Его, как и меня, волнует происходящее [обмен территориями с Чечней], поэтому он с моей деятельностью мирится и даже поддерживает.
"Женщина должна быть образованной"– В каком обществе – чеченском или ингушском – у женщины, по-вашему, больше прав? И почему?
– По своим устоям и традициям наши общества не сильно отличаются, оба патриархальны. Но и чеченские, и ингушские женщины в трудные времена не боялись брать на себя ответственность. Они становились рядом со своими мужчинами и вместе с ними преодолевали трудности.
– Однако ингушские женщины сегодня представлены во власти, а чеченские – нет. Рамзан Кадыров, например, уверен, что в мужском коллективе работать проще.
– Не знаю, почему чеченские женщины меньше представлены во власти, возможно, такая тенденция в руководстве Чечни. Мне трудно судить, т.к. не живу в Чечне.
Женщины активно участвовали в протестах в Магасе
Женщины активно участвовали в протестах в Магасе
– Таксист в Грозном как-то сказал мне, что настоящий мужчина храбр и держит слово, а истинная женщина сидит дома.
– Это расхожее на Кавказе мнение. Но сейчас многие мужчины считают, что женщина должна быть образованной. Прежде всего потому, что только умная женщина правильно воспитает своих детей.
– Женщина во власти – это правильно?
– Гендерная принадлежность не должна мешать человеку заниматься тем, что он любит и умеет.
– А что говорит шариат?
– Шариат смотрит на это нормально. В Исламе женщина может получать образование, работать и занимать руководящие должности. Супруга пророка Мухаммада была по нынешним меркам бизнесвумен. Есть множество примеров, когда мусульманки участвовали в общественно-политической, экономической жизни и даже брали на себя лидирующую роль. Насколько знаю, Ислам запрещает женщине быть только верховным главнокомандующим.
– До Народного собрания РИ все же ближе, чем до Кремля. Баллотироваться в республиканский парламент не собираетесь?
– Нет. Во-первых, люблю свою профессию. Во-вторых, сегодня чиновник или депутат должен порой поступаться принципами и идти на сделку с совестью. Но не отрицаю такой перспективы, если что-то изменится.
– Ингушетию может возглавить женщина?
– Сложно пока это представить. Думаю, общество еще не готово. Мужчинам больше подходит эта должность.
– Почему? Ранее вы, напомню, сказали, что гендерная принадлежность не должна мешать.
– Трудно представить, поскольку общество, на мой взгляд, не готово. С другой стороны, если бы такое вдруг произошло, и женщина доказала бы, что она действительно представляет интересы народа и отстаивает их, то ее уважали бы не меньше, а, возможно, даже больше мужчины. Хотя часть недовольных все равно была бы. Все-таки кавказское общество очень патриархально. И мужчине в силу многих особенностей проще на этом посту.
– Перечислите условия, при которых ингушка может въехать в самый важный кабинет в РИ.
– Главу субъекта сегодня утверждает парламент. Народ мало что решает. Это должна быть кандидатура Кремля.
– Давайте пофантазируем, что в России существуют реальные выборы: ингушская Хиллари Клинтон регистрируется, проводит отличную избирательную кампанию и побеждает. Реально?
– Думаю, если бы она доказала верность народу, его идеалам и убеждениям, то да.
https://www.kavkazr.com/amp/gendernaya-prinadlezhnost-ne-dolzhna-meshat/29615112.html==============================================
МЕСТО ЖЕНЩИНЫ – НА БАРРИКАДАХ
24.03.2020
Имя журналистки Изабеллы Евлоевой известно каждому, кто интересуется Ингушетией и ее новейшей историей. Она одна из немногих, кто с самого начала ингушских протестов и по сей день активно освещает все, что происходит в республике. Изабелла рассказала «Даптару», каково быть женщиной на баррикадах, какую роль в этом сыграл ее муж и почему она считает себя «предателем».
