Урарту

[abu_umar_as-sahabi]

Г. А. Меликишвили. К вопросу о древнейшем очаге урартских племен

«Вестник древней истории». 1947. № 4. С. 21-29.

Опубликовано в 3 выпуске "Чеченского вестника". Грозный. ФГУП «ИПК «Грозненский рабочий». 2011


1. Враждебные отношения урартских племен с народом Лулу (Лулуби)
2. Кумену — центр культа урартского бога Тейшебы
3. Древнейшее упоминание страны Урарту в ассирийских источниках

Для характеристики древнейшей истории Урарту обыкновенно довольствуются тем, что дают обзор сведений ассирийских источников вообще о лежащих к северу от Ассирии странах, о «странах Наири». Таким путем, конечно, нельзя сказать ничего конкретного о древнейшей истории самих урартских племен. Только выявление конкретных фактов политической, социальной или культурно-религиозной жизни урартских племен в древнейшую эпоху может дать нам ясную картину древней истории урартского народа. Ниже мы постараемся указать на некоторые факты, которые, как нам кажется, имеют значение для древней истории Урарту, в частности, для вопроса о древнейшем очаге урартских племен.

1. Враждебные отношения урартских племен с народом Лулу (Лулуби)

Один из интересных фактов древней истории урартских племен выявляется на примере употребления имени народа Лулу в урартских надписях в значении общего слова «враг, вражеский».

В урартских надписях часто упоминается «страна Лулу» — MÂTU Lulu (ini/a).1) Но здесь речь идет, несомненно, вовсе не о какой-то конкретной стране Лулу. Выражение «страна Лулу» в урартских надписях употребляется в значении «страна вражеская», «страна врага». Этот факт довольно ясно выступает в текстах урартских царей: 1) Так, в одной из излюбленных трафаретных формул урартских военных надписей вариантами друг друга являются выражения MÂTU Luiu (страна Лулу) и MÂTU NAKRU (страна вражеская): CICh, 112 А2, стк. 16 сл.; М. Тsеrеthеli, NHI, Е, стк. 16 сл.: MÂTU Biainaue ušmaše MÂTULuluinaui napahiaidi; ср. Нор-Баязетская надпись, стк. 6-7: MÂTU Biainaue ušmaše MÂTU NAKRU napahiaidi.

Общий смысл этого выражения нетрудно установить: цари Урарту, говоря о своих военных успехах, о покорении вражеских стран и т. д., отмечают, что все это они совершили «для величия страны Biaina (и) для унижения (?) вражеской страны (вариант: страны Лулу)».2)Несомненно, [21] что Lulu здесь соответствует идеограмме NAKRU (вражеский, враг). 2) С таким же значением употреблена MÂTU Lulu и в формуле проклятия Звартноцской надписи Руса II (Sаусе, 86). Руса II здесь призывает гнев богов на осквернителя его надписи, все равно будет ли он (осквернитель) из страны Biaina или из страны Lulu: eai MÂTU Biainiše eai MÂTU Luluiniše (стк. 40-42). Невозможно допустить, что здесь выражение MÂTU Luluiniše (принадлежащий стране Лулу — житель страны Лулу) подразумевает жителя какой-нибудь конкретной страны Лулу. Напротив, ясно, что «Лулу» здесь употреблено в общем значении вражеского мира, противопоставленного собственной, родной стране урартских царей (Биаина).3) 3) Такое же положение мы имеем и во всех других местах урартских надписей, где упоминается «страна Лулу». Так, в летописи царя Сардури II в одной трафаретной формуле друг друга заменяют выражения: МÂТU MÂTUPI-si šu-ia-si (M. Tsеretheli, NHI, Е47) и MÂTU Lu-lu-i-na-si (там же, Р4); и здесь MÂTU Lulu (ini/a) употребляется в смысле «вражеский», и соответствующее слово šu-ia должно означать именно это понятие, как справедливо отмечает J. Friedrich.4) 4) Наконец, нам кажется, с таким же общим значением употреблено выражение «страна Лулу» и в двуязычной надписи Топузава царя Руса I. Здесь ассирийскому måt Akkadî... ú-si-ik («страну Akkadû притеснил я» — стк. 26 сл.) в урартском тексте соответствует MÂTU Lu-lu-i-ni-[li?] [...-z] i-el-du-bi (стк. 29-30).5) Ассирийской идеограмме «страна Akkadû» в урартском соответствует MÂTU Lulu (ini). Но это вовсе не означает, что вообще ассиро-вавилонскому MÂTU Akkadû соответствовала MÂTU Luluini урартийцев, здесь, по-видимому, взамен конкретного названия ассирийского текста («страна Akkadû») урартский текст дает общее выражение «страна вражеская».

По всему этому видно, что в урартских текстах выражение «страна Лулу» употребляется просто в значении «вражеская страна».6)

MÂTU Lulu (страна Лулу), народ Лулу, многократно упоминается и в аккадских текстах, ассиро-вавилонских надписях (часто с эламским суффиксом множественности в форме Lulubi или Lulumi). Хорошо известный из аккадских текстов этот народ Лулу проживал к востоку от Ассирии, в горах Загра. В MÂTU Lulu (ini/a) урартских надписей перед нами, как многократно отмечалось в специальной литературе, собственное имя этого народа.7)

В продолжение почти двух тысяч лет (начиная с царя Нарамсина — середины III тысячелетия до н. э.) правителям Вавилонии, а потом Ассирии не раз приходилось сталкиваться с этим воинственным племенем нагорного Загра. Границы территории, занимаемой этим племенем, конечно, в продолжение веков часто менялись, но вообще этот народ жил далеко юго-восточнее Ванского озера, в районе между р. Диалой и Нижним [22] Забом,8) а может быть, и севернее Нижнего Заба, до южного побережья Урмийского озера. Это озеро в ассирийских источниках носит название «море страны Замуа», в позднеассирийских источниках названия «Замуа» и «Лулуми» являются синонимами.9) Во всяком случае, для нас важно, что присутствие этого народа севернее южного побережья Урмийского озера источниками не засвидетельствовано.

Как выше было указано, имя этого народа — Лулу в урартских текстах употребляется в значении «враг». По всей вероятности, вследствие продолжительных и интенсивных вражеских отношений имя этого народа приобрело такое значение. Но где и в какую эпоху нужно предположить факт такой продолжительной и интенсивной вражды между народами Лулу и Урарту? Племя Лулу, как мы указали, проживало далеко юго-восточнее Ванского озера. Вероятно, именно здесь, юго-восточнее озера Ван, соприкасались между собой урартские племена и племя Лулу, именно этот район являлся главной ареной интенсивных вражеских отношений между ними. С другой стороны, нужно припомнить, что во всяком случае с эпохи Ашшурнасирпала II — Салманасара III (IX в. до н. э.), когда появляется могучее Урартское государство, главными врагами урартийцев, несомненно, были ассирийцы, а не какое-нибудь иное племя. Та интенсивная вражда с народом Лулу, которая оставила такой глубокий след у урартийцев, вероятно, является фактом более раннего времени. Таким образом, одним из значительных фактов древнейшей истории урартских племен (во всяком случае урартского племени Bia-Biaina, от царей которого дошли до нас письменные памятники) является факт продолжительной и интенсивной вражды с народом Лулу (Лулуби). Этот древнейший факт истории урартского народа, как мы видели, связывается с территорией, лежащей юго-восточнее Ванского озера; согласно этому факту этот район представляется нам одним из главных очагов политической жизни урартских племен в древнейшую эпоху.10)

2. Кумену — центр культа урартского бога Тейшебы

Юго-восточнее Ванского озера, по-видимому, в районе нынешнего города Ровандуз, находился главный центр культа верховного божества урартийцев (бога Ḫaldi) — город Мусасир. Это обстоятельство, конечно, имеет большое значение для вопроса о древнейшем очаге урартских племен.11) Для этого вопроса важно также установить местонахождение центра культа бога Тейшебы, который занимал в урартском пантеоне второе [23] место. Ниже мы постараемся показать, что, подобно центру культа верховного бога урартийцев, также и центр культа бога Тейшебы нужно искать юго-восточнее Ванского озера.

