История в зеркале паранауки. Критика современной этноцентристской историографии

[abu_umar_as-sahabi]

Мифы и конфликты на Южном Кавказе

ТОМ 1

Инструментализация исторических нарративов


Редакторы

Оксана Карпенко, Джана Джавахишвили

Научный руководитель Оксана Карпенко

================================================


Об авторах статей

Мадина Бетеева – доцент Горского государственного аграрного университета во Владикавказе, Республика Северная Осетия. Мадина окончила историко-филологический факультет Юго-Осетинского государственного университета (1992 г.), защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук (2007 г.) Сфера научных интересов: исторические взаимоотношения осетинского и грузинского народов в политической, экономической, культурной и образовательной сферах.

Филип Гамагелян является соучредителем и содиректором Центра по изучению конфликтов «Имеджин» – организации, предназначенной для закладки фундамента продолжительного и устойчивого мира в раздираемых конфликтами сообществах. Он является также соучредителем   и бывшим главным редактором   «Журнала по трансформация конфликтов: Кавказский выпуск». Филип был инициатором и фасилитатором многочисленных азербайджано-армянских диалогов и обучающих семинаров для разнообразной аудитории, включавшей студентов, политиков, журналистов и преподавателей. Филип имеет степень бакалавра политических наук, полученную в Ереванском государственном лингвистическом университете, и степень магистра в области разрешения конфликтов, полученную в Университете Брандейса; в настоящее время он работает над диссертацией на Факультете анализа и разрешения конфликтов в Университете Джорджа Мейсона.

Инар Гицба окончил факультет политологии Гданьского университета, Польша, по специальности «Международные отношения, европеистика и глобальные процессы». В 2008 году Инар приступил к исполнению обязанностей научного сотрудника в отделе Геополитики Центра стратегических исследований при Президенте Абхазия. С 2012 года по настоящий момент – начальник отдела Турции и Ближнего Востока Министерства иностранных дел в Абхазии.

Джана (Дареджан) Джавахишвили – грузинский психолог, с 1995 г. исследует психотравму, занимается обучением и лечением. Она оказывает психологическую помощь людям, травмированным в результате вооруженных конфликтов. С 2002 г. она глубоко вовлечена в работу по трансформации конфликтов в качестве фасилитатора миротворческих процессов в Грузии и на Южном Кавказе. Джана является членом учредительного совета «Грузинского общества психотравмы», соавтором и соредактором ряда книг на грузинском, английском и русском языках, опубликованных в Грузии, Армении, Англии, Норвегии, России и США.

Оксана Карпенко с 1994 г. работала в качестве исследователя, а с 2013 г. работает директором Центра независимых социологических исследований в Санкт-Петербурге, Россия. Оксана закончила Факультет социологии Санкт-Петербургского государственного университета и Факультет политических наук и социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге. Основные области научных интересов Оксаны: критический анализ дискурса элит (газеты, учебники, статьи) в области этничности, миграции, национализма в России и на постсоветском пространстве.

Тигран Матосян получил степень доктора исторических наук в 2004 г. в Национальной академии наук Республики Армения. В настоящее время Тигран работает исследователем в Центре по исследованию проблем культуры и цивилизацииЕреванского государственного университета. В числе его текущих научных интересов – проблема трансформации политики обучения в постсоветской Армении

Сергей Румянцев – обладатель степени доктора наук в области социологии, научный сотрудник Научно-исследовательского института философии, социологии и права Азербайджанской национальной академии наук. С сентября 2010 г., после получения степени доктора наук, он является также научным сотрудником фонда Александра Гумбольдта в Институте европейской этнологии при Берлинском университете имени Гумбольдта. Основная сфера его исследовательских интересов – национализм, миграция и образование постсоветской диаспоры, советские исследования (национальная и культурная политика), постсоветские конфликты и преподавание истории, национализм и построение политических, этнических и культурных границ в постсоветском пространстве.

Севиль Гусейнова окончила юридический факультет Бакинского государственного университета в 1998 г. С 2006 по 2009 гг. была докторантом Института философии, социологии и права при Департаменте социологии Азербайджанской национальной академии наук. С 2010 г. Севиль – докторант Института европейской этнологии при Берлинском университете им. Гумбольдта. Основные области научных интересов Севиль: городская антропология, этническая принадлежность, изучение конфликтов и изучение миграции

Нино Чиковани – директор Института культурологических исследований и руководитель   кафедры   ЮНЕСКО   по   межкультурному   диалогу   Тбилисского государственного университета им. Иване Джавахишвили. Нино – доктор исторических наук, профессор Факультета гуманитарных наук Института культуроведения. Основные области научных интересов: восприятие и интерпретация истории, культурная память, проблемы идентичности и межкультурная коммуникация.


=================================================

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Миф – это особая коммуникативная система, метаязык (суперязык, язык о языке), передающий сообщение, которое является совокупностью смыслов, создающих скрытый идеологический дискурс; с одной стороны миф старается изменить действительность таким образом, чтобы она соответствовала ценностям мифообразующего сознания; с другой стороны он старается скрыть свою идеологизированность и воспринимается воспринимающим как само собой разумеющееся, естественное положение вещей. Миф – это не пережиток архаичного сознания, а огромная часть современной культуры, которая реализует себя через рекламу, средства массовой информации, кино и другие нарративы» – Ролан Барт («Миф сегодня» Избранные работы: Семиотика. Поэтика. Москва, Прогресс. Универс, 1994 г. Стр. 72—130)

В данном издании представлены исследовательские работы, старающиеся пролить свет на создание и передачу на Южном Кавказе мифов и доминирующих нарративов, связанных с конфликтами в этом регионе. Особое внимание уделено тому, как связанные с конфликтами мифы становятся объектом манипуляций во внутриполитической жизни, как создаются «образы врага» и как это, в свою очередь, усиливает сопротивление разрешению данных конфликтов. Одной из наиболее пагубных язв, разъедающих общества, находящиеся в состоянии конфликта, является «образ врага». Утилизация этого образа разными политическими группами и конструирование ими образа «внутреннего врага» становится средством общественного контроля, сужает пространство рефлексии и критического осмысления общественно-политических процессов, затрудняет свободный обмен мнениями и принятие прагматичных решений.

В данном исследовании предпринята попытка поднять вопросы, связанные с табуированными темами,   по которым существует исторически сложившийся общественныйконсенсус, не позволяющий сделать их объектом изучения и переосмысления, что потребовало от исследователей определенной гражданской смелости. Поэтому мы хотели бы выразить благодарность и уважение всем участвовавшим в данном проекте южно-кавказским исследователям и партнерам за их решимость и мужество.

===============================================

Исследовательские задачи и вызовы

Проект ставил пред собой две достаточно амбициозные задачи. Прежде всего мы приступили к организации процесса, в рамках которого можно было бы собрать представителей гражданского общества из всех конфликтных регионов Южного Кавказа и предложить им совместное методологическое осмысление влияния на жизнь в их обществах табуированных там тем. Этим мы хотели сместить фокус с критической оценки «другой
стороны» в конфликте (что часто наблюдается в «кроссконфликтных» инициативах) на критическое осмысление доминирующих мнений, социальных образов и связанных с ними установок, превалирующих в обществах самих исследователей. Несмотря на крайнюю деликатность и сенситивность данной задачи, мы постарались придать ей «конфликтную чувствительность» следующим образом: в проект были привлечены представители всех без исключения конфликтных регионов, что дало возможность синхронной работы в плане рефлексии собственных обществ/сторон. Это обеспечивало нужный баланс в работе: представитель каждой из сторон осмысливал свое референтное общество не в одностороннем порядке, а в ходе синхронизированного процесса. Вместе работали абхазские, армянские, азербайджанские, грузинские, осетинские исследователи (преимущественно молодые социологи, политологи и журналисты). Участвовали также и представители России как заинтересованной в Южно-Кавказском регионе стороны. Таким образом, проект создал общую платформу для синхронного критического переосмысления роли мифов, связанных с конфликтами в референтных обществах участников. Это, в свою очередь, дало возможность для обмена информацией, идеями, для сравнительного анализа и, что более важно, помогло выявить универсальные процессы в каждом из южно-кавказских сообществ, часто зеркально отражающие друг друга по разные стороны конфликтов.

Вторая   задача   этого   исследовательского   проекта   заключалась   в   создании высококачественной продукции в виде исследовательских докладов, предоставляющих соответствующим обществам пищу для размышления.

Процесс на деле оказался еще более сложным, чем можно было предположить на стадии его разработки. В частности, мы столкнулись с двумя проблемами:

• необходимостью найти исследовательские ресурсы среди молодежи Южного Кавказа, где нет сложившихся исследовательских традиций, особенно для проведения качественных исследований. Мы решили эту проблему путем наращивания потенциала менее опытных коллег, которые получали поддержку более опытных исследователей.
• необходимостью найти правильный тон подачи результатов исследований, который стимулировал бы читателей остановиться и задуматься, отрефлексировать, дистанцироваться от бытующих в социуме мифов и выработать свою, информированную позицию. Риск заключался в том, что неправильный тон мог привести к обратному эффекту – вызвать раздражение, негативные эмоции и сопротивление, что еще более укрепило бы укоренившиеся клише и стереотипы.