Она была довольно успешной тележурналисткой, любимой женой и образцовой матерью – четверо детей! Ее младший ребенок был еще совсем маленьким, когда начались ингушские протесты. И тут Изабелла осознала: все происходящее в республике для нее настолько же важно, как и то, что связано с семьей, родственниками, родителями, детьми. В те самые дни она создала телеграм-канал «ФортангаORG». В нем ежедневно сообщалось все, что связано с протестами и судьбой задержанных активистов. Но такая деятельность оказалась небезопасной. Сейчас Изабелла со своей семьей находится в Европе. Но она до сих пор не может говорить обо всем спокойно: иногда выдерживает паузу, чтобы не расплакаться, а иногда не может сдержать слез. И до сих пор удивляется, как быстро, буквально за пару месяцев, полностью изменилась ее жизнь.
ДО ПРОТЕСТОВ
– У меня было всегда обостренное чувство справедливости, я не могла промолчать, если кого-то где-то обижали. Помню, в школе, в классе шестом у нас была классная, которая не устраивала весь класс. Нам хотелось каких-то походов, экскурсий, каких-то мероприятий, а у нас ничего этого не было. Мы все время на нее жаловались, и я подумала: «А чего жаловаться? Почему бы официально не отказаться от нее?» Предложила это классу, все сказали: «Давай! Давай!».
ХОТЬ И МОЖЕТ СЛОЖИТЬСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО Я БУНТАРКА, НО Я ОЧЕНЬ ПОСЛУШНАЯ ДОЧЬ
Я написала письмо на имя директора, что мы хотим другого классного руководителя. Директор меня вызвала к себе, удивленно смотрела, интересовалась, я ли действительно написала это письмо. Я сказала: «Да, это я». Потом классная пришла вся расстроенная, говорит: «Кто? Скажите, кто против меня? Встаньте». Я же думала, что за мной весь класс, все меня поддержат. Встаю, оглядываюсь по сторонам, а все сидят. У нас была одна девочка новенькая, она несколько месяцев как училась. Она единственная встала. Просто из солидарности. Я эту девочку ищу до сих пор, ее зовут Луиза, но ее нет в соцсетях. А та история стала мне уроком: я поняла, что люди часто сливаются, когда приходит пора отвечать за свои слова.
Я хотела быть журналистом, но родители мне сказали: «Это не женская профессия, вообще даже об этом не думай». Хоть и может сложиться впечатление, что я бунтарка, но я очень послушная дочь. Я даже не заикалась, даже не смела об этом мечтать открыто. И пошла в адвокаты, это родители разрешали.
На юридическом факультете Российской Академии Народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Изабелла проучилась недолго. Через год вышла замуж и уехала с мужем в Москву. А через несколько лет семья вернулась в Ингушетию. Мечтать о журналистике Изабелла не переставала. Потому она сначала завела блог, а потом вместе с подругой создала женский журнал. На презентации журнала ее заметили местные телевизионщики и пригласили к себе на работу. Несколько лет Изабелла проработала на телевидении, карьера складывалась неплохо. А потом все рухнуло. Осенью 2018 года было подписано соглашение о передаче Чечне части ингушской земли и это буквально взорвало республику. Люди вышли на улицы. Но местное телевидение искажало информацию о митингах. Тогда Изабелла с ТВ распрощалась и создала свой сайт. Название родилось сразу – Фортанга, такое имя носит река, что течет вдоль границы между Чечней и Ингушетией, границы, которая теперь оказалась нарушена. Голос «Фортанги» стал голосом беды и гнева. Для Изабеллы противостояние народа и власти стало личным делом, которое полностью изменило ее жизнь.
IMG_5946
ЖЕНЩИНА В ПРОТЕСТЕ
– Увидев фотографии с дорожной техникой, пересекающей нашу границу, я просто заплакала. Помню, мыла на кухне посуду, когда узнала, что глава Сунженской администрации (он был из тех, кто не соглашался на передачу земель) ушел в отставку. Мой муж с единомышленниками готовили тогда митинг в Сунже. Я позвонила ему и сказала, что мне нужно там присутствовать: люди посудачат и разойдутся, но очень важно, чтобы все узнали, что там происходило. И вот так, не домыв посуду, я бросила губку в раковину и поехала туда.
А двое старших мальчиков в самый первый день митинга были со мной. Одному тогда было 14, другому 11. Помню момент, когда раздались взрывы и стрельба. Я была с младшим сыном. Подумала тогда: «Они специально стреляют в воздух, чтобы нас распугать и разогнать». И тогда [я произнесла] эту дурацкую фразу: «Твари, мы не уйдем!». Она потом в каждом ролике, в каждом сюжете звучала. Мне было жутко за нее стыдно.