Как известно, верховную триаду урартских божеств составляли: Халд, Тейшеба (хурритский Tešup, Adad месопотамского пантеона) и бог солнца (Šamaš пантеона Месопотамии). Интересно, что при упоминании этой верховной триады в урартских текстах всегда соблюдается определенная последовательность: первым называется Халд (Ilu Ḫaldi), потом Тейшеба — Ilu Teišeba (Ilu ADAD) и лишь третьим бог солнца (Ilu ŠAMAŠ). В урартских надписях не встречается исключений из этого правила.

Естественно возникает мысль, не заимствована ли эта иерархия механически из исторических надписей ассирийских царей. Общеизвестно, что многое в стиле урартских надписей выработано по ассирийскому шаблону. Но в разбираемом случае мы не имеем дела с фактом ассирийского происхождения. Известно, что в ассирийских текстах нет в наличии строгой последовательности при упоминании разных божеств, в том числе и при упоминании соответствующей урартскому Ḫaldi—Teišeba—бог солнца ассирийской триады Aššur-Adad-Šamaš.12) Ясно, что этот трафарет урартских надписей (Ḫaldi — Teišeba — бог солнца) является отображением существовавшей в самой религии строгой иерархии.

Если теперь мы обратим внимание на надпись Мхер-капуси царей Ишпуини и Менуа (CICh, 18), то увидим, что и в ней многократно встречается та же последовательность при упоминании божеств, та же иерархия внутри верховной триады: сперва Ḫaldi, потом Teišeba и, наконец, бог солнца (CICh, 18, стк. 3, 3-4, 16). В связи с этим интересно обратить внимание на 14-ю строку надписи, где сказано:

ALU Ar-di-ni-na-ú-e ILU ALPU 2 IMMERÊP1

ALU Ḳu-me-mi-na-ú-e ILU ALPU 2 IMMFRÊP1

ALU Ṭu-uš-pa-ni-na-ú-e ILU ALPU 2 IMMERÊP1

т. е. «Для бога города Ардини — быка (и) 2-х ягнят, для бога города Кумену — быка (и) 2-х ягнят, для бога города Тушпа — быка (и) 2-х ягнят». Возникает вопрос, почему здесь при перечислении первым упоминается бог города Ардини (Мусасира), бог же города Тушпа (столицы Урартского царства) упоминается лишь третьим? Без сомнения, потому, что в иерархии, существовавшей в урартском пантеоне, бог города Ардини (ассирийский Мусасир) — Ḫaldi занимал первое место, а бог города Тушпа — третье. И здесь в несколько ином виде передана хорошо знакомая нам иерархия: Ḫaldi — Teišeba — бог солнца. Итак, можно придти к заключению, что бог города Ардини — это Ḫaldi, бог города Кумену (Ḳumenu) — Teišeba (ADAD), а бог города Тушпа — бог солнца (ŠAMAŠ). То, что город Ардини (Мусасир) являлся центром культа бога Ḫaldi, — общеизвестный факт. Из приведенного здесь текста надписи Мхер-капуси (CICh, 18) выясняется, что центром культа бога Teišeba, который в урартском пантеоне занимал второе место, являлся город Кумену, а центром культа бога солнца — столица Тушпа.

Такое предположение подтверждается также некоторыми данными ассирийских источников. В надписях ассирийского царя Ададнирари II (911—890) упоминается город Кумме (Kumme);он упоминается именно [24] как один из центров культа бога Adad (урартский Teišeba, хурритский Теšup). Ададнирари II говорит о том, что в 15-й день месяца Simânu, во время эпонимства Ina-ilia-alak он направился на помощь городу Кумме и совершил жертвоприношения Ададу города Кумме; города страны Хабхи (Ḫabḫi), врагов Кумме, он предал огню (ARAB, I, 371); далее Ададнирари говорит, что в месяце Nisânu, в эпонимство Adad(?)-ia он второй раз направился на помощь Кумме и разгромил непокорные города страны Хабхи — Sadkuri, Iasabdu, Кшши, Tapsia, которые находились около города Кумме (ARAB, I, 372). Как видно из этих текстов Ададнирари II, город Кумме находился к северу от Ассирии, по соседству со страной Хабхи. Вполне возможно допустить, что население этого города этнически отличалось от ассирийцев, и тот бог города Кумме, которому приносит жертву ассирийский царь, вероятно, являлся каким-нибудь местным божеством бури, грома и т. п. и носил совсем иное имя. Поклонение богам соседних племен, паломничества в их культовые центры и жертвоприношения их богам были широко распространены у древневосточных народов, в том числе и у ассирийцев. И вполне возможно, что Адад города Кумме, которому приносит жертву Ададнирари II, являлся не Ададом ассирийцев, а хурритским Теšup'ом или урартским Teišeba (как известно, к северу от Ассирии мы имеем дело с широко распространенным хурри-урартским населением).

Нам кажется, что этот засвидетельствованный в ассирийских источниках центр культа бога Адада — город Кумме является тем же городом Кумену, который, согласно урартским источникам (CICh, 18), выявляется как центр культа бога Teišeba (=ADAD). За это говорит ряд данных: 1) фонетическое сходство этих двух названий; 2) то обстоятельство, что как город Кумену урартских источников, так и ассирийский город Кумме представляются как центры культа бога Adad (Teišeba); 3) как ассирийские, так и урартские источники указывают приблизительно на один и тот же район местонахождения города Куме — Кумену. По надписям Ададнирари II, город Кумме находился по соседству со страной Хабхи (Ḫabḫi). Страна Хабхи занимала территорию между Тигром и Ванским озером и простиралась к западу вплоть до города Диарбекр, на востоке же она включала некоторую часть нагорного Загра, расположенную к северу от Ниневии.13) Если согласиться с мнением Е. Forrer'a, то местоположение этого города определится более точно: по Forrer'y город Кумме находится в стране Куммани, расположенной в районе среднего течения Верхнего Заба.14) Примерно таким же представляется местонахождение города Кумену по урартским источникам; в одной надписи царя Менуа, (CICh, 19) этот город упоминается в связи с Ассирией: ku-ṭu-bi pa-ri [i-ša]-ni ap-ti-i-ni ALUḲu-me-nu-ú-ni pa-ri MÂTUA-šu-ri-i-ni (CICh, 19, Ob. 12-13), т. e. «... взял направление (направился) по ту сторону города Кумену, к стране Ассирии». Из этого видно, что город Кумену должен был находиться вблизи Ассирии, где-то между Ассирией и Урарту, т. е. именно там, где, по ассирийским источникам, находился один из значительнейших центров культа бога Адада, город Кумме. Поэтому трудно сомневаться, что засвидетельствованный в урартских источниках город. Кумену (Ḳumenu), есть тот же город Кумме (Kumme) ассирийских [25] источников, который находился юго-восточнее Ванского озера, в районе среднего течения реки Верхний Заб.15)

Итак, оказывается, что город Кумену — главный центр культа урартского бога Тейшебы, занимавшего в пантеоне второе место, находился юго-восточнее Ванского озера, в районе среднего течения реки Верхний Заб. Известно, что в эпоху существования Урартского царства территория, расположенная так далеко на юге, не входила в состав Урартского государства. По-видимому, город Ḳumme-Ḳumenu стал центром культа урартского бога Тейшебы в ту древнюю эпоху, когда территория, лежащая юго-восточнее Ванского озера, являлась центром политической и культурно-религиозной жизни урартских племен, так что и здесь мы имеем дело с фактом древнейшей истории урартского народа. В этом факте еще раз выявляется тесная связь урартских племен (в отношении культурно-религиозных традиций и др.) с югом, с районом, находящимся юго-восточнее Ванского озера.