Надеемся, что нам удалось достойно ответить на эти вызовы.

[abu_umar_as-sahabi]

РАЗДЕЛ I

Десоветизация и национализация истории в России и странах Южного Кавказа

ВВЕДЕНИЕ

Опыт сравнительного анализа школьных учебников

Оксана Карпенко

Введение

После распада СССР возникло множество конфликтов («территориальных», «межнациональных»), часть которых перешла в вооруженные противостояния, до сих пор не нашедшие решения. К таковым, в частности, относятся грузино-осетинский, грузино-абхазский, армяно-азербайджанский. В центре предлагаемого вашему вниманию исследования – «войны памяти»1 – одно из измерений этих конфликтов.

* Это словосочетание используется не как аналитический инструмент, а как метафора, призванная обозначить остроту и бескомпромиссность символической борьбы вокруг права на обладание «исторической истиной». Один из возможных подходов к исследованию таких «войн» предложил Виктор Шнирельман в своей книге Войны памяти: мифы,идентичность и политика в Закавказье (В. Шнирельман (2003 г.). Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье. ИКЦ Академкнига: Москва).

В ходе таких «войн» актуальные конфликты интерпретируют как восстановление попранной в прошлом справедливости *

* Как показывают даже самые поверхностные наблюдения, легитимация коллективного насилия, как правило, опирается на патриотические лозунги: «мы» не нападаем и не претендуем на «чужое», «мы» защищаем то, что «по праву принадлежит нам» (исторические земли, культурное наследие и т.п.). Каждая из сторон претендует на обладание «объективными и неопровержимыми историческими фактами», доказывающими нелегитимность претензий и действий оппонента, и артикулирует свои действия как восстановление/защиту «исторической справедливости».

Опираясь на «объективные исторические свидетельства», оппонентам («сепаратистам», «оккупантам» и т.п.) приписывают мотивы, устремления и действия, радикально противоречащие собственным интересам. В условиях отсутствия взаимного доверия стороны рассматривают противостояние в категориях игры с нулевой суммой («либо мы их, либо они нас»). Конструктивный выход из конфликта оказывается заблокированным, ибо любое компромиссное решение рассматривается одним из участников как более выгодное оппоненту, как собственный (ничем невосполнимый) проигрыш.

В своей работе мы исходили из допущения, что большую роль в формировании непреодолимых барьеров на пути разрешения современных конфликтов между бывшими «братскими народами» парадоксальным образом играет их общее «прошлое», точнее, существовавшая до распада СССР общность подхода к его (прошлого) репрезентации.3

3 Все государства, включенные в наш анализ, входили в состав СССР на правах либо союзных республик (Армения, Азербайджан, Грузия, Россия), либо автономий внутри союзных республик (Абхазия и Южная Осетия – автономные республика и область в составе Грузинской ССР, Нагорная Карабахская Автономная республика в составе Азербайджанской ССР). Разработка республиканских учебников истории строго контролировалась Министерством образования СССР. Их содержание подчинялось общесоветскому канону исторического нарратива.

Подвергнутый (в разной мере радикальной) ревизии советский дискурс нациостроительства не только не утратил своего влияния, но и составил основу постсоветских политик идентичности. Можно сказать, что современные модели национальной идентичности строятся на обломках «социалистических наций», по старым чертежам и с использованием этих обломков в качестве строительного материала. В частности, ни один из современных «межэтнических» конфликтов не обходится без использования (в процессе доказательства справедливости территориальных претензий) аргумента о глубинной («с древнейших времен») связи «народа» (как этнокультурного единства) с определенной территорией или аргумента об отсутствии такой связи, при доказательстве необоснованности претензий оппонента.

Основная цель коллективного проекта, результаты которого будут представлены в нескольких статьях этого сборника, состоит в выявлении правил формирования дискурсов школьных учебников истории в разные исторические периоды (1980-е, 2000-е гг.) и в разных (национальных) контекстах (Абхазия, Азербайджан, Армения, Грузия, СССР, Россия, Южная Осетия) для того, чтобы понять дискурсивные механизмы производства и воспроизводства «войн памяти» (или «конфликтной памяти»). В центре нашего внимания – практики нормализации собственной оценки ситуации как «справедливой»/«соответствующей реальному положению дел», и необходимое (хоть и недостаточное) условие такой нормализации – эссенциализация групп, вовлеченных в конфликт. Проводя исследование, мы пытаемся понять, что в предлагаемых ученикам (нормализованных) моделях идентификации мешает конструктивному диалогу между враждующими сторонами и/или поддерживает взаимное недоверие и враждебность.

В начале проекта перед его участниками из Абхазии (Инар Гицба), Армении (Тигран Матосян), Азербайджана (Севиль Гусейнова), Грузии (Деспине Коиава, Нино Чиковани), России (Оксана Карпенко) и Южной Осетии (Мадина Бетеева) были поставлены амбициозные задачи. Предполагалось, что результатом работы станут тексты, описывающие два измерения отказа от «советского» опыта написания школьной истории и «управления» ею:

• во-первых, нас интересовал отказ от «советских» норм и нормативов в области политики школьного исторического образования (изменения в учебных планах и нормативном содержании учебников, ротация агентов и процедур контроля содержания исторического образования и т.п.). Мы предполагали проследить специфику трансформации исторических политик (в части издания школьных учебников) в исследуемых странах. Мы исходили из того, что, несмотря на общее советское прошлое, в каждой из них складывалась своя особая констеляция вызовов, агентов и идей, направивших историческую политику постсоветского периода в определенное русло;
• во-вторых,   мы   хотели   понять,   в   чем   состоит   отличие   «советского» («интернационального») исторического нарратива от современных («национальных»). Сосредоточив внимание на критическом анализе текстов школьных учебников истории, мы намеревались проследить разрушение/наследование советского типа исторического повествования. Нас интересовали, среди прочих, ответы на следующие вопросы: Что концептуально нового предлагают современные нарративы? Какие дискурсивные ресурсы советского нарратива оказываются задействованными в строительстве новых национальных идентичностей? Как изменилась предлагаемая учебниками нормализованная система различения «своих» и «чужих», «друзей» и «врагов»?

Исходя из этих исследовательских интересов, проект был разделен на две части. В первой участники собирали материал и анализировали публичную дискуссию о школьном историческом образовании, официальные документы, призванные регулировать форму и содержание этой дисциплины (в т.ч. учебники) и т.п. Кроме анализа текстов, каждый участник провел экспертные интервью со специалистами, которые были и/или продолжают быть активно вовлечены в соответствующую работу (авторы учебников, сотрудники министерств и ведомств, методисты, учителя).

Во второй части проекта исследователи должны были провести критический анализ текстов учебников. Взяв последние советские и ныне действующие школьные учебники истории, мы поместили в фокус анализа репрезентации территориального и культурного строительства советских наций за период от Октябрьской революции 1917 г. до принятия Конституции СССР в 1936 г. Мы полагали, что исследование описания процессов советизации и создания/разрушения независимых государств позволит нам увидеть принципиальные изменения в образовательном дискурсе, сходства и различия между советскими и постсоветскими конструкциями «национальной независимости» и ответить на вопрос, почему этно-националистические лозунги получили в конце 1980-х годов и продолжают получать массовую поддержку/понимание населения.

Временные ограничения и различия в методологических предпочтениях участников проекта не позволили нам в полной мере реализовать задуманное. Многие общие выводы, которые будут представлены в данном тексте, носят предварительный характер. Кроме того, далеко не весь обширный материал, собранный участниками проекта, нашел отражение в текстах статей. (Каждому из авторов была предоставлена возможность выбрать сюжет, который ему/ей был более интересен.) Однако это не снижает ценности выполненной работы.

Учебники как инструмент легитимации «нашей» версии событий

Становление независимых государств на постсоветском пространстве было сопряжено с трансформацией прежних советских (институционализированных, объективированных) моделей идентификации со «своим народом» и с постепенной стабилизацией новых. В центре национальной идентификации находятся практики коллективной памяти. Уроки отечественной/национальной истории (истории «нашей страны/народа») в государственной общеобразовательной школе – важнейший институт усвоения навыков использования «исторических фактов» в процессах идентификации «своего» и «другого народа», легитимации и, напротив, оспаривания различных политических решений, в том числе о справедливости и возможности применения коллективного насилия. Осваивая логику исторического повествования, риторику разоблачения «врагов» и восхваления «героев», обретая навыки установления причинно-следственных связей и т.п., школьники учатся видеть «друзей» и «врагов» и правильно реагировать на «угрозы национальным интересам.

Очевидно, что учебники не могут рассматриваться как единственный и/или наиболее эффективный инструмент формирования исторического сознания молодых людей.4

4    Источником исторических знаний могут быть семейные истории и художественные фильмы, телевизионные ток-шоу и разнообразные интернет-ресурсы, компьютерные игры, использующие исторические сюжеты, выступления активистов на политических митингах и т.п.