ВО ВРЕМЯ ПРОТЕСТОВ НИ РАЗУ НИ ОДИН МУЖЧИНА НЕ СКАЗАЛ, ЧТО МОЕ МЕСТО НА КУХНЕ
Я ринулась туда, на звуки, но поняла, что бегу на стрельбу, а со мной ребенок. Развернулась, отдала мальчика в руки своей приятельнице – «Заира, присмотри за ним» – и побежала дальше.
Вечером того дня мы отправили детей домой и остались с мужем ночевать на площади.
Были моменты, когда мне психологически было сложно, у меня все же ингушское воспитание, помнила, что женщина должна пропускать мужчину, уступать ему. И вот вокруг сотни, тысячи мужчин, стариков, а мне нужно выдвинуться вперед или встать с той же камерой. Но в такие моменты я расставляла приоритеты: что для меня важнее? Чтобы об этой несправедливости всем стало известно или что? И я перешагивала через эту застенчивость.
Во время протестов ни разу ни один мужчина не сказал, что мое место на кухне. Более того, когда нужно было протиснуться сквозь толпу (а у нас к посторонней женщине прикасаться нельзя), мужчины делали коридор, чтобы я могла спокойно пройти, не соприкоснувшись ни с одним из них.
К тому же меня всегда успокаивало то, что где-то в толпе стоял мой муж. Кому не нравится – претензии к нему. У нас ведь как: если муж или брат позволяет, например, то это уже никого не касается, никто не имеет права критиковать чужую женщину. Это меня здорово поддерживало.
В какой-то момент сделалось ясно, что так ярко вспыхнувшие ингушские протесты, ничего не дадут и Соглашение не отменят. Власть сгруппировалась и начала наступление. Для борьбы с активистами был создан целый отдел троллей, и публикации, посвященные Изабелле, выходили под хештегом «не женщина, а журналист». Поначалу она отбивала нападки с легкостью и даже хэштег этот использовала, назвав так свой телеграм-канал, троллила троллей, как сама говорит. Потом сделалось сложнее, пошли в ход грязные слухи, скабрезные намеки. А затем в бой вступили серьезные силы. Ее аккаунты взламывались, сим-карты дублировались, она еще улыбалась, бодрилась, но чувствовала, что не справляется. Оказалось, то, что с ней происходило, было заметно и со стороны. В личку написал человек, который был подписан на ее страницу. Спросил «С тобой все в порядке?». И тогда ее прорвало, она выплеснула все – и свой страх, что не оправдывает надежд, и свою бесконечную усталость, и невозможность кому-то рассказать о загнанности, о том, что нечем дышать и земля уходит из-под ног, ведь ингушки не жалуются! И ей ответили – так, тебе срочно нужно на реабилитацию, а то сгоришь. Белла уезжала, думая, что вернется через месяц, но тут ингушских активистов стали задерживать.
IMG_5985
ПОДДЕРЖКА СЕМЬИ– Муж поддерживал меня всегда. С самого первого дня. Ему было неимоверно сложно, потому что на него из-за меня давили практически все его родственники. Оказывается, его дядья вызывали его на разговор. Все-все-все ему говорили: «Всё, уже хватит, посади ее дома». Он не поддавался, он понимал, насколько это важно, потому что журналист я одна была во всем этом движении. И он понимал, что это важно осветить. И если я уйду, то, конечно, движение продолжит свою работу, но в каком-то смысле оно ослабеет.
А когда я уехала, они [ему говорили]: «Зачем ты ее пустил? Пусть дома сидит». Когда мы были в Ингушетии, он ни разу не говорил мне об этом, и я не знала об этом жестком прессинге. Он мне все рассказал только недавно, когда мы все вместе уехали.