3. Древнейшее упоминание страны Урарту в ассирийских источниках
(Вопрос о местонахождении «страны Уруатри» Салманасара I)

Оказывается, что и ассирийцы в первый раз приходят в соприкосновение с урартскими племенами в том же районе, юго-восточнее Ванского озера, в районе, который мы по вышерассмотренным фактам считаем главным очагом, центром политической и религиозно-культурной жизни урартских племен в древнюю эпоху.

Название Urarṭu, как известно, засвидетельствовано только в ассирийских источниках.16) В первый раз это название в форме Uruaṭri встречается в надписях ассирийского царя Салманасара I (XIII в. до н. э.).17) В специальной [26] литературе высказано много разных предположений о местонахождении этой страны.18) По нашему мнению, «страна Уруатри» Салманасара I находилась в районе верхнего или среднего течения р. Верхний Заб (юго-восточнее Ванского озера). За это говорит ряд данных ассирийских источников.

Салманасар I перечисляет 8 разных стран «страны Уруатри». Среди них он называет страны Ḫimme (Химме) и Luḫa (Луха), которые упоминаются также в надписях Тиглатпаласара I (1115—1077): Тиглатпаласар I говорит, что он направился против страны Суги (Sugi), которая находится в стране Хабхи (Ḫabḫi),19) и здесь одолел объединенное войско стран Ḫime, Luḫi, Arirgi, Alamun, Nimni и народа Ḳurṭî. В конце описания ассирийский царь хвастается, что он покорил всю страну Суги.20) Невозможно сомневаться, что страны Ḫime и Luḫi этой надписи Тиглатпаласара I суть те же Ḫimme и Luḫa, которые упоминаются как составные части «страны Уруатри» у Салманасара I. За это говорит то, что в обоих местах они упоминаются рядом и в то же время кажутся единицами одной и той же величины: согласно данным, которые дают соответствующие тексты, Ḫimme и Luḫa Салманасара I такие же маленькие «страны», как и Ḫime и Luḫi Тиглатпаласара I. Поэтому, если мы сможем установить, где находились Ḫime и Luḫi страны Sugi, то будем знать, где нужно искать также Ḫimme и Luḫa «страны Уруатри», следовательно, и самую страну Уруатри. Таким образом, для локализации Уруатри первостепенное значение приобретает определение местонахождения страны Суги, упоминаемой в надписях Тиглатпаласара I.

Для определения местонахождения этой страны важно ознакомиться с маршрутом того похода Тиглатпаласара I, во время которого пришлось ему действовать в стране Суги. Перед тем, как направиться в страну Суги, ассирийский царь действует в районе р. Нижний Заб, покоряет здесь страны Murattaš и Saradauš.21) После этого он сообщает о своем походе против страны Суги. Во время этого похода Тиглатпаласару постоянно приходится действовать в горных условиях, что, вместе с упоминанием Нижнего Заба, указывает на то, что здесь речь идет об одном из районов нагорного Загра.

Для уточнения местонахождения страны Суги большое значение имеет сообщение Тиглатпаласара I о том, что Суги была составной частью страны Хабхи (Ḫabḫi).22) «Страна Хабхи» ассирийских источников занимала территорию между Тигром и Ванским озером и простиралась к западу вплоть до города Диарбекр, на востоке же она включала некоторую часть нагорного Загра, расположенную к северу от Ниневии.23) Поскольку у Тиглатпаласара Суги названа составной частью страны Хабхи, которая находилась намного севернее Нижнего Заба, становится ясным, что в страну Суги ассирийский царь попал, идя в северном направлении из района Нижнего Заба. Поэтому страну Суги нужно искать, по всей вероятности, в районе Верхнего Заба.

Интересно обратить внимание еще на одно обстоятельство, подтверждающее, по нашему мнению, правильность локализации страны Суги в районе Верхнего Заба. Как мы узнаем из надписей Саргона II, территория страны Хабхи, составной частью которой названа Суги у Тиглатпаласара I, находилась, между прочим, и в районе р. Верхний Заб. В описании своего восьмого похода Саргон говорит: «Я переправился через реку Верхний Заб, которую люди стран Наири и Хабхи называют Еламунией (Elamunia)».24) Несомненно, Саргон здесь дает местное название Верхнего Заба. Итак, выходит, что р. Верхний Заб текла и на территории страны Хабхи. Ясно, что название Elamunia можно дать лишь верхнему (и, может быть, также и среднему) течению этой реки, когда она проходила через территорию Наири и Хабхи.25)

Интересно, что Тиглатпаласар I при походе в страну Mušri упоминает гору Elamuni,26) название которой довольно близко стоит с местным названием р. Верхний Заб(Elamunia).

Страна Mušri находилась северо-восточнее Ниневии,27) она занимала территорию между средним течением Верхнего Заба и Ниневией.28) Следовательно, и упоминаемая Тиглатпаласаром при походе в эту страну гора Elamuni находилась северо-восточнее Ниневии в районе Верхнего Заба (Elamunia). Ввиду этого уже не кажется случайным сходство между названиями реки Elamunia и горы Elamuni. Здесь перед нами как будто определенная концентрация таких названий северо-восточнее Ниневии, в районе Верхнего Заба.

После этого нельзя не обратить внимания на то, что одна из составных частей страны Суги — «страна Alamun» также носит сходное название. Как мы видели, согласно источникам, страну Суги нужно искать где-то в районе Верхнего Заба (Elamunia). Поэтому кажется нам достойным внимания то, что название одной из составных частей Суги — страны Alamun довольно близко стоит с названиями горы Elamuni и реки Elamunia (Верхний Заб). По всей вероятности, здесь мы не имеем дела со случайным созвучием: страна Alamun, как и гора Elamuni, по-видимому, находилась в районе реки Elamunia (Верхний Заб).

Но если одну из составных частей Суги — страну Alamun нужно искать в районе p. Elamunia (т. е. на среднем или верхнем течении р. Верхний Заб), здесь же нужно искать и остальные составные части страны Суги: Nimni, Arirgi и интересующие нас Ḫime и Luḫi, так как в этих «странах» мы, несомненно, имеем дело с довольно маленькими областями (все они, по сообщению Тиглатпаласара I, выставили против него всего 6000 человек).

Выше мы указали, что страны Ḫimme и Luḫa — составные части страны Уруатри Салманасара I — суть те же Ḫime и Luḫi Тиглатпаласара I. Так как оказывается, что эти последние находились в районе среднего или верхнего течения р. Верхний Заб, то здесь же нужно искать Ḫimme и Luḫa страны Уруатри.