Однако они продолжают оставаться наиболее широко распространенным типом социализирующих текстов, находящихся под контролем государства.5 

5   M. A. Apple & L. K. Christian-Smith (ред.)(М.А. Эпл и Л.К. Кристиан-Смит) (1991 г.). The Politics of the Textbook (Политика учебников). Routledge: New York; M. A. Apple (2004г.). Ideology and Curriculum. 3rd ed. (Идеология и программа. 3-е издание), Routledge: New York; S. Lässig (2009 г.). ‘Textbooks and Beyond: Educational Media in Сontext(s)’ (Учебники и не только они: средства обучения в контексте), Journal of Educational Media, Memory, and Society. vol. 1, Issue 1.

Последнее обстоятельство позволяет рассматривать их содержание как одно из воплощений государственной политики идентичности.

По мнению Виктора Шнирельмана, аксиоматичное представление о том, что люди изучают историю для того, чтобы понять настоящее и предвидеть будущее, нуждается в кардинальном пересмотре.6

6    «На самом деле люди выстраивают и конструируют прошлое, во-первых, исходя из окружающей их социо-политической действительности и связанных с нею интересов, а во-вторых для того, чтобы, опираясь на это интерпретированное соответствующим образом прошлое, выдвигать проекты на будущее. Мало того, апелляция к отдаленному прошлому, самобытному историческому пути и тесно связанной с этим концепции национального характера позволяет действующим политикам и чиновникам отвести от себя обвинения в бессилии, в неумении исправить современное положение дел и даже в злоупотреблении властью. Ведь легче сослаться на особенности „национального духа“ и неумолимые „законы истории“, чем признаться в собственных промахах» (В. Шнирельман (2000 г.). ‘Ценность прошлого: этноцентристские исторические мифы, идентичность и этнополитика’ в А. Малашенко и М. Б. Олкотт (ред.) (2000 г.). Реальность этнических мифов. Гендальф: Москва, с.13).

История как школьная дисциплина в гораздо большей степени нацелена на ориентацию ученика в настоящем, чем на предоставление ему «объективной и достоверной» информации о прошлом. Репрезентации прошлых событий, исторических деятелей и т.п. играют вспомогательную роль в деле воспитания «патриотов Родины» и/ или производства «критически мыслящих людей».

Для многих постсоветских стран характерно эклектичное сочетание патриотического воспитания и развития критического мышления в формулировках миссии школьного исторического образования. Нормативные документы, призванные регулировать форму и содержание этой дисциплины, требуют воспитывать «патриотов своей родины» и умножать армию «критически мыслящих людей». С нашей точки зрения, одновременная реализация этих двух требований невозможна. Нормативное требование «любить Родину и свой народ» не предполагает критической рефлексии и споров о легитимности действий государства, предъявляющего гражданам «патриотический долг» к оплате. Проблема в том, что даже в тех постсоветских странах, где патриотическое воспитание не артикулируется в качестве основной миссии школьного исторического образования (например, в Грузии), репрезентация событий, отражающих актуальные (территориальные) конфликты, связана с оправданием действий власти и доказательством необоснованности и несправедливости претензий оппонента.

Во всех исследованных нами случаях становление независимой государственности в начале 1990-х гг. ассоциировалось с «деидеологизацией истории» и с отказом от советской («марксистско-ленинской») традиции восприятия и артикуляции исторических процессов. (В школьных учебниках можно обнаружить немало примет такого отказа.7)

7    Смещение акцента с классовой борьбы на национально-освободительную, исчезновение цитат из классиков марксизма-ленинизма и ссылок на решения съездов коммунистической партии и т.д.

Формой деидеологизации стали различные варианты национализации истории, в которых с советских времен сохранился основной посыл (воспитание населения в уважении к действующей власти и неприятии ее «врагов»8) и основная сюжетная линия (становление своего народа в качестве самобытного культурного и политического субъекта).

8    Сохранившаяся с советских времен конструкция позволяет государственной власти утверждать себя в качестве единственного выразителя и защитника «интересов народа», обладающего легитимным правом идентифицировать его «врагов» и бороться с ними

Но при этом происходит радикальное переопределение смысла, вкладываемого в понятие «независимость».

Строительство новых национальных государств выдвигает на первый план задачу консолидации общества на новых («национальных») основаниях, побуждения его членов к активному участию в таком строительстве.9

9. В. Шнирельман (2010 г.). ‘«Патриотическое воспитание»: этнические конфликты и школьные учебники истории’, документ доступен на сайте по адресу http://scepsis.ru/library/id_2710.html

История переписывается исходя из соображений политической целесообразности, а учебники используются как один из важных инструментов исторической политики.10     

10. Историческая политика – набор практик, с помощью которых находящиеся у власти политические силы, используя административные и финансовые ресурсы государства, стремятся утвердить определенные интерпретации исторических событий как доминирующие (А. Миллер (2012 г.). ‘Историческая политика в Восточной Европе начала XXI века’, Историческая политика в XXI веке: Сборник статей, стр. 7-32).

Ни в одной из стран Южного Кавказа не было подвергнуто серьезной ревизии представление об учебнике истории как об инструменте формирования лояльного гражданина, обладающего «позитивной национальной идентичностью», разделяющего цели, идеалы, ценности «своего народа».

Обретение реальной (а не «фиктивной») независимости предполагало комплексное переосмысление оснований национальной идентификации. Вовлечение новых государств в вооруженные конфликты актуализирует задачу формирования граждан, готовых (в случае необходимости) к защите атрибутов национальной независимости («исторических земель», «национального языка», «территориальной целостности» и т.п.) «с оружием в руках». В этом контексте вопрос профессионализма суждений по «острым» темам отступает на второй план. Как и любое публичное высказывание о природе и решении актуальных конфликтов, текст учебника оценивают по шкале лояльности «интересам народа». Отбор тем, сюжетов, персонажей, интерпретаций событий, освещаемых в учебнике, а иногда логика и вся структура исторического нарратива подчиняются задаче легитимации позиции властей соответствующего государства в текущем конфликте 11.

11 Очевидно, что любой учебник с неизбежностью селективен, он предлагает (определенным образом) упрощенную версию истории (S. Lässig (2009 г.). Указ. соч., стр.1. Как иначе можно разместить «историю страны/народа с древнейших времен до наших дней» на ограниченном числе страниц? Приступая к написанию учебника, авторы не решают вопрос о том, все или не все известные историкам события, фигуры, интерпретации отражать в тексте. Вопрос, который они вынужденно решают: какую процедуру селекции выбрать? Как обосновать легитимность такого выбора?

По мнению Севиль Гусейновой, репрезентация периода становления советской власти и формирования Азербайджанской ССР (и в целом постсоветская версия истории Азербайджана) направлена на обслуживание современного карабахского конфликта. В современных учебниках советскую идеологему «дружбы народов» сменила концепция «многовековой   армяно-азербайджанской   вражды».   Авторы   используют   любую возможность подчеркнуть негативную роль «армян» в событиях истории Азербайджана с «незапамятных времен», превращая последнюю карабахскую войну в кульминацию противостояния, последнюю битву, в которой решается вопрос «либо мы, либо они».

Переписывая историю советизации в терминах «(советской) оккупации» Азербайджана, авторы учебников указывают на активную роль «армян-большевиков» и «дашнаков» (с которыми, как предполагается, сотрудничали «большевики») в установления советской власти в Азербайджане; на высокие должности, предоставленные «армянам» в структурах государственного и партийного управления советского Азербайджана, и т.п. Политика и практика «дружбы народов» теперь рассматривается как фикция, призванная скрыть «истинную цель»: лишить «азербайджанцев» национальной идентичности, отдалив их «от своих национальных истоков». Замалчивание фактов антимусульманских погромов (организованных армянскими националистами в Баку и его окрестностях в марте 1918 года) в период становления советской власти считают одним из проявлений этой политики.12

12 При этом сохраняется молчание по поводу фактов армянских погромов, происходивших в ходе установления в Баку власти тюркских националистов (сентябрь 1918 г.).

По мнению Тиграна Матосяна, занятого изучением армянских учебников, в них интерпретации процессов советизации и карабахского конфликта на протяжении 1990-х годов заметно меняются по мере изменения позиции политического руководства страны. Если в первом постсоветском учебнике (1994 г.) становление советской власти рассматривалось в терминах «оккупации», то во втором (2008 г.) происходит сдвиг в сторону более позитивной оценки советизации и включения Армении в состав СССР. Матосян предлагает два возможных объяснения этого факта: это может быть связано с возросшим за последние десятилетия политическим и экономическим влиянием России в Армении и/или обусловлено признанием в публичном дискурсе и научных кругах (особенно на фоне современной социально-экономической нестабильности) достижений советской Армении.