…ПОТОМ ОДИН ИЗ НИХ ГОВОРИТ: «ЗНАЕШЬ, ЧЕЙ СЫН ЭТО? ИЗАБЕЛЛЫ ЕВЛОЕВОЙ». ТОТ ТАКОЙ: «ДА ТЫ ЧТО? ОНА ТВОЯ МАМА?!» КОНЕЧНО, СЫНУ БЫЛО ЖУТКО ПРИЯТНО
Мои дети, к сожалению, не очень серьезно воспринимали то, что происходило вокруг. Они до последнего не верили, что мне грозит опасность в России. Все изменилось после обыска у моих родителей. Только тогда они поняли, что все реально. А так они жили с уверенностью, что я – та мама, которая была и будет всегда, с которой ничего не случиться, которая всегда за ними посмотрит, поругает, приласкает. Стандартная фраза наших детей: «Я не думаю, что тебя посадят».
Однажды мой 15-летний мальчик был в гостях у кого-то со своими друзьями. Там заговорили о протестах и какой-то мужик сказал: «Про Изабеллу Евлоеву слышали? Я ею восхищаюсь, она такая смелая». Начал всякое хорошее говорить про меня. А друзья сына молча слушали, улыбаясь. Потом один из них говорит: «Знаешь, чей сын это? Изабеллы Евлоевой». Тот такой: «Да ты что? Она твоя мама?!» Конечно, сыну было жутко приятно.
Старшая дочь у меня леди, в протестах она не участвовала и в этой активистской деятельности меня вообще не поддерживает. Я на нее не давлю,она взрослый человек, и это ее право.
Но не все родные поддерживали Изабеллу. Одним из противников ее активности был отец. Когда протесты закончились и начались задержания активистов и обыски в их домах, сотрудников спецслужб заинтересовал и дом родителей Изабеллы.
ОБЫСККогда я узнала, что у моих родителей дома обыск, меня просто парализовало. Мне показалось это таким безумно страшным не потому что, обыск у них прошел, а потому что я подумала, что сейчас мои родные будут давить и говорить, чтобы я прекратила заниматься, чем занимаюсь. Мой папа был вообще против моей активной деятельности журналистской и всегда мне об этом говорил во время протестов, хотел, чтоб я остановилась.
Когда я узнала об обыске, подумала: «Ну все, теперь папа точно будет меня прессовать. Я не выдержу этого прессинга». Очень тяжело противостоять родителям, когда они просят тебя остановиться.
Мне позвонил брат, а он у нас довольно патриархальный. Я подумала: «Все, сейчас брат начнет…» – уже приготовилась. Говорю ему: «Это из-за меня, да?» А он говорит: «Это не из-за тебя, а из-за народа». Имел в виду, что когда дело народное, разные жертвы приходится нести. Типа, ничего страшного, занимайся своим делом.
И когда я созвонилась с родителями, я услышала абсолютное спокойствие, и они сказали: «Да нам плевать, даже если они будут каждый день по десять раз нас обыскивать. Главное, что тебя здесь нет, и они тебя не достанут». Мне казалось, родители вообще были воодушевлены тем, что меня не было и [полицейские] не достигли своей цели. После этого я успокоилась.
ЗАРИФА– Когда я узнала, что задержали Зарифу Саутиеву, меня два дня рвало. Я ничего не могла есть. Это было для всех потрясением. Не потому, что она женщина, а женщину нельзя сажать. Я не делаю различий в этом. Если, допустим, меня сегодня задержали бы, я бы не сделала для себя исключения, что я женщина. Я стояла на площади, несмотря на то, что я женщина, и ответственность я могу нести равную. Просто потому что это – Зарифа, я приняла это так близко к сердцу.
По сути нас, самых активных, было только трое: я, Зарифа Саутиева и Анжела Матиева. С Зарифой мы были полевыми работниками, а Анжела больше, скажем так, административными делами занималась. Она ездила на переговоры с Матовниковым, единственная женщина в этой делегации.
ОСОБЕННО ОЩУЩАЛА ЧУВСТВО ВИНЫ В НАЧАЛЕ, КОГДА ЕЕ ТОЛЬКО АРЕСТОВАЛИ
У Зарифы не было загранпаспорта. Я уже была за границей, когда мы обсуждали с ней по телефону [до задержания], как ее оттуда вытащить. Я делала все, что могла, советовала что-то. Когда сняли Евкурова, она была в Москве и сказала, что собирается уехать в Ингушетию. Я ее уговаривала не ехать. Но Зарифа скучала по своим племянникам. О том, что она в Ингушетии, я узнала, когда она уже туда приехала. Я делала, что могла, но мне кажется, что я не достаточно сделала. Почему я ее не уберегла? Почему я не подняла на ноги всё и вся? Может, можно было туда обратиться или туда, что-то придумать, чтобы ее вывезти, что-то сделать?