Салманасар I перечисляет всего 8 таких стран Уруатри, а в конце сообщения о своем походе отмечает, что он в продолжение трех дней [27] покорил всю страну Уруатри, ясно указывая этим на то, что под этой «страной Уруатри» подразумевается довольно маленькая территория.29) Поэтому находящиеся по соседству с Ḫimme и Luḫa другие страны Уруатри и вообще эта «страна Уруатри» находилась вся, по всей вероятности, в районе среднего или верхнего течения р.Верхний Заб.30)

Таким o6paзом, оказывается, что в ассирийских источниках название Урарту в древнейшую эпоху связывается с территорией, находящейся юго-восточнее озера Ван. В первый раз ассирийцы приходят в соприкосновение с урартскими племенами юго-восточнее Ванского озера, в районе среднего или верхнего течения р. Верхний Заб, т. е. где-то близ города Мусасира. Этот район, как мы видели, по вышеуказанным фактам (враждебные отношения с народом Лулу — Лулуби, Мусасир — центр культа верховного бога урартского народа, Кумену — центр культа урартского бога Тейшеба), выявляется как главный очаг, центр политической и религиозно-культурной жизни урартских племен в древнейшую эпоху. Перемещение этого центра на север, в район Тушпы (современный город Ван) — явление более позднего времени. [28]



OCR Юлли.

1) Начальная форма этого названия, согласно J. Friedrich'y ("Einführungins Urartaäische", стр. 29), Luluini, в котором мы можем выделить суффикс ini, широко распространенный в урартском мире при обозначении названий стран.

2) См. J. Friedrich, Die Inschrift des urartäischen Königs Rusa I aus Nor-Bajazet, AOr, III, 1931, стр. 257 сл.

3) По мнению С.F. Lehmann-Haupt'a, высказанная в этой надписи угроза урартского царя по адресу тех, кто осквернит его надпись, будет ли он из Биайны или из страны Лулу, означает, что Руса II высказывает претензию на владение страной Лулу или же ее части! — см. Armenien einst und jetzt, II, стр. 337.

4) "Zur urartäischen Nominalflexion", ZA, NF, VI (XL), 1931, стр. 277, прим. 1.

5) АОr, III, 1931, стр. 270.

6) Б.Б. Пиотровский неправильно считает, что MÂTU Lulu (ini/a) урартских надписей подразумевает какую-то конкретную страну Лулу (ини/а). Например, при изложении содержания летописи царя Сардури II, он отмечает, что в одном месте (М. Tseretheli, NHI, E16 сл.) урартский царь рассказывает о своем походе в страну Лулуина - см. его "История и культура Урарту", стр. 84.

7) См. например: С.F. Lehmann-Haupt, Armenien einst und jetzt, II, стр. 336 сл.; J. Friedrich, op. cit., стр. 268.

М. Strесk, Das Gebiet der heutigen Landschaften Armeniens, Kurdistans und Westpersiensnach den babylonisch-assyrischen Keilinschriften, ZA, 15, стр. 294; ср. там же, стр. 287-288.

9) В надписях Саргона сказано: mât Lu-lu-mi-i šá mât Za-mu-a- i-kab-bu-šú-ni ("страна Лулуми, которую (также) зовут Замуа") (Луврская табличка, стк. 11).

10) В. Landsberger для аккадского слова nullâtum устанавливает значение "варварский" и само это слово выводит из названия племени Лулу (Lulli'atum-лулубийский) - см. "Mitteilungen der Altorientalischen Gesellschaft", 1929, 4, стр. 320.Это обстоятельство делает несомненным, что в урартском слове lulu(ini) (враг, вражеский) в самом деле подразумевается племенное название Лулу-Лулуби.

Конечно, Luluini (= враг) урартийцев не есть заимствование аккадского nullâtum = варварский) (различие форм ясно говорит об этом). Напротив, по-видимому, само аккадское nullâtum берет свое происхождение в северо-восточном хурри-урартском мире. Имя народа Лулу с начальным "N" (Nulahi - лулубиец) часто встречается именно у сильно аккадизированного хурритского населения города Nuzi (район нынешнего города Керкур) в середине II тысячелетия до н. э. - см. напр. Е.A. Speisеr, Introduction to Hurrian, 1941, стр. 45 и др.

11) На этом вопросе мы предполагаем остановиться отдельно.

12) См., например, ARAB, I, 217, 271, 306, 482, 487, 508, 516, 685, 687, 689, 716, 722, 734, 737, 743, 760 и т.д.

13) ZA, XIII, стр.101; ZA, XXXVII, стр. 75; «Orientalia», стр. 36-38, 102; AOf, X, Н. 1/2, 1935, стр. 20.

14) RLA, Bd. I, Lief. 4, 1930, стр. 295, 282. Для ранних времен, как отмечает Е. Forrer, по неопубликованным хеттским текстам, Адад города Кумме имел выдающееся значение для страны Gutium (там же, стр. 295).

15) Отсюда следует, что под стоящим в перечислении на третьем месте "богом города Тушпа" (ALU Tušpaninaue ILU) подразумевается стоящий на третьем месте в пантеоне бог солнца, т. е. подобно тому, как город Ардини (Мусасир) был центром культа бога ?aldi, а город Кумену - центром культа бога Teišeba, точно так же столица Урартского царства - город Тушпа являлась центром культа бога солнца.

16) В местных урартских надписях это название не встречается. Трудно согласиться с мнением некоторых исследователей, которые в слове ururdani, упоминаемом в одной надписи царя Сардури II (М. Tseretheli, NHI, Gn), видят местный, урартский эквивалент ассирийского Urartu (см., например, И. И. Мещанинов, Шураа и Урурдан в клинописных памятниках Ванского бассейна, ДАН, Серия В, 1924, стр. 22; ср. Sаусе'а, JRAS, 1929, стр. 333, 335 и др.). Основанием для такого предположения служит главным образом то обстоятельство, что перед этим словом стоит детерминатив AMEÊLU, который в ассирийской клинописи ставится перед названиями профессий и племен.

Согласно таблицам урартских клинообразных знаков А.Н. Sаусе'а (JRAS, 14, 1882, стр. 422) и акад. И. И. Мещанинова ("Халдоведение", стр. 74), этот знак (в ассирийской форме , идентичный с , но редко употребляемый в урартской письменности) и в урартской письменности служит детерминативом племенных названий, но с этим трудно согласиться: в урартских текстах мы не могли найти хоть один такой случай, где бы этот знак стоял детерминативом перед именем народа, перед племенным названием. Детерминативом племенных названий в урартских надписях употребляется совсем другой знак - - детерминатив лица ассирийской клинописи. Таким образом, слово ururdani, засвидетельствованное в одной надписи Сардури II, не может быть племенным названием, ввиду чего несостоятельным кажется мнение тех ученых, которые в нем видят урартский эквивалент ассирийского Urartu, племенного названия урартийцев.

17) См. Е. Еbеling, В. Меissner, E.P. Weidner, Die Inschriftender altassyrischen Könige, 1926, стр. 110 сл.; ARAB, I, 114, 117.

18) По мнению Е. F. Weiduer'a, Uruatri находилась в районе оз. Ван (Die Inschriften der altassyrischen Könige, стр. 113, прим. 9), С.F. Lehmann-Haupt ее помещает северо-западнее Ниневии (Armenien einst und jetzt, II , 1931, стр. 850), согласно же Е. Forrer'у, Uruatri занимала долину реки Восточный Хабур (RLA. I, стр.265) и т. д.

19) Раньше неправильно читали: Kirḫi или Kilḫi; см. RLA, I, стр. 281; AOf, В. X, Н. 1/2, 1935, стр. 20.

20) См. надпись на призме, кол. IV, стк. 7-31; ARAB, I, 233.

21) Надпись на призме, ков. III, стк. 96 сл.; ARAB, 1, 232. Для локализации этих стран см. М. Strеск, указ. соч., ZA, 15, 1900, стр. 261; Е. Forrer, Die Provinzeinteilung des assyrischen Reiches, стр. 42; RLA, I, стр. 281.