Что касается репрезентаций в учебниках карабахского конфликта, то они во многом отражают контекст армяно-азербайджанских отношений различных периодов. Первый учебник (1994 г.) был написан во время активной фазы вооруженного конфликта и предлагает более жесткие формулировки. Второй (2008 г.) написан в период «ни войны, ни мира» и предлагает более взвешенную позицию. В обоих учебниках вина за конфликт возлагается на большевистское руководство, которое предало «интересы армянского народа» и жителей Нагорного Карабаха, необоснованно (по личному решению Сталина) передав «исторические земли армян» Азербайджану. Имплицитно присутствует идея о необходимости восстановления «исторической справедливости» и о предоставлении населению Нагорного Карабаха права на реальное самоопределение.

Стремление руководства Грузии защитить территориальную целостность страны выводит на первый план грузинского исторического нарратива сюжеты формирования «единого многонационального грузинского государства» и его защиты от «иноземных захватчиков». В современных, постсоветских учебниках истории роль такого «захватчика», с начала XIX века, приписана последовательно Российской империи, большевистской/советской и современной России. Kак «присоединение к России» в XIX веке, так и установление советской власти в начале 1920-х гг. связывается с утратой Грузией независимости. Современные конфликты рассматривают, исходя из перспективы противостояния Грузия-Россия.13

13 Этим отличаются новейшие постсоветские учебники от первых, в которых вооруженные выступления абхазов и осетин 1918-1921 годов рассматривались как борьба против «законной власти Грузии» (Демократической республики Грузия), способствовавшая оккупации Грузии большевиками.

Как показывает Нино Чиковани, на базе этой же перспективы осмысливают формирование в составе Грузинской ССР Абхазской автономной советской социалистической республики (1921 г.) и Юго-Осетинской автономной области (1922 г.). Решения советской власти, предоставившей абхазам и осетинам право (территориально) самоопределиться, лишаются легитимности, будучи ассоциированы с действиями «колонизаторов/оккупантов».

Авторы грузинских учебников, написанных после 2005 года, подчеркивают многонациональность грузинского общества и рассматривают «грузин», «осетин», «абхазов» и др. как части единого «народа Грузии» 14.

14 С точки зрения Нино Чиковани, это отражает перемещение акцента с этнического национализма на гражданский, проявившееся в политическом дискурсе концептом «многонациональной грузинской нации». В целом, по ее мнению, учебники после 2005 года демонстрируют стремление к нейтральному описанию истории Грузии и представлению картины многонациональной и многоконфессиональной Грузии, сформировавшейся на протяжении веков усилиями всех народов ее населяющих (N. Chikovani (Н. Чиковани) (2008 г.). ‘The Problem of a Common Past in Multiethnic Societies (The Case of Georgian History Textbooks)’ (Проблема общего прошлого в мультиэтнических обществах (пример грузинских учебников истории)), Internationale Schulbuchforschung,Том 30, Выруск 4, стр. 797-810).

При этом подчеркивается преемственность (в части гарантий защиты прав меньшинств) между Конституциями Демократической республики Грузия (1918-1921 гг.) и современной Грузии. Однако, как обращает внимание Чиковани, существует расхождение в статусе, приписываемом в учебниках «абхазам» и «осетинам». В этом контексте отделение Абхазии оценено как действие, направленное на удовлетворение имперских амбиций России и противоречащее истинным интересам «абхазского народа» (ведь «Грузия – единственная родина абхазов»). «Осетины» же представлены как «национальное меньшинство», группа, переселившаяся с Северного Кавказа столетия назад и гостеприимно встреченная грузинским обществом. Эта группа наделяется правом на культурную, но не на территориальную автономию. В учебниках истории Грузии предоставление «южным осетинам» территориальной автономии в 1921 году рассматривается как мина, заложенная большевиками, которая сработала в далеком будущем.

Анализ современных южноосетинских учебников, проведенный Оксаной Карпенко и Мадиной Битеевой, показывает, что в них большое внимание уделено формированию концепции «единого осетинского народа», разделенного между двумя государствами: Россией, поддерживающей идею «осетин» о формировании самостоятельного государства на территории Грузии или «объединения» в составе России, и Грузией, не желающей признавать такое право. Исходя из оценок современного противостояния (Россия – Грузия) переписывают и процесс становления Южно-Осетинской автономии в 1920-х гг.

Центральным сюжетом исторического нарратива оказывается формирование «единого осетинского народа», его разделение (в ходе создания осетинских автономий в составе РСФСР и ГССР) и «вековая мечта» о воссоединении. Становление советской власти в регионе ассоциируется, с одной стороны, с реализацией права «осетинского народа» на самоопределение (в форме обособленных государственных образований), с другой – с победой «грузинских большевиков-националистов», не позволивших «осетинам» воспользоваться этим правом в полном объеме (т.е. не допустивших формирования единого государства на «исторических осетинских землях»). Руководство Грузии (Грузинской Демократической республики, Грузинской ССР, современной Грузии) рассматривается как основное препятствие на пути реализации «вековой мечты» о независимости. Современный территориальный конфликт этнизируется и укореняется в предшествующем советской эпохе прошлом.

В абхазском случае, описанном Инаром Гицба, центральной (при обосновании справедливости современных претензий Абхазии на образование самостоятельного государства) является тема обретенной (после победы советской власти и разгрома Грузинской демократической республики) и утраченной (с присоединением к Грузинской ССР)   государственной   независимости.   Центральным   мотивом   исторического повествования оказывается артикуляция параллельного, независимого друг от друга развития «грузинского» и «абхазского народа». Абхазия изображена как равный Грузии игрок на политической арене, с установлением советской власти сначала освободившийся от «грузинской оккупации», а потом утративший независимость при включении в состав ГССР.

Ссылаясь на различные документы (соглашения и договоры, в разное время заключенные «абхазами»), авторы учебников стремятся доказать необоснованность представления о том, что имеются какие-либо основания рассматривать Абхазию (до включения в ГССР в 1921 г.) как часть/автономию Грузии. «Обоснованному» и согласованному (властями советской Грузии и Абхазии) решению об учреждении Абхазской советской социалистической республики (26 марта 1921г.) противопоставлено постановление Кавбюро ЦК от 16 ноября 1921 г., которое отвергало целесообразность существования экономически и политически независимой Абхазии и предполагало ее включение в состав Грузии на «договорных началах». Ноябрьское (1921 г.) решение ассоциируется с активным неприятием самой идеи независимой Абхазии И.В. Сталиным и оценивается как первый шаг «грузинского»


руководства на пути поэтапной ликвидации независимости Абхазии. Указание на особую заинтересованность в ликвидации независимости Абхазии «грузинских большевиков» и «лично Сталина» (как отмечают авторы – «грузина по национальности») призвано, с одной стороны, способствовать дискредитации решения, с другой – этнизировать конфликт, связать его с конфликтом интересов «грузинского» и «абхазского народа».

Российский случай (Оксана Карпенко) специфическим образом вписан в данный проект. Разбирая его, я фокусировала внимание на следующих вопросах. Какое представление о конфликтах на Кавказе и роли в них России предлагают учебники истории, по которым учились в советское время и учатся сегодня школьники в России? Как в школьных учебниках (СССР/России) менялась репрезентация кавказских регионов/ территорий/ республик/ государств? Чем можно объяснить легкость, с которой население постсоветских государств откликнулось (в конце 1980-х годов) и продолжает откликаться на националистические лозунги? Для ответа на эти вопросы был проведен сравнительный анализ советских и постсоветских артикуляций актов «присоединения народов к России», в ходе которых были утверждены различные модели отношений между «Россией» и «национальными окраинами»: «тюрьма народов» vs «дружба народов». Для анализа были выбраны два исторических сюжета: присоединение Закавказья и Северного Кавказа к России в первой половине XIX века и образование социалистических республик в Закавказье.

В ходе работы был сделан вывод, что как советский, так и современный учебники истории России содержат колониальный дискурс, разными средствами создается образ «Другого» (в частности, «Кавказа», «Закавказья»), обосновывающий необходимость воспроизводства отношений господства-подчинения. «Национальные окраины» населяются «отсталыми» и нуждающимися в опеке России «народами».

Можно спорить о том, был ли СССР (в тот или другой период своего существования) инвариантом российской империи, но очевидно, что в российских школьных учебниках не предпринимаются попытки критически осмыслить опыт «освоения национальных окраин» и избавиться от патерналистского взгляда на «соседей». Российское и советское присутствие на территориях современных независимых государств рассматривается как благо для населяющих их народов. Для современных учебников характерна более активная артикуляция темы донорства России по отношению к другим республикам СССР. Соответственно, высказываемые «соседями» претензии не могут быть осмыслены как «справедливые», имеющие под собой какие-либо основания. Предполагается, что в споре о том, кто больше всех жертвовал своими интересами, больше других внес в общую копилку, больше всех пострадал от советского режима, выигрывает Россия.