Я до сих пор чувствую свою большую вину за Зарифу. Особенно ощущала чувство вины в начале, когда ее только арестовали, и продолжала ее чувствовать очень и очень долго. Я даже с психологом говорила об этом. Для меня это очень больная тема.
Перед штурмом митингующих в Магасе, в инстаграме Изабелле написал неизвестный: «Есть ли у тебя какой-то другой способ связи?» Незнакомец предупредил, что скоро начнется штурм, и Изабелла успела предупредить об этом своих. Несмотря на то, что они не поверили, штурм и правда начался.
Через несколько дней Изабелле написал еще кто-то: «Есть ли у тебя безопасный способ связи?» Учитывая предыдущий опыт, Изабелла написала, как ее найти в Телеграме. Но человек сначала продемонстрировал свою осведомленность о жизни Изабеллы, о чем мало кто знал, а потом заговорил открыто. Главное требование – оставить «Фортангу». Угроза: «Подумай о своих детях». И, скинув ей фотографию одного из сыновей, играющего во дворе соседней многоэтажки, вышел из чата.
IMG_5987
«МНЕ БЫЛО СТЫДНО ПЕРЕД ВСЕМ ИНГУШСКИМ НАРОДОМ»
– Я была в Европе. После этого разговора сразу же написала мужу иобо всем рассказала. Мне было страшно. Но решение оставить «Фортангу» далось нелегко. Сначала меня поддержал муж, а потом и наши активисты. Они сказали, что понимают меня, и я все равно остаюсь их сестрой.
Это было мучительно. Я чувствовала себя предателем. Мне было стыдно. Перед людьми, которые сейчас сидят, вообще перед всеми. Но с другой стороны, у меня на кону была безопасность моих детей. И я, как мать, беспокоюсь за них и вывести их не могу, потому что у них нет загранпаспортов.
С каждым человеком, кто меня окружал в тот момент, я заводила эту тему. Мне нужно было услышать одобрение, чтобы мне сказали: «Ты правильно поступила. Ты выбрала детей». Мне было стыдно перед всем ингушским народом, может, это и звучит высокопарно. Но я понимала, что я не могу принести такую жертву: мои дети там далеко, а я здесь.
В 2012 году у меня умер четырехмесячный ребенок, внезапно заболел менингоэнцефалитом. Это было очень тяжелое время. Ему поставили диагноз только через неделю, мы упустили большое количество времени. Он пробыл в коме два месяца и умер. Это была отчаянная борьба за жизнь этого ребенка.
И этот период, когда я была вынуждена отказаться от «Фортанги», я сравнивала с тем периодом, когда у меня умер ребенок. Несмотря на то, что болезнь и смерть ребенка считаются самым большим испытанием в жизни человека, мне кажется, что по тяжести этот период не был легче. Он реально стоит на одной ступени. Твои дети далеко, и им угрожает опасность, всех твоих соратников сажают одного за другим, ты в полном одиночестве, непонятно, что вообще происходит, туманное будущее… За себя-то ты не боишься, потому что ты в безопасности, но ты боишься за тех, кто остался там. Наверное, это самый трудный период в моей жизни.
СЕЙЧАС МОЯ БОРЬБА УЖЕ НЕ ЗА ЗЕМЛЮ, А ЗА ЭТИХ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ СИДЯТ
Потом, когда уже дети приехали, меня снова попросили вернуться в «Фортангу», и я ее взяла. Буквально на днях об этом думала: если я кого-то попрошу написать, меня всегда не устраивает, как кто-то другой это пишет. Мне кажется, что акцент сделан не там, сейчас важно другое. Наверное, я всегда буду так к этому относиться, потому что это мое детище. И еще борьба активистки и журналистки у меня постоянно идет на «Фортанге». Иногда хочется взять и написать что-то сатирическое. Но это я себе позволяю только в телеграм-канале, на сайте я такие вещи не публикую.