22) mât Su-gi sa mât Hab-hi (надпись на призме, кол. IV, стк. .

23) ZA, 13, стр. 101; ZA, 37, стр. 75; "Orientalia", 35-38, стр. 102; AOf, X, Н. 1/2, 1935, стр. 20.

24) nârZa-ban elu-ú šá niš êmât Na-'i-rí ù mât Hab-hí nâr E-la-mu-ní-a í-kab-bu-šú-ní e-te bír (Луврская табличка, стк. 323).

25) Ср. Thureau-Dangrin, Une Relation de la Huitiême Campaegne de Sargon, 1912, стр. XVI.

26) Надпись на призме кол. V, стк. 67, cл.; ARAB, I, 241.

27) См. Ed. Меуеr, Geschichte des Altertums, II, 1, 1928, стр. 474; II, 2, 1931, стр. 379-380, 392, 411 и др.

28) Е. Forrer, Die Provinzeinteilung des assyrischen Reiches, 1920, стр. 35; RLA, I, стр. 150, 265, 282.

29) Ср. Ed. Meyer, Geschiehte des Altertums, II, 1, стр. 476, прим. 2, RLA I, стр. 265.

30) Путем локализации горы Elamuni в районе р. Верхний Заб (см. выше) мы приходим к мысли о близости страны Musri со страной Уруатри Салманасара I. Этот факт выявляется и другим путем; тот же Салманасар I, непосредственно за сообщением о своем походе в страну Уруатри, сообщает о разрушении им города Arina в стране Muṣri (см. у Тиглатпаласара I: надпись на призме, кол. У, стк. 77) и о покорении «всей страны Muṣri». В страну Muṣri Салманасар I проник, по-видимому, возвращаясь из Уруатри (если здесь в самом деле перед нами изложение событий одного похода); несомненно, так понимает эти сообщения ассирийских текстов Е. Forrer,когда отмечает, что упоминаемый у Салманасара I город Arina находился между странами Уруатри и Мусри, RLA, I, стр. 265. Далее, как мы выше указали, главный центр культа урартского божества Тейшебы должен был находиться в стране Куммани ассирийских источников, Куммани же находилась по соседству со страной Мусри, севернее от нее, на среднем течении Верхнего Заба. И этим путем выясняется факт соседства между странами Мусри и Урарту, что, нам кажется, делает еще более правдоподобной данную здесь локализацию страны Уруатри.

[abu_umar_as-sahabi]

Меликишвили Г.А.
К вопросу о царских хозяйствах и рабах-пленниках в Урарту*)


Вестник древней истории. № 1, 1953 г.

Опубликовано также в 3 выпуске "Чеченского вестника". Грозный. ФГУП «ИПК «Грозненский рабочий». 2011

Новые ценные наблюдения и соображения по социально-экономической истории Урарту, высказанные в статьях И. М. Дьяконова и В. С. Сорокина, заставляют автора настоящей статьи вновь вернуться к обсуждению отдельных вопросов, поставленных в статье «Некоторые вопросы социально-экономической истории Наири-Урарту» (ВДИ, 1951, № 4). В этой работе было выдвинуто положение о существовании в Урарту царских, государственных хозяйств, чаще всего располагавшихся в окрестностях укрепленных военно-административных центров Урартского государства; в хозяйствах этих использовался, как нам кажется, труд рабов-военнопленных.

В. С. Сорокин, не рассматривая данный вопрос в целом, склонен на основании археологического материала, добытого во время раскопок древней урартской крепости Тейшебаини (нынешний Кармир-блур близ Еревана), утверждать, что «по крайней мере на периферии Урартского государства, в Закавказье, крепости не были центрами царских или государственных хозяйств, основанных на рабском труде. Население таких периферийных городов-крепостей состояло главным образом из воинов». В частности, В. С. Сорокин склонен это утверждать по отношению к урартской крепости Тейшебаини (Кармир-блур).

Как уже указывалось в статье «Некоторые вопросы социально-экономической истории Наири-Урарту», на территории Урартского царства, и в центре, и на периферии его, известно большое число крепостей, окруженных садами, виноградниками, посевами; в ряде случаев в ассирийских и урартских источниках прямо сообщается, что эти хозяйства были созданы самими урартскими царями, и поэтому, естественно думать, составляли государственную собственность, являлись царскими, государственными хозяйствами. Как уже говорилось, типичная в этом отношении картина рисуется и для Кармир-блура: в Звартноцской надписи, в которой речь идет о деятельности царя Руса II в районе Тейшебаини, говорится, что здесь, где до этого времени не было обработанной земли, Руса «по приказу бога Халди» разбил виноградник, повелел наладить обработку полей, разводить сады и начать строительство города. В надписи говорится также о проведении канала из реки Илдаруниа и т. п. Обходя молчанием указание источников, что цари создавали хозяйства вокруг своих крепостей, в том числе и Кармир-блура, В. С. Сорокин, естественно, не ставит и [22] вопроса о том, для кого создавались эти хозяйства и кому они должны были принадлежать. В отношении Кармир-блура, в частности, обращает на себя внимание тот факт, что долину, которая орошалась проведенным здесь каналом, где были устроены или должны были быть устроены все эти сады, виноградники, пашни и т. д., надпись называет «долиной (царя) Руса», т. е. «долиной, принадлежащей (царю) Руса (Irusa-ini ḫubi)». В этом факте автор настоящей статьи склонен видеть особые права царя на эту территорию, принадлежность данной территории лично царю. В. С. Сорокин считает, что эти и тому подобные выражения не следует понимать «слишком уж буквально». Нашему пониманию он противопоставляет то известное и бесспорное положение, что на древнем Востоке, в том числе, вероятно, и в Урарту, царь считался собственником всей земли в государстве и, таким образом, мог назвать любую территорию «Русаевской», «принадлежащей (царю) Руса». Однако это возражение следует отвести, так как из ряда надписей видно, что подобные названия являются вполне конкретными названиями определенных территорий. Так, например, в надписи царя Менуа из Ада (близ Малазгирта) сказано, что Менуа провел канал и «довел его до долины (царя) Менуа (т. е. до „долины, принадлежащей (царю) Менуа") до города Улиш[ ]ини (и) до города [ ]».1) Таким образом, название «долина (царя) Менуа» является названием определенной территории, в противопоставлении к которой другие близлежащие территории имеют свои собственные названия; таким образом, дело вовсе не в том, что царь считал себя высшим собственником всей земли и поэтому мог употребить выражение «долина (царя) такого-то» по отношению к любой территории, но в том, что имя царя было связано с этой территорией органически чем-то особенным, специфическим, тем, чем эта территория отличалась от других территорий царства, тем, благодаря чему эта территория имела право называться именем царя. Но что же это особенное, специфическое, что связывало имя царя с данной местностью? Звартноцская надпись, повествующая именно о районе Кармир-блура, позволяет ответить и на этот вопрос: это особенное заключалось в том, что на территории, ранее пустовавшей, все, и в первую очередь обширное хозяйство (посевы, сады, виноградники...), было заново создано царем и, естественно думать, составляло его личную собственность.