-------------------------------------------------------------


«Независимость»: между «дружбой» и «враждой» народов

Исследователи обращают внимание на то, что в основе постсоветских «войн памяти» лежит этноцентризм постсоветских образовательных дискурсов и практик идентификации со «своим народом».15

15 В.Шнирельман (2003 г.). Указ. соч.; О. Карпенко (2008 г.). ‘Обучение «национальным» различиям: «народ» в школьных учебниках обществоведения’ в В. Воронкова, О. Карпенко и А. Осипова (ред.) (2008 г.). Расизм в языке образования. Алетейя: Санкт-Петербург, стр. 5- 23; O. Karpenko (О. Карпенко), (2010 г.). ‘Teaching “national” differences: narod in Russian school textbooks’(Обучение « национальным» различиям: «народ» в российских школьных учебниках), в M. Rivkin-Fish & E. Trubina (М. Ривкин-Фиш, М. Трубина) (ред.) (2010 г.). Paradoxes of Diversity in the Contemporary World: Discussions of “Culture”and “Tolerance”after the Soviet Union (Парадоксы разнообразия в современном мире: обсуждения « культуры» и « терпимости» после падения Советского Союза). Woodrow Wilson International Center for Scholars: Washington, DC, стр. 193-217; V. Rouvinski (В, Роувинский) (2007 г.). ‘“History Speaks Our Language!” A Comparative Study of Historical Narratives in Soviet and Post-Soviet School Textbooks in the Caucasus’ («История говорит на нашем языке!» Сравнительный анализ исторических нарративов в советских и постсоветских школьных учебниках на Кавказе)., Internationale Schulbuchforschung, 3,Том 29, стр. 235-258; N. Chikovani (Н. Чиковани) (2008 г.). Указ. соч.; S. Rumyantsev (С. Румянцев) (2008 г.). ‘“EthnicTerritories” Presentations Practices in the HistoricalTextbooks in Post-Soviet Azerbaijan and Georgia’ («Практика представления «этнических территорий» в учебниках истории постсоветских Азербайджана и Грузии), Internationale Schulbuchforschung,Том 30,Выпуск 4, стр. 811-824. Некоторые авторы рассматривают этноцентризм как неотъемлемую характеристику истории, создаваемой «национальными государствами» («национальной истории»). Геннадий Бордюгов резюмирует десятилетние споры по поводу наполнения смыслом понятия «национальная история» в рамках проекта АИРО-ХХI: «в основном было достигнуто согласие по поводу того, что понятие «национальная история» в социологическом смысле означает систему знаний, сотворенную национальной (принадлежащей той или иной стране) школой историографии, которая в силу неизбывных обстоятельств культурно-исторического развития демонстрирует в разной степени этноцентризм» (Г. Бордюгов (2009 г.). «Национальные истории: тенденции последнего десятилетия» в Ф. Бомсдорф и Г. Бордюгов (ред.) (2009 г.). Национальные истории на постсоветском пространстве – II. Фонд Фридриха Наумана, АИРО-ХХI: Москва, стр. 9).

Замена формационного подхода цивилизационным (этноцентричным) ассоциируется с современным расизмом, блокирующим выход из «межнациональных» конфликтов.16     

16 В частности, см. В. Воронкова, О. Карпенко и А. Осипова (ред.) (2008 г.). Указ. соч.

С другой стороны, сомнению подвергается традиционное толкование советского политического режима, как антинационалистического и/или антинационального.17     

17 Т. Мартин (2011 г.). Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923-1939 гг. РОССПЭН: Москва; С. Румянцев (2011 г.). «Советская национальная политика в Закавказье: конструирование национальных границ, историй и культур» Неприкосновенный запас, 4 (78), стр. 47-65.

Корни современных конфликтов обнаруживаются в советской национальной политике, в которой решительная борьба с «(буржуазным) национализмом» непротиворечиво сочеталась с утверждением этноцентричной трактовки «социалистических наций».

Концепции «народа», обнаруженные нами в современных учебниках разных стран, мало чем отличаются от бытовавших представлений в советских учебниках 1970-1980-х гг. В них «народы» рассматривают (эссенциалистски) как самостоятельные субъекты истории, обладающие собственными интересами и стремлением претворить их в жизнь. Индивиду, воспринимаемому как «представитель своего народа», предписывается его любить и защищать («патриотизм»).

«Воспитание патриотов» (как в советских, так и в современных азербайджанских, российских и других учебниках) предполагает воспроизводство целостной картины настоящего и сопряжено с нормализацией линейной телеологической конструкции прошлого (будь то модель закономерно сменяющих друг друга формаций, «этногенеза народа» или складывания «цивилизаций»). «Историческое мышление» при этом сведено к навыку выстраивания цепочек причинно-следственных связей, помогающих уяснить, «как сумел народ справиться с многочисленными сильными врагами-завоевателями, сохраняя свое национальное существование, как сумел прийти к светлому настоящему».18

18 В. Гучуа и Ш. Месхиа (1984 г.). История Грузии.Учебник для 7-10 классов. 3-е издание. Ганатлеба: Тбилиси, стр. 4.

Такая история готовит, прежде всего, «защитников родины» и не может обойтись, с одной стороны, без набора «иноземных врагов-завоевателей», систематически покушающихся на «наше национальное существование», с другой – без риторики «гордости своим народом», не только продлевающим это существование, но поднимающим его на новые высоты. Советские и большинство современных учебников предлагают именно эту модель исторического повествования. Принципиальные изменения, обнаруженные в современных учебниках, коснулись представления о том, что представляет собой «наш народ», в чем состоят его «интересы», при каких условиях может быть признана его «независимость», чем должно гордиться и т.п.

Если попытаться коротко сформулировать суть коллизии, то национальная форма советского исторического нарратива не претерпела сегодня существенных изменений, в то время как его (социалистическое) содержание было вычищено и заменено национальным. Именно этот процесс в данной работе обозначен как «национализация исторического нарратива». В основе этого процесса лежит новое понимание «интересов народа», имеющее прямое отношение к переосмыслению опыта пребывания страны в составе СССР и формирующееся в споре (или диалоге) с советскими представлениями о том, насколько жизнь в Союзе отвечала «интересам [того или иного] народа» и насколько «дружной» была жизнь «советских народов». Если в советской версии «свобода [любого] народа» ассоциируется с освобождением от «эксплуататоров», установлением «советской власти» и превращением «народа» в «социалистическую нацию», то в современных версиях каждый из «народов» осмысливается как в той или иной мере пострадавший от советской власти. Этот опыт страдания используется при конструировании современных национальных историй.

«Дружба народов»

Основная функция исторического образования в СССР 1980-х гг. формулируется как убеждение учеников в «исторической неизбежности, закономерности развития и прогрессивности» общества/государства, в котором они живут.19

19 Например, «[У]яснение учащимся исторической неизбежности, закономерности назревания социалистической революции составляет главную задачу изучения первого раздела (о периоде империализма) данного учебника» (И.Б. Берхин и И.А. Федосов (1982 г.). История СССР. Учебник для 9 класса. Издание седьмое. Просвещение: Москва, стр. 4).

В основу советской Основная функция исторического образования в СССР 1980-х гг. формулируется как убеждение учеников в «исторической неизбежности, закономерности развития и прогрессивности» общества/государства, в котором они живут.19 В основу советской версии истории было заложено представление о классовом антагонизме, с одной стороны, разделяющем «народ» («трудящиеся массы») и «эксплуататоров», с другой – связывающем «(трудовые) народы» узами «классовой» солидарности. Конфликты и неприязнь между «народами» ассоциировались исключительно с происками классовых врагов («эксплуататоров», «империалистов» и их «пособников»), которые в своем стремлении помешать «народам» объединиться в справедливой борьбе с угнетателями и строительстве нового общества, систематически разобщают и ссорят их. Успех соответствующих провокаций объясняется не глубинными различиями в национальных культурах и/или интересах народов, а в их (народов) недостаточной зрелости («отсталости»), мешающей осознать объективно общий (интернациональный) интерес (в строительстве социализма/ коммунизма). Предполагается, что исчезновение эксплуататоров автоматически снимает вопрос как о «социальном», так и о «национальном гнете». Легитимных поводов для «национальной вражды» в социалистических обществах быть не может, а существовавшие прежде («при царизме») противоречия автоматически решаются c переходом власти и собственности к «народу». Анализируя дискурсивный образ Баку в советской истории Азербайджана, Севиль Гусейнова в своей статье показывает, как этот город превращается в символ способности советской власти к перерождению (досоветского) «национального антагонизма» в «национальное братство».

В ходе работы мы пришли к выводу, что концепция «дружбы народов» и советское «интернациональное воспитание» сочетали в себе, с одной стороны, нормативное деление населения СССР на «народы», каждому из которых приписывались культурная специфика («своя судьба»/«национальная культура») и политическое «право на самоопределение, вплоть до отделения»; с другой – «дружба народов» предстала перед нами в виде модели статусной субординации народов как в масштабах СССР, так и внутри национально-административных образований. Разговор о «подлинной дружбе советских наций» оказывается инструментом утверждения гегемонии одной из них на определенной территории. Положение «русского народа» и «русского пролетариата» в этом контексте специфично. Он оказывается гегемоном не столько в масштабах «своей республики» (РСФСР), сколько в масштабах всего Союза. Его способность отражать интересы «всех народов, живущих в СССР», объясняется «наибольшей политической сознательностью русского пролетариата».