Я люблю свою профессию и не хотела бы ничем другим заниматься. Но иногда наступает момент, когда мне кажется, что я ее ненавижу, я устала. Вот сейчас именно такой момент. Если бы люди не сидели, клянусь, я бы все бросила, вышла бы из этого всего. Я согласна освоить любую другую профессию, буду окна мыть, но только не это. Такое бывает в те моменты, когда у меня очередной стресс из-за того, что происходит в России.
Но вместе с тем я понимаю, что очень важно, по крайней мере для Ингушетии, доносить о том, что там происходит, до российской и зарубежной общественности. Даже если б я хотела, я не могу позволить себе оставить журналистику. Сейчас моя борьба уже не за землю, а за этих людей, которые сидят. Я просто не могу забыть о них, я буду кричать о том, что происходит в Ингушетии или в России, на весь мир и как журналист, и как женщина.
Севиль Абдурахманова
https://daptar.ru/2020/03/24/место-женщины-на-баррикадах/=======================================
Изабелла Евлоева: Это не конфликт между Чечней и Ингушетией, а конфликт между властью и ингушским обществом (Канал "Пограничная ZONA, 23 дек. 2020)
https://t.me/c/1294978912/4408https://youtu.be/aNNVb0DOazA =======================================
"Требовали уйти тихо". Журналистка из Ингушетии – о давлении силовиковИюль 12, 2022
Изабелла Евлоева
В колонке для Кавказ.Реалии главред издания "Фортанга" Изабелла Евлоева рассказывает об обысках у ее родителей, коллективной ответственности на Кавказе и "спецоперациях", в которых много лет убивали людей.
"У нас опять обыск. Телефон отключаю". С этого сообщения от мамы начинается мое утро 7 июня 2022 года. Я проснулась чуть позже обычного – накануне долго не спалось. На часах почти девять, а сообщение пришло в половине седьмого. Понимаю, что обыск в самом разгаре, а я потеряла довольно много времени – надо было сразу написать посты, постараться связаться с родителями и найти адвоката, чтобы он взял у силовиков хотя бы протокол.
Мне тревожно, это не первый обыск из-за меня у родителей, и я по опыту знаю, что они заберут из дома всю технику и по древней традиции кавказских силовиков не дадут протокол.
Что такое обыск в Ингушетии? Это когда вооруженные до зубов люди с закрытыми балаклавами лицами на нескольких бронированных грузовиках приезжают к вам ранним утром, пока вы еще спите. Блокируют квартал, в котором вы живете, и никого не пропускают. Все продолжается несколько часов. Вы можете быть беззащитной старушкой или интеллигентом с двумя высшими, но если перст государственной машины репрессий указал на вас, ждите обращения как с опасным преступником.
Их расстреливали, дома взрывали. Возможно, они были преступниками, а возможно, и нет
Годами на Кавказе силовики так приезжали к молодым и не очень мужчинам, которых "подозревали" по террористическим статьям. Их расстреливали, дома взрывали. Возможно, они были преступниками, а возможно, и нет. Но им никто не давал шанса доказать свою невиновность (хотя должно быть наоборот: силовики доказывают виновность). Это называлось у нас "спецоперация". Знакомое слово, правда?
Теперь силовики приехали к моей семье, папе и маме. Это не первый визит к моим пожилым родителям. В первый раз обыск проводили 23 ноября 2019 года, аккурат в мой день рождения. Вместо поздравлений в то утро я получила от мамы такую же короткую эсэмэску.
Тогда причиной было мое участие в митингах в Магасе. По "ингушскому делу" уголовному преследованию подверглось около 50 человек, и, думаю, не совру, если скажу, что обыски прошли у всех. Но разница между мной и ими в том, что на тот момент я почти год не была в республике, и силовики об этом прекрасно знали. Кроме того, я не живу с родителями более двадцати лет, и искать у них что-то, кроме моих детских фотографий, просто глупо.
Уголовное дело из-за моего участия в земельных протестах в Магасе не стало бы сюрпризом, но обвинение по статье о "фейках" о действиях российской армии было для меня немного неожиданным. Я очень переживала, когда началась война, и переживаю сейчас. Я писала о вторжении России, но когда завели первое дело (да-да, у меня их два), мне казалось: где я, а где Украина.