Как было отмечено, В. С. Сорокин считает, что во всяком случае Кармир-блур и подобные ему периферийные крепости никак нельзя считать центрами царских хозяйств, основанных на рабском труде. Это свое положение В. С. Сорокин обосновывает тем, что город, расположенный вокруг кармир-блурской крепости, был, по его мнению, заселен в основном воинами-урартийцами и что нет никаких следов пребывания в городе тех, кто работал в устроенном здесь урартскими царями хозяйстве. В том, что в кармир-блурском «городе» жили, между прочим, люди, связанные с урартской администрацией — воины, чиновники и т. д., в этом никто не сомневается. Меньше всего можно спорить с положением, что в «городе» жили урартские воины и т. п., хотя соображения, приводимые В. С. Сорокиным в пользу того, что в раскопанных помещениях города жили обязательно только одни воины, далеко не бесспорны. Известно, что раскопки жилых кварталов пока не дали еще какого-нибудь специфического инвентаря, указывающего, что в раскопанных помещениях жили именно воины; в то же время имеется, например, материал, указывающий на наличие ремесла в городе: например, здесь найдены «створа литейной формы для крупного топора-секиры,... каменная форма для отливки дисковидного ажурного [23] украшения,... и глиняный гончарный круг...».2) Проф. Б. Б. Пиотровский на основании того же самого археологического материала вовсе не склонен ограничить население города одними лишь воинами; он считает, что в кармир-блурском городе жили люди, связанные с этим крупным административным центром — чиновники, люди, близкие к урартской администрации, «урартские воины со своими семьями, многочисленные ремесленники», «а также земледельцы, работавшие на землях, принадлежащих урартскому государству» (ук. соч., стр. 20).

Но если даже признать, что в раскопанных жилищах «города» жили воины или вообще люди, близкие к урартской администрации, дает ли это право на данном этапе раскопок распространять это положение на население всего города и утверждать, что все население города должно было быть таким же? В. С. Сорокин отвечает на этот вопрос положительно на том основании, что «на широкой площади еще не раскопанных участков города» были найдены такие же идолы или их фрагменты, какой был найден и в одном из раскопанных жилищ города: это, по мнению автора, указывает на этническую однородность населения всего города. Однако этот аргумент не выдерживает критики. Известно, что на холме Кармир-блур находилась крепость-дворец урартского наместника, вокруг же него был «город», занимавший площадь приблизительно в 40 га. Из этой огромной территории раскопана пока весьма незначительная часть, примыкающая к цитадели, где и обнаружены все вышеназванные идолы; всего зафиксировано восемь находок таких идолов и их фрагментов: первый найден «на территории, прилегающей к цитадели на Кармир-блуре, метрах в 70 к юго-западу от ее стены»; фрагменты второго идола «найдены в отвале раскопа, и сейчас не представляется возможным указать, из какого жилища он происходил», два обломка найдены «недалеко от стен цитадели», пятый, шестой и седьмой идолы найдены на территории самой цитадели и, наконец, восьмой — в «одном из раскопанных жилищ» города.3) Таким образом, всё это находки на сравнительно ограниченной территории, непосредственно примыкающей к цитадели. Судить по этой территории о населении всей огромной местности в 40 га не представляется основательным. Кроме того, и сама принадлежность этих идолов урартийцам не является бесспорной. Как отмечает сам В. С. Сорокин, эти самые идолы «не находят аналогии ни в одном из известных нам изображений урартских божеств». В свете вышеизложенного, кажется, более правильным было бы воздержаться пока высказывать суждение по вопросу об этническом составе населения кармир-блурского города; такого более осторожного суждения придерживался ранее и сам В. С. Сорокин, который в цитированной выше работе, посвященной этим самим идолам, писал: «Кто именно населял город, сказать в настоящее время нельзя... Населяли ли город собственно урарты или это были представители одного из народов, покоренных ими, доказать пока прямым образом нельзя... на настоящей ступени изучения города Тейшебаини с точностью определить, каков был этнический состав его населения», невозможно.

Можно добавить также, что вообще нахождение одинаковых идолов в разных местах поселения еще недостаточно для утверждения, что по своему социальному положению население города было однородным. Этнический состав населения империи урартских царей представляется в основном однородным — население империи состояло из близко стоящих друг к другу по языку и культуре племен хурри-урартского происхождения, и массы рабов-пленных в Урарту, несомненно, нередко [24] состояли из людей, по своему/языку и культуре близко стоящих к населению господствующей части Урартской империи — Биаинили.

Нельзя не отметить также, что материал эпохи агонии Урартского государства, эпохи разгрома урартских центров Закавказья, которым пользуется В. С. Сорокин, возможно, даст не совсем обычную картину социального состава населения кармир-блурского города, так как в эту эпоху не исключена возможность определенного изменения состава населения этого города — усиление в нем урартского военно-служилого элемента людьми, бежавшими из других, ранее попавших в руки врага урартских центров и т. п.

Утверждая, что урартские крепости Закавказья, в частности Кармир-блур, не могли быть центрами государственных хозяйств, а являлись лишь военно-административными центрами, В. С. Сорокин, как нам кажется, исходит из не совсем правильного представления о положении урартийцев в этих местах, подчеркивая «тревожную жизнь пограничной крепости» и т. п. Значительная часть Араратской долины уже в эпоху Аргишти I (первая половина VIII в. до н. э.) превращается в провинцию урартских царей, здесь воздвигаются дворцы, крепости и разные другие сооружения, цари проводят каналы, устраивают сады и виноградники и т. д. По всему видно, что в этом районе урартийцы обосновались издавна и сравнительно прочно. Интересно, что в «Хорхорской летописи» Аргишти I говорит о проведении канала для страны Аза — «вражеской страны», им же недавно завоеванной, на территории которой этот царь основал знаменитый Аргиштихинили.4) На основании анализа ономастического материала видно, что население Араратской долины в урартскую эпоху было этнически близко урартийцам; эта долина была, повидимому, заселена в основном племенами урартского же происхождения.5) В связи с этим отмечалось, что «такое быстрое освоение этих земель (Араратской долины), превращение их в органическую составную часть империи в немалой степени было обусловлено тем обстоятельством, что урартийцам здесь приходилось иметь дело с населением, стоявшим в этническом отношении близко к населению центральных областей Урарту».6)

Утверждая отсутствие царских хозяйств по крайней мере на периферии Урартского государства, В. С. Сорокин забывает пример города Улху, который находился именно на периферии государства (в районе совр. Маранда, северо-восточнее Урмийского озера); существование вокруг этого города царского, не только садового, но и полевого хозяйства, трудно отрицать.7)

Таким образом, даже и тот несомненный факт, что в кармир-блурском «городе» жили воины и представители урартской администрации, никак не может быть аргументом против существования вокруг урартских крепостей, в том числе и на периферии, в частности вокруг Кармир-блура, государственных хозяйств, основанных на рабском труде. Другое дело вопрос об удельном весе таких хозяйств. Имеющийся в настоящее время ограниченный материал источников сильно затрудняет решение этого вопроса.

И. М. Дьяконов, рассматривая его в широком плане, на основании ряда соображений полагает, что удельный вес царских хозяйств в Урарту, повидимому, не был большим, хотя вовсе не отрицает самого существования [25] их и факта использования в них рабского труда; говоря о покоренных жителях завоеванных стран, о судьбе пленных в Урарту, он приходит к заключению, что «часть из них, конечно, использовалась в качестве рабов в царском ремесленном и садовом хозяйстве, а также в сравнительно не столь больших царских полевых хозяйствах» (ук. соч., стр. 99); наряду с этим И. М. Дьяконов предполагает использование рабского труда также в храмовых хозяйствах, существование рабов, принадлежавших частным лицам, и государственных рабов, самостоятельно хозяйствующих. Однако положение И. М. Дьяконова, что, наряду со всем этим, в Урарту «довольно значительная часть захваченных на войне людей должна была включаться в войско и размещаться в качестве гарнизонов в различных заново воздвигнутых и возобновленных урартскими царями крепостях» (ук. соч., стр. 100), вызывает ряд возражений.