Как показано в публикуемых здесь статьях, в советских учебниках многократные указания на «равенство народов» и «многонациональность» населения СССР и республик соседствуют с бедностью палитры используемых этнических категорий. Как правило, один «народ» («русский» – в истории СССР, «грузинский» – в истории Грузии, «армянский» – в истории Армении и т.п.) наделяется правом и способностью отражать интересы всех остальных, «живущих [с ним] вместе» в «многонациональной республике/стране». Разговор о «подлинной дружбе советских наций» оказывается инструментом утверждения гегемонии одной из них («титульного народа») на определенной территории.

В советском образовательном дискурсе не существовало ресурсов, которые позволили бы говорить о «конфликтах» между «социалистическими нациями» или оспаривать действия вышестоящей власти. Разговор о «межнациональных конфликтах» и несоблюдении интересов различных народов в СССР становится возможен лишь с разрушением монополии КПСС на гегемонию и превращением СССР в масштабный, полный просчетов и разного рода манипуляций интересами народов эксперимент советского руководства. В советском дискурсе конфликтов не было, так как существовали (репрессивные и идеологические) механизмы их блокировки. После разрушения СССР в разных регионах начинают говорить о конфликтах, порожденных советской национальной политикой (переселение народов, волюнтаризм в проведении границ территорий, предоставлении статусов и т.п.).

Современные азербайджанские учебники можно рассматривать как пример наиболее радикального отказа от идеи и практики «дружбы народов». Идея «многовековой армяно-азербайджанской вражды» образует каркас исторического нарратива. Современный конфликт объясняется не конкретными социально-политическими, экономическими условиями и/или интересами союзных и республиканских элит позднесоветского общества, а существующим с «незапамятных времен» противостоянием двух «народов». Севиль Гусейнова подчеркивает, что советская версия истории Азербайджана предполагала, наряду с замалчиванием фактов армянских/мусульманских погромов и т.п., максимальную деэтнизацию описания подобного рода событий.20

20 Конфликты представляются как классовые, а «дружба народов», состоящих из пролетариев и крестьян, не ставится под сомнение.

В постсоветской версии установка на замалчивание сохраняется, но меняется репертуар «неудобных» фактов. Конфликты максимально этнизируют и представляют в качестве неизбежного результата контактов между представителями двух «исторически враждующих» групп. Постоянное ущемление интересов «титульного народа» усматривают во всем, что делает советское правительство («колониальная администрация»)21, а «армянам» («армянским большевикам») приписывают исключительно этническую, «антиазербайджанскую» мотивацию поведения.

21 В частности, в терминах этнического противостояния рассматриваются репрессии советского времени.

В отличие от радикально этнизированного подхода к репрезентации «врага» в азербайджанских учебниках, армянские учебники предлагают конструкции, в которых гораздо больше внимания уделяется политическому и международному контексту событий. В случае Карабахского конфликта в роли противника выступает не «азербайджанский народ», а правительство Азербайджана. Вместо «исторической вражды» и артикуляции «неизбежности этнического конфликта» авторы рассматривают темы, связанные с реальной политикой и закулисными интригами (в частности, соглашения между Советской Россией и кемалистской Турцией), из-за которых ущемляются права армянского народа.

В обществах, где в центр современной официальной конструкции национальной идентичности поставлена идея «многонациональной и многоконфессиональной нации» (случаи Грузии и России), сама ценность установки на «дружбу народов» («этническую толерантность») не оспаривается.22

22 Но, по версии современных российских учебников, цементом, связавшим и удерживающим «социалистические нации» в СССР была не имманентно присущая их отношениям «дружба», а структурные характеристики и организационные принципы работы «партии нового типа».

Более того, утверждается, что «дружеское отношение ко всем народам, населяющим нашу страну», является традицией, глубоко укорененной в опыте «титульной/государствообразующей нации» этих стран. Такая установка блокирует возможность строительства образа «врага» в опоре на его радикальную этнизацию (как это происходит в случае Азербайджана). Подчеркивается и позитивно оценивается факт этнической гетерогенности общества. В центре внимания находится задача сохранения «территориальной целостности» государства. В основание конструкции «врага» заложено обвинение в «сепаратизме» или его поддержке извне. В постсоветских грузинских учебниках грузино-абхазский и грузино-осетинский конфликты рассмотрены, исходя из перспективы противостояния Грузия-Россия. Грузинской стороной вина за продолжение конфликта возлагается на Россию, российской – на Грузию.


«Право наций на самоопределение вплоть до отделения»

Принципиальным для понимания природы конфликтов, возникших после демонтажа СССР, является тот факт, что советский исторический нарратив не был лишен националистического содержания. Национализм (как политический принцип) был определенным образом интегрирован или поставлен на службу социалистическому содержанию, а с разрушением основ последнего обрел самостоятельное значение, стал массово освоенным орудием «справедливой борьбы за независимость» и производства (ее) «врагов». Историческая политика, осуществляемая во всех анализируемых нами странах, (сознательно или неосознанно) эксплуатирует это «наследие», мешая, а порой и блокируя освоение новых подходов к исследованиям и преподаванию истории.

В СССР невозможность использования понятия «национализм» для описания реалий советского общества23 соседствовала с нормализацией политического принципа, суть которого состоит в том, что политическая и культурная единицы должны совпадать.24

23 Позитивный смысл это понятие могло обрести исключительно в контексте «справедливой борьбы за независимость колониальных народов».
24 Э. Геллнер полагает, что требование соблюдать этот принцип (политические и национальные единицы должны совпадать) отражает суть национализма (Э. Геллнер (1991 г.). Нации и национализм. Прогресс: Москва, стр. 23).

(Советские учебники утверждали, что в СССР этот принцип был полностью воплощен в жизнь и, как следствие, созданы естественные основания для «дружбы народов».) С другой стороны, из этого нарратива полностью исключалась возможность тематизации конфликтов, которые могут сопровождать реализацию (или нарушение) соответствующего принципа на деле.

Советские школьники социализировались в мысли о существовании у «народа» неотъемлемых прав на развитие «своей культуры» на «своей территории». Однако некоторые вопросы (насколько действия советского руководства соответствовали заявленному принципу; на каком основании реально проводились территориальные границы и устанавливались легитимные претенденты на обладание соответствующими территориями и т.п.) невозможно было поставить без риска быть обвиненным в подрыве советской власти. Кроме того, большинству советских людей такие вопросы в принципе не могли прийти в голову. Артикуляция в учебниках зазора (очевидного для тех, чьи интересы непосредственно затрагивали те или иные решения) между (пропагандистской) риторикой и реальной практикой была практически исключена.

В контексте разрушения монополии КПСС на легитимное насилие и производство «истины» именно требование реального обеспечения права наций на самоопределение получает массовую поддержку, становится символом «демократизации». Собственно о других коллективных правах, способных превратиться в лозунги для мобилизации на уровне республик, речи в учебниках и не идет. Право наций на самоопределение оказывается единственным усвоенным советскими людьми принципом справедливого устройства многонационального общества. Принципом, нарушение которого становится главной претензией к СССР и «большевикам/коммунистам». Соответственно, можно допустить, что массовая поддержка требования национальных элит об отделении от СССР стала непредвиденным следствием массового воспроизводства через систему образования идеи о легитимности такого требования.

Во всех исследованных современных учебниках мы имели дело с идеей восстановления утраченной в 1920-х годах независимости. Однако роль советской власти в этом процессе оценивается по-разному. Если в случае Армении, Азербайджана и Грузии «советизация» рассматривается как разрушение обретенной (в 1918 г.) независимости и установление «оккупационного режима», то в Южной Осетии и Абхазии установление независимой государственности ассоциируется с решениями союзного правительства. В двух последних случаях современный оппонент (Грузия) выступает как актор, который предоставленную «Советской Россией» независимость последовательно отбирал (руками своих «представителей» и под разными предлогами).


==============================================


Заключение

Проводя исследование, мы не ставили перед собой задачи изменить существующие в наших странах подходы к историческому образованию, хотя и искали аргументы для доказательства необходимости такого изменения. Мы говорим об опасностях воспроизводства этноцентричных трактовок истории сообществ, но не настолько наивны, чтобы не понимать, что такие трактовки – удобный инструмент манипуляций и политической мобилизации, от которого мало кто из политиков склонен отказаться.25

25 А если эпизодически осмеливается, то редко понимается глубинный смысл такого отказа.

Стоит учитывать, что для большинства членов постсоветских обществ сомнение в объективном существовании границ между «этносами» является, в лучшем случае, вызовом «природе вещей», в худшем – «водой на мельницу врага». Идея гражданской нации или конституционного патриотизма, как и идея прав человека или толерантности (отличной от «дружбы народов»), остаются неосвоенными, маргинальными, а для некоторых и «чуждыми нашей политической культуре».26

26 Примером могут служить хотя бы высказывания РПЦ в адрес «западного понимания прав человека».