Здравый смысл – это не про российскую власть и не про российских силовиков. Такое ощущение, что у нас поменялись местами преступники и честные люди. Честные и неравнодушные в нашей стране сидят в тюрьмах и подвергаются давлению, а преступники – в погонах или белых рубашках – сидят в высоких кабинетах, обладают властными полномочиями и насилуют людей швабрами в застенках сырых казематов.
Давление на семью, когда за сына или дочь отвечают пожилые родители, – это не новый метод. Репрессии в отношении близких "изменников родины" практиковались еще со времен СССР. 5 июля исполнилось 85 лет постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) "О членах семей осужденных изменников родины", который и легализовал репрессии в отношении близких "преступников" в сталинской России. После распада СССР казалось, что все это в прошлом.
Но вот прошло почти 100 лет, и репрессии в отношении родственников снова в действии. Например, родителей экс-кандидата в муниципальные депутаты Бердска Кирилла Левченко, против которого тоже завели дело о "фейках", вызывали на допрос. Где-то репрессии в отношении членов семей не ограничиваются одними повестками и проходят в более жесткой форме, как с Заремой Мусаевой – матерью юриста "Команды против пыток" Абубакара Янгулбаева. Зимой ее босую вытащили прямо из дома в Нижегородской области и вывезли в Чечню. Она уже несколько месяцев сидит в СИЗО.
Коснулись репрессии и моей семьи. На следующий вечер после обыска мне передали послание от силовиков: пока я буду заниматься журналистикой и возглавлять издание, моих родных не оставят в покое. При этом информация была передана мне "не для публикации", от меня требовали уйти очень тихо и незаметно. Послание меня возмутило, раздавило, взорвало. Безумно трудно что-то предпринять, когда на кону безопасность родных. Первое, что я сделала, – сразу же предала шантаж огласке, потому что с преступниками нельзя договариваться.
Тогда силовики зашли с другой стороны: сначала они вызвали на допрос двоюродного брата моего супруга, а потом и его отца. Свекра забрали прямо с похорон его сестры. Вопросы следователя на этот раз касались в основном моего мужа – в прошлом активиста протеста: где он находится, чем занимается, какую роль играл в организации митингов и так далее.
На следующий вечер после обыска мне передали послание от силовиков: пока я буду заниматься журналистикой, моих родных не оставят в покое
На Кавказе уважение невестки к родственникам мужа свято. У нее не должно быть собственного мнения, если оно идет вразрез с позицией родственников мужа. А я все-таки ингушская невестка, хоть местами и не совсем традиционная, и осознавать, что пожилого свекра таскают по казенным кабинетам в том числе и из-за моей деятельности, очень и очень неприятно. Но слава Богу, у моего супруга думающая и адекватная семья, и мне не приходится выбирать между долгом и давлением.
Если и дальше говорить о традициях, на Кавказе коллективная ответственность – обычное дело. А вот женщины, согласно адатам, под нее никогда не подпадали. Само уголовное преследование женщины по политическим мотивам – это нонсенс для Ингушетии. Такого никогда раньше не было. И мы с моей подругой Зарифой Саутиевой, получившей семь с половиной лет тюрьмы за участие в протестах, первопроходцы в этом смысле. За этот прецедент нам и всем женщинам, что будут после нас, стоит "благодарить" путинскую власть.
Путинскую власть мы "благодарим" за многое. 8 июля Мещанский суд Москвы забрал у мундепа Александра Горинова семь лет жизни за то, что он высказался против гибели украинских детей от рук российских захватчиков. Это первый реальный срок по статье о "фейках". Теперь быть против войны – значит быть преступником.
Думаю, если бы я находилась в России, меня, без сомнения, ждал бы реальный приговор. Мне бы припомнили и участие в протестах, и журналистские статьи, и антивоенную риторику.
Горинову дали столько, сколько дают убийцам и насильникам. Меня уже не удивляют людоедские сроки. Меня удивляет, как мы допустили, чтобы страна, едва обретя свободу в начале 90-х, спустя какие-то 30 лет снова скатилась во мрак и диктатуру. И теперь снова: "Война – это мир, свобода – это рабство, незнание – сила".
https://www.kavkazr.com/a/trebovali-uyti-tiho-zhurnalistka-iz-ingushetii-o-davlenii-silovikov/31939501.html