И. М. Дьяконов, широко привлекая параллели из соседней Ассирии, полагает, что «положение в Урарту было во многом сходно с положением в соседней и близкой по культуре Ассирии» (там же, стр. 92). В частности, и по данному вопросу им приводится материал, свидетельствующий о включении ассирийскими царями в свое постоянное войско пленных. В самом деле, в ассирийских источниках имеются довольно ясные указания на существование этого явления. Говоря о непосредственном включении захваченных на войне пленных в постоянное войско ассирийских царей, мы, конечно, не имеем здесь в виду то засвидетельствованное в Ассирии явление, когда переселенцы из завоеванных стран, посаженные на землю с семьями, самостоятельно хозяйствующие на государственных землях и платящие налоги, несли и воинскую повинность. Кроме того, отдельные чужеземцы или целые формирования их могли оказаться в ассирийском войске многими другими путями (свободный наем, обязательство покоренных стран выставить определенные войсковые формирования и т. д.). Что же касается непосредственного включения захваченных на войне пленных в постоянное войско ассирийских царей, то хотя и на этот счет имеется ряд определенных известий,8) но все же такие факты упоминаются в источниках сравнительно редко и при этом, если указывается число воинов, то это всегда сравнительно незначительные цифры. Исключение составляет сообщение Синахериба, которое, согласно толкованию И. М. Дьяконова, говорит о формировании 30 тысяч лучников и щитоносцев в царские полки, т. е. о включении их в постоянное войско.9) Но такое понимание данного текста не является бесспорным — буквально в надписи речь идет о собирании (akṣur) «30000 луков,... и щитов» из добычи (šallatu), захваченной в завоеванных странах и о прибавлении всего этого к царскому войску, т. е., повидимому, к вооружению царского войска. В дальнейшем текст сильно разрушен, но фигурирует «распределение» «областеначальникам» и другим лицам, повидимому, остальной части «тяжелой» добычи (также относящейся к вооружению?). Это место надписи Синахериба до сих пор именно так и понималось большинством исследователей.10)

Тем не менее самый факт включения пленных в постоянное войско и вообще привлечение чужеземного элемента в широком масштабе в ассирийское войско в позднюю эпоху, в эпоху Саргонидов, не вызывает сомнений. Однако весьма характерно, что, как отмечает и И. М. Дьяконов, это явление неизвестно для более раннего периода (до Тиглатпаласара III: 745—727), «когда значительная часть пленных предавалась казни, остальные [26] же обращались в рабов обычного типа».11) Это, конечно, не случайно: включение пленных в состав войска начинает практиковаться только тогда, когда Ассирия становится «мировой державой», завоевавшей десятки стран и распространившей свое господство на огромные просторы Азии и Африки, — ясно, что в это время вопрос о резком увеличении вооруженных сил становится острейшим вопросом для ассирийских царей, привлечение иноземного элемента (всякими путями) в ассирийское войско делается жизненной необходимостью.

Ничего подобного нельзя сказать относительно Урарту даже в эпоху наивысшего могущества этого государства. Урарту никогда не достигало такого могущества, такого распространения своей власти и, конечно, не чувствовало такой нужды в привлечении иноземного элемента в свое войско. Хотя и в Урарту в последний период его существования наблюдается увеличение в войске иноземного (скифского, киммерийского) элемента, но это скорее связано с обострением политической обстановки внутри самого Урартского государства.12) На основании этих соображений нам кажется мало вероятным, что в эпоху Аргишти I (I половина VIII в. до н. э.) в Урарту существовала необходимость включения крупных масс пленных в постоянное царское войско и в определении их сразу для несения гарнизонной службы во вновь завоеванных областях.

Свое положение, что «довольно значительная часть захваченных на войне людей (в Урарту) должна была включиться в войско и размещаться в качестве гарнизонов в различных заново воздвигнутых и возобновленных урартскими царями крепостях», И. М. Дьяконов аргументирует далее сообщением Аргишти I о поселении в построенной им во вновь завоеванной области крепости Ирпуни (совр. Арин-берд на окраине Еревана) «6600 воинов стран Хате и Цупани»; так как эти поселенцы названы в надписи «воинами», то, по мнению И. М. Дьяконова, это значит, что «они остались воинами и по переселении их на новое место». Но тому факту, что эти люди названы воинами, как нам кажется, нельзя придавать особого значения, так как в урартских надписях в отношении пленных мужчин в равной мере употребляются термины aše «мужчина» и gunušini «воин».13) Следует также обратить внимание, что поселенцы крепости Ирпуни называются в этой надписи не просто «воинами», а «воинами страны Хате и страны Цупани»; вряд ли такая формулировка была бы употреблена в отношении урартского войска: ведь они здесь поселялись уже не как «воины страны Хате и страны Цупани», а как воины урартского царя.

Представляется возможным указать на некоторые факты, способные внести кое-что новое в освещение вопроса об этих пленных стран Хате и Цупани. В летописи Аргишти I в строках 25—37 II столбца говорится о походе в Закавказье, в район Севанского озера (против «страны Этиуни», против «страны города Кихуни») и, после описания этого похода сказано: «По велению бога Халди Аргишти, сын Менуа, говорит: город Ирпуни я воздвиг для могущества страны Биаинили (и) для усмирения (?) вражеской страны. Земля была пустынной (?), ничего не было там построено. Могучие дела я там совершил. 6600 воинов стран Хате (и) Цупани я там поселил» (Sayce, 38, стк. 32-37 = ClCh, 112, А2, стк. 13-22). Кто же эти «6600 воинов стран Хате и Цупани»? Трудно сомневаться, что это — люди, захваченные годом раньше, во время похода урартийцев на запад: в том же II столбце летописи, непосредственно перед повествованием о событиях года, в котором произошел поход в Закавказье и основание Ирпуни, в стк. 5-24, [27] речь идет о событиях предыдущего года, который был занят походом на запад, на страну Хате и страну города Мелитеа. В заглавной декларации этого года Аргишти говорит о покорении «страны Хате (и) страны (царя) Хиларуадани» (стк. 5-6). Этот последний в надписях преемника Аргишти I — царя Сардури II упоминается как «царь страны города Мелитеа» (надпись из Изоглу — Sayce, 50, стк. 2). В заглавной декларации обыкновенно упоминаются главные страны, завоеванные во время данного похода или походов данного года. Этим и нужно объяснить, что страна Цупани, несомненно, также завоеванная урартским царем во время этого похода, здесь не упоминается. Цупани («Софена» античной эпохи) в самих урартских надписях выступает в тесной связи как со страной Хате, так и со «страной города Мелитеа». Так, например, в надписи из Палу царя Менуа (ClCh, 31) говорится о покорении Цупани и сказано: «завоевал он (царь Менуа) страну Цупани (и) дошел до страны Хати» (стк. 10-11). Таким образом, Цупани урартских источников соприкасалась со «страной Хати» (т. е. хеттов); эта последняя, несомненно, рассматривается как находящаяся вблизи от Цупани. В этой же надписи, несколько ниже (стк. 16-17), речь идет о наложении дани на «царя города Мелитеиа(лхе)», хотя покорение «страны города Мелитеиа» в заглавной декларации этой надписи (стк. 1-3) не упоминается — там говорится лишь о покорении стран городов Шебетериа, Хузани, а также Цупани. Таким образом, Цупани в урартских надписях упоминается в тесной связи со странами Хате и Мелитеа, а в некоторых случаях, возможно, названия Цупани и «страна города Мелитеа» (совр. гор. Малатия, на западном берегу Евфрата) как бы покрывают друг друга. Таким образом, нельзя сомневаться, что во время интересующего нас похода Аргишти I на страну Хате и «страну города Мелитеа» была завоевана также находившаяся восточнее Малатии Цупани. В конце описания событий этого похода Аргишти I перечисляет захваченную во время похода добычу и пленных: среди пленных упоминаются 2539 отроков, 8698 мужчин («живых мужчин» — LÚ T1MEŠ) и 18047 женщин. По всей вероятности, те 6600 воинов Хате и Цупани, которых в следующем году Аргишти I поселяет в Ирпуни, и были частью этих 8698 мужчин, захваченных в плен во время похода предыдущего года на запад. Аргишти говорит лишь о поселении «воинов» и дает конкретную цифру: не упоминаются ни женщины, ни дети — очевидно, в Ирпуни он поселяет этих пленных без их семейств. Нам кажется мало вероятным, чтобы такой огромной массе людей, захваченных в плен совсем недавно, людей, оторванных от своей родины и своих семейств, урартский царь мог бы доверить охрану урартских интересов в недавно завоеванной стране и вручить им защиту построенной им «для могущества страны Биаинили (и) для усмирения (?) вражеской страны» крупной крепости Ирпуни. Ведь несомненно, что Ирпуни был вначале самой значительной крепостью на территории Араратской долины, к северу от течения Аракса — знаменитый Аргиштихинили был основан позже (о его основании речь идет лишь в IV столбце Хорхорской летописи14)) и имел, повидимому, меньшее значение.