Мало кто (даже внутри профессиональных сообществ социальных исследователей) сомневается в аксиоматичности и берется за критическое рассмотрение допущений, лежащих в основе массовой уверенности в естественности этнических границ или патриотических чувств.27

27 «Приписываемая «этничность» (то есть определяемая властью, а не самосознанием индивидов) была интериоризована людьми и постепенно превратилась из внешнего идентификатора в часть (само) идентичности. Отсюда произошла такая особенность […] политического мышления, как методологический этноцентризм – взгляд на общество, как на конгломерат этносов («народов»). Этот тип мышления разделяется сегодня как массовым сознанием, так и значительной частью интеллектуальных и политических элит. Бывшему советскому человеку бывает трудно объяснить, что его или ее национальность не является чем-то врожденным» (В. Малахов (2007 г.). ‘«Национальная политика» как феномен политической речи’, Понаехали тут…Очерки о национализме, расизме и культурном плюрализме, стр. 50).

Еще меньшее количество людей осознает роль языка, на котором мы говорим о социальных различиях, в качестве инструмента стабилизации одних и исключения других способов интерпретации событий/отношений (в т.ч. «межэтнических конфликтов»). Если набор исторических фактов/персонажей/интерпретаций, предлагаемых учебниками разных исторических периодов, подвергается систематической ревизии, то (эссенциалистский) язык остается мало рефлектируемым «историческим наследием», продолжающим тянуть нас в прошлое.

В ходе работы мы хотели понять, возможно ли в рамках сложившейся модели осмысления исторических событий компромиссное решение территориальных конфликтов (армяно-азербайджанского, грузино-абхазского, грузино-осетинского). Мы пришли к выводу, что в рамках действующей логики формирования национальных историй конфликты оказываются неразрешимыми. Одно из важных оснований для воспроизводства современных конфликтов состоит в том, что современный образовательный дискурс, исключив многие аспекты советской идеологии и языка, сохранил нетронутой связь между этнокультурным и политическим измерением нации, что определяет движение большинства стран бывшего СССР по пути этнонационализма, а не строительства политических наций (согражданств).

Школа продолжает воспроизводить идею о том, что население стран (республик) разделено на «народы», среди которых есть доминирующий («государствообразующий народ»). Как и в советском языке, «народам» приписаны коллективные (культурные и политические) права, однако прежние советские механизмы «решения» конфликтов (замалчивание и подтасовка фактов, репрессии в отношении их участников и т.п.) оказываются разрушенными. Споры между «народами» по поводу того, что именно каждому из них «принадлежит по праву» (исконные земли, культурное наследие, национальные герои и т.п.), превращаются в игру с нулевой суммой: если одна сторона выигрывает, то вторая чувствует себя проигравшей и требует реванша.

На примере анализа выбранных случаев мы видим разные способы национализации истории после разрушения СССР. В центре некоторых из них (в частности, в азербайджанском случае) оказывается формирование «исторического врага», в других (например, России) враг отсутствует, но нормализуется патерналистская модель международных отношений, в которых России («русскому народу») отводится роль всеобщего благодетеля, а всем остальным предписывается испытывать чувство благодарности.

По нашему мнению, разрешение существующих в регионе конфликтов должно сопровождаться пересмотром школьных курсов по национальной истории. Необходимы новые подходы к описанию и интерпретации случившихся в регионе конфликтов. Следует не только окончательно отказаться от «советского опыта», но и заимствовать опыт разрешения противоречий, который накопился в европейской традиции как политического/гражданского образования, так и преподавания истории.

[abu_umar_as-sahabi]

ГЛАВА 1

Баку в первой половине ХХ века: пространство «дружбы народов» и межнациональных конфликтов

Севиль Гусейнова


Введение

Первая треть ХХ века стала периодом, когда в Закавказье предпринимались различные попытки создания национальных государств. В 1918-1921 годах вопрос о территориальном размежевании поднимали представители местных национальных движений.1

1    В Азербайджане это были, в основном, интеллектуалы, группировавшиеся вокруг партии «Мусават» (азерб. «Равенство»).

В тот период Закавказье было разделено на три республики: Азербайджанскую Демократическую Республику, Демократическую Республику Армения и Грузинскую Демократическую Республику.2

2   До конца XVIII – начала XIX вв. весь регион был разделен на ряд мусульманских ханств и несколько христианских грузинских царств, находившихся в зависимости от Персидской империи. Российская империя распространила свою власть на Закавказье в первой трети XIX века. Подробнее о процессе формирования национальных границ см.: С. Румянцев (2010 г.). ‘Национализм и конструирование карт «исторических территорий»: обучение национальным историям в странах Южного Кавказа’, Ab Imperio № 1, стр. 415-461.

Однако границы этих республик до вторжения в регион 11 Красной армии и утверждения советской власти так и не были зафиксированы. Потребовалось два десятилетия советской власти, чтобы границы между тремя закавказскими государствами обрели современный вид.

После включения в состав СССР (в 1922 году) каждая из республик, как и другие национально-территориальные образования подобного рода, пережила советскую культурную революцию. В задачи этой революции входило строительство советской культуры, «национальной по форме и социалистической по содержанию». По мнению американского советолога Терри Мартина, «[Б]ольшевики попытались соединить националистические требования наличия собственной территории, языка, элиты и развития собственной культуры с социалистическим стремлением к экономически и политически унифицированному государству».3     

3   «Советский Союз не был федерацией и, конечно, он не являлся национальным государством. Его отличительной чертой была систематическая поддержка форм национального существования: территории, культуры, языка и элит. Естественно, это не было оригинальным решением. Национальные формы являются первоочередной внутренней проблемой большинства новообразованных национальных государств. <…> Советская политика была оригинальной в том отношении, что она поддерживала проявление национальных форм меньшинств в ущерб титульным нациям. Она решительно отвергла модель национального государства, заменив ее множеством национальных по типу республик» По мнению Терри Мартина, «мы можем называть большевиков интернационалистическими националистами, или, еще точнее – националистами “позитивного действия”, то есть предоставляющими преимущественные права нацменьшинствам (Affirmative Action nationalists)». T. Martin 2001 The Affirmative Action Empire:Nations and Nationalism in the Soviet Union in 1923-1939. Ithaca & London: Cornell University Press, стр. 13.

В этом контексте вырабатывалась оригинальная концепция национального строительства, в которой было возможно одновременное утверждение и отрицание националистического (одна территория – одна культура) принципа.

Введение массового начального, а затем и среднего образования (в том числе и на национальных языках) является важной частью советской культурной революции. В СССР была создана огромная и дорогостоящая образовательная машина, которая сделала возможным повсеместное распространение секулярной «высокой культуры».4

4   Э. Геллнер (1994 г.). Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. Москва: Московская школа политических исследований, стр. 126.

Установка на массовость требовала разработки стандартных курсов по различным предметам, в том числе по отечественной (советской и национальной) истории.

Процесс создания собственных учебников по истории Азербайджана стартует уже в первые годы советизации,5 но в школах первый учебник «История Азербайджана» появился лишь в 1960 году.6

5   «…в 20-е годы XX в. у нас в республике были изданы первые обобщающие труды по истории Азербайджана. К числу таковых относится труд М. Велиева (Бахарлы) «Азербайджан» (Физико-географический и экономический очерк, авт.), изданный в 1921 г. в Баку. <> Большое значение имело издание первой на азербайджанском языке «Истории Азербайджана» Рашида Исмайлова» (İsmayılov, Rəşid, Azərbaycan tarixi, Вakı: 1923, Г. С.) Э. Б. Алибекова (2009 г.). Вопросы древней истории Азербайджана в российской историографии XIX – начала XX вв. Təhsil: Баку, стр. 66). Перед началом Второй Мировой войны сотрудники азербайджанского филиала Академии наук СССР выпустили несколько пробных макетов-учебников по истории Азербайджана для средних школ, однако ни один из них так и не был принят.
6   А. Сумбатзаде, З.Ибрагимов и, И. Гусейнов (1960 г.). История Азербайджана.Учебное пособие для средней школы. Азербайджанское государственное издательство учебно-педагогической литературы: Баку.

Он был составлен на основании трехтомного труда по истории Азербайджана, подготовленного в Институте истории Азербайджанской Академии наук.7

7   И. Гусейнов, З. Ибрагимов, А. Гулиев, Е. Токаржевский, М. Шарифли и М. Эфендиев, (ред.) (1958 г.). История Азербайджана в 3 томах. Издательство Академии Наук Азербайджанской ССР: Баку.

В одну книгу вместилась вся история Азербайджана от палеолита до послевоенного строительства. Последняя версия появилась в 1970-е годы и состояла из двух учебных пособий. Этот курс был рассчитан на четыре года (с 7-го по 10-й классы). Курсы для каждого года обучения в школе были разработаны в разное время, и в своем последнем виде, использовавшемся вплоть до распада СССР, учебник был составлен лишь к концу 1970-х гг. Он претерпел множество изданий. В настоящем исследовании я анализирую издания (пятое для 9 класса и третье для 10), вышедшие в свет в 1986 году и объединенные в одном учебнике.8

8   А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку.

Логика исторического повествования в советских учебниках была подчинена государственной идеологии (марксизм-ленинизм). В контексте данной идеологии историки должны были рассказать не только о поступательном развитии социалистической родины, но и показать, какого рода «пережитки» на этом пути были преодолены. «Межнациональная рознь» стала одним из таких пережитков. По официальной (и единственно возможной) версии как «национальный гнет», так и «межнациональные конфликты» были преодолены с победой советской власти и образованием Советского Союза.