Но если эти «6600 воинов стран Хате и Цупани» не являлись урартским гарнизоном, то в качестве кого же они должны были появиться в Ирпуни? Систематическое изучение Ирпуни началось недавно — в 1950 году здесь производились разведывательные работы под руководством К. Л. Оганесяна, с 1951 года производятся уже систематические раскопки самой крепости. Эти работы с достаточной ясностью выявили, что на холме Арин-берд находилось грандиозное сооружение. Крепость Ирпуни была, [28] несомненно, намного более мощным сооружением, чем Тейшебаини (Кармир-блур), занимала обширную территорию — около 6 га. Фасады цитадели представлены мощными крепостными стенами, опоясывающими всю вершину холма по его контуру. Как полагает К. Л. Оганесян, общая высота стены, включая кладку, была здесь около 10 метров.15) Такое грандиозное сооружение, несомненно, не могло быть воздвигнуто сразу — постройка его была весьма трудоемкой задачей и требовала работы массы людей в течение продолжительного времени. Сообщение о постройке Ирпуни и о поселении здесь 6600 пленных стран Хате и Цупани в летописи Аргишти, в повествовании о событиях определенного года царствования, несомненно, подразумевает лишь начало работ по сооружению данной крепости. И вот естественнее всего думать, что упоминаемые в связи с этим пленные и были те люди, руками которых воздвигалась крепость Ирпуни.

В самой надписи Аргишти I поселение этих «6600 воинов стран Хате и Цупани» упоминается вслед за сообщением о том, что «земля была пустынной (?), ничего не было там построено; могучие дела я там совершил». Следующая за этим фраза — «6600 воинов стран Хате и Цупани я там поселил», по всей вероятности, органически связана с предыдущей — весь контекст требует именно такого понимания, что именно руками этих «6600 воинов» и совершил здесь царь «могучие дела», под которыми подразумевается строительная деятельность царя: постройка крепости, широкая строительная и другая деятельность на этой «пустынной местности». Выражение «могучие дела я там совершил» (DAN.NUMEŠ arniušinili zadubi ištini) встречается и в других урартских надписях и употреблено именно по отношению к мирной строительной деятельности царей (устройство садов, виноградников, посевов, проведение каналов и т. д.).16) Принимая во внимание строгую трафаретность стиля урартских царских надписей, можно заключить, что и в надписях Аргишти I о его деятельности в районе совр. Арин-берда фраза «могучие дела я там совершил» подразумевает именно такого рода дела — устройство садов, виноградников, посевов и т. д. в этой «пустынной местности».

После окончания работ по строительству крепости и по устройству обширного хозяйства поселенные здесь рабы-пленники, возможно, превратились в рабочую силу в устроенном здесь же государственном хозяйстве. И в Ирпуни, как было уже отмечено (ВДИ, 1951, № 4, стр. 25), урартские цари также строили хозяйственные сооружения: Аргишти I, а затем Сардури II строят здесь зернохранилища ('ari) и т. п.

В отношении пленных в Ирпуни дело, вероятно, обстояло так же, как и в районе «Города бога Халди страны Зиукуни» (район совр. Адыльджеваза): на основании некоторых выражений Адыльджевазской надписи царя Руса II17) в отношении упоминаемых в надписи людей вражеских стран Хате, Мушки и др. можно полагать, что здесь речь идет о плененном населении упомянутых стран; этих пленных урартский царь использовал в той строительной деятельности, о которой повествует надпись, и поселил их здесь же, превратив в рабов царского хозяйства (ВДИ, 1951, № 4, стр. 27). [29]



*) В порядке обсуждения вопросов истории производителей материальных благ в древности. См. по этому же вопросу статьи Г. А. Меликишвили (ВДИ, 1951, № 4), И. М. Дьяконова (ВДИ, 1952, № 1) и В. С. Сорокина (ВДИ, 1952, № 2).

1) ku-ṭu-ni pa-ri Ime-nu-a-i-ni-e ḫu-bi-i pa-riURUú-li-iš-[l]-i-ni pa-ri-eURU[l]-a-[1-2]-e(?)-[ ]-ni (ClCh, 49, стк. 5-7).

2) Б. Б. Пиотровский, Кармир-блур, I, 1950, стр. 18.

3) В. С. Сорокин, Древние идолы города Тейшебаини, ИАН Арм. ССР, ОН, 1951, № 5, стр. 71 сл.

4) Г. А. Меликишвили, Урартоведческие заметки, ВДИ, 1951, № 3, стр. 174-176.

5) Г. А. Меликишвили, Диаухи, ВДИ, 1950, № 4, стр. 30-34.

6) Там же, стр. 39.

7) См. И. М. Дьяконов, К вопросу о судьбе пленных в Ассирии и Урарту, ВДИ, 1952, № 1, стр. 99.

Кроме данных, указанных И. М. Дьяконовым, см. еще, например, у Саргона II — ARAB, II, 183.

9) И. М. Дьяконов, ук. соч., стр. 93; см. также И. М. Дьяконов, Ассиро-вавилонские источники по истории Урарту, ВДИ, 1951, № 3, стр. 213.

10) См., например, ARAB, II, 292.

11) И. М. Дьяконов, ВДИ, 1952, № 1, стр. 94.

12) См. Г. А. Меликишвили, Некоторые вопросы социально-экономической истории Наири-Урарту, ВДИ, 1951, № 4, стр. 38-40.

13) См. там же, ВДИ, 1951, № 4, стр. 27, прим. 2.

14) Sayce, 40, стк. 72 = ClCh, 112, В2, стк. 41; см. ВДИ, 1951, № 3, стр. 174-176.

15) К. Л. Оганесян, Арин-берд (Ганли-тапа) — урартская крепость города Ирпуни, ИАН Арм. ССР, ОН, 1951, № 8, стр. 80-81.

16) См. надписи: М.В. Никольский, Клинообразные надписи Закавказья, 1896, № 9; надпись № 14 в том же издании + Талишская надпись (см. И. И. Мещанинов в ИАН СССР, VII сер., ООН, 1932, № 4, стр., 341-348); Кешиш-гельская надпись (ClCh, табл. 38, стк. 18-21).

17) См. Г. А. Меликишвили, «Сообщения АН Груз. ССР», XI (1950), № 10.