В основание советской версии истории заложена модель «дружбы народов», представлявшая советское политическое пространство как бесконфликтное. Разного рода противоречия между «советскими народами» (в лице региональных элит, населения приграничных или передаваемых в административное управление то одной, то другой республики территорий и т.п.) фактически вытеснялось из исторического нарратива. Описывая конфликты между «народами», случавшиеся до создания СССР, авторы учебников (и академические историки) избегали каких-либо подробностей, подчеркивали их классовый характер и утверждали, что, несмотря на «провокации царизма и буржуазных националистов», «рассорить народы»9 не удалось.

8   А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку. стр. 79-81

В условиях отказа от доминировавшей в СССР идеологии постсоветским историкам пришлось вырабатывать иные подходы к освещению «межнациональных конфликтов». Новые версии учебников по истории и обществоведению для средних школ начинают разрабатывать уже в первой половине 1990-х годов. В качестве примера современного прочтения событий периода советизации в данной работе взят учебник 2002 года.10

10 Т. Гафаров, И. Мамедов и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку. Именно этот учебник сегодня используется в школах Азербайджана.

Как мне представляется, с конца 1980-х годов в азербайджанской историографии складывается традиция, во многом обслуживающая современный армяно-азербайджанский («карабахский») конфликт. Формируется представление о том, что смысл событий, происходящих сегодня, следует искать не в современных (классовых и т.п.) неравенствах, а в историческом прошлом. В результате конфликты между «народами», случавшиеся в очень разных социально-политических контекстах и в совершенно разное время, выстраиваются историками в единую цепь. При этом поиск «исторических корней» современных противостояний ведут исключительно для того, чтобы доказать свою правоту и безосновательность претензий оппонента. В контексте подобной историзации11 конфликт между армянами и азербайджанцами, начавшись «в незапамятные времена», непрерывно длился (то «вспыхивая», то «затухая»), пока не достиг своей неизбежной кульминации в последней Карабахской войне.

11 «Историцизм <> – это убеждение в возможности понять настоящее из прошлого. Это вера в то, что ключ к смыслу событий, происходящих сегодня, лежит в истории. То, что случается сейчас, рассматривается как развертывание тенденций, имевшихся ранее» (В. Малахов) (2005 г.). Национализм как политическая идеология. КДУ: Москва, стр. 53.

В этой версии национальной истории намеренно игнорируют периоды мирного сосуществования соседей, их репрезентацию, и обсуждение становится невозможным.

Сравнительный анализ текстов советских и современных школьных учебников, излагающих события становления советской власти в Азербайджане, многое проясняет в целях, содержании и способах интерпретации «межнациональных конфликтов». Сравнение двух вариантов национальной истории для школьников позволяет как глубже понять природу школьного исторического знания и специфику каждого из исторических периодов, так и продвинуться в ответе на вопрос о том, что делает некоторые современные конфликты столь трудно разрешимыми. Меня интересуют вопросы: как определяется набор событий, допускаемых в учебном тексте, и как дискурсивно конструируют мифы об «извечной вражде» или «нерушимой дружбе»? В ходе анализа мы более детально рассмотрим, каким образом переписывают историю советизации в Азербайджане в различные периоды времени.

В центр анализа помещена репрезентация в учебниках событий, происходивших в 1918-1920-е гг. в городе Баку. Этот объект была выбран потому, что даже при поверхностном чтении заметна серьезная трансформация дискурсивных образов Баку в учебниках истории разных периодов. Анализ этих трансформаций позволяет увидеть концептуальные изменения в способах конструирования и использования «исторических фактов».

О специфике межнациональных отношений в Баку неоднократно говорили различные исследователи. Как отмечает немецкий историк Йорг Баберовски, этот город на рубеже 19-20 веков стал «лабораторией агрессивной ксенофобии».12     

12 В конце XIX – начале XX веков Баку был разделен на этнические кварталы: мусульманский (азербайджанский), армянский и административный центр – русский квартал (A. Altstadt-Mirhadi (1986 г.). ‘Baku: Transformation of a Muslim Town’(Баку: трансформация мусульманского города), в M. Hamm (М. Хэм) (ред.) (1986 г.). The City in Late Imperial Russia (Город в поздней имперской России). Bloomington: Indiana University Press, стр. 303). Произошедшая в начале XX века массовая имиграция в город русских, армян, евреев, грузин и др. привела к тому, что местные тюрки-мусульмане, «коренные жители», внезапно оказались в меньшинстве и почувствовали себя ущемленными (Й. Баберовски) (2010 г.). Враг есть везде: сталинизм на Кавказе. Rosspen: Москва, стр. 323-324.

Зимой 1905 года там произошли серьезные армяно-азербайджанские столкновения, которые, начавшись в Баку, распространились по всей территории современных Азербайджана и Армении и приняли настолько масштабный характер, что исследователи событий 1905-1908 гг. обозначают этот период как «первую армяно-азербайджанскую войну».13

13 T. Swietochowski (Т. Свентоховски) (1985 г.). Russian Azerbaijan 1905-1920 (Российский Азербайджан 1905-1920 гг.) . The Shaping of National Identity in a Muslim Community (Формирование национальной идентичности в мусульманском сообществе). Cambridge University Press: Cambridge, стр. 37-83; T. Swietochowski ( Т. Свентоховски) (1995 г.). Russia and Azerbaijan: A Borderland inTransition. (Россия и Азербайджан: пограничная область в состоянии перехода) ColumbiaUniversityPress: NewYork, стр. 37-42; A. Altstadt(А. Альтштадт) (1992 г.). The AzerbaijaniTurks: Power and Identity under Russian Rule. (Азербайджанские турки: власть и идентичность в период российского правления) Hoover Institution Press: Stanford, California, стр.27-49, 89-107.

В 1920-е годы, т. е. в первое десятилетие советизации, Баку оставался городом, характеризовавшимся крайне неблагоприятной криминальной обстановкой, был пространством межэтнических столкновений.14

14 «Историцизм <> – это убеждение в возможности понять настоящее из прошлого. Это вера в то, что ключ к смыслу событий, происходящих сегодня, лежит в истории. То, что случается сейчас, рассматривается как развертывание тенденций, имевшихся ранее» (В. Малахов) (2005 г.). Национализм как политическая идеология. КДУ: Москва, стр. 53).

Но в те же годы он приобретает еще и статус города-«форпоста социализма на Востоке».15

15 J. Baberowski (Й. Баберовски) (2010 г.). Указ. соч., стр. 356-381.

В советское время, сохраняя максимально разнообразное в этническом плане население, Баку постепенно обретает славу города, в котором в полной мере воплотились идеи интернациональной дружбы народов.16

16 В 1950-е годы состав населения города постоянно обсуждался на совещаниях руководителей Азербайджанской ССР. Например, в ходе выступления на VIII пленуме ЦК КПА в июне 1959 года секретарь азербайджанского ЦКА Байрамов говорил: «Если бы Баку был таким городом, где до 90-95 процентов или хотя бы 80 процентов были азербайджанцами и 5-6 процентов других национальностей, может быть, в какой-то степени, с большой натяжкой, можно было бы оправдать разговоры о переводе учреждений на азербайджанский язык. Но ведь в Баку сейчас, по последней переписи, азербайджанцы составляют всего 38 процентов, а 62 процентов – представители других национальностей» (Д. Гасанлы, (2009 г.). Хрущевская «оттепель» и национальный вопрос в Азербайджане (1954-1959 гг.), Флинта: Москва, стр. 559).

Ситуация быстро изменилась во второй половине 1980-х годов, с началом Карабахского конфликта и постепенным распадом СССР. В январе 1990-го года в городе происходят армянские погромы, которые совпали с массовыми выступлениями сторонников Народного Фронта Азербайджана (НФА). Затем в Баку вводят советские войска, жестоко подавившие выступления НФА. В итоге – по меньшей мере две сотни погибших горожан, сотни раненых, десятки тысяч беженцев и утрата символической славы города, в котором «народы» «нерушимо дружили». В контексте событий и их осмысления происходит реактуализация столкновений начала ХХ века. В постсоветском Азербайджане центральная роль отводится погромам, в которых пострадали мусульмане/азербайджанцы. Это, например, погромы, случившиеся в марте 1918 года, которым был присвоен статус «геноцида азербайджанского народа». Рассказ о погромах, в которых пострадали проживавшие в Баку армяне (сентябрь 1918 года), полностью вытесняется из исторического нарратива.

Эта тенденция находит отражение в школьных учебниках. В контексте советского исторического дискурса Баку, в ходе советизации, трансформируется из столицы нефтяного бума и города, известного своей неблагоприятной криминальной атмосферой и межнациональными столкновениями, в город-пример советского интернационализма и «дружбы народов». В постсоветском нарративе период нефтяного бума (рубеж 19-20 веков) становится временем масштабных достижений, Баку превращается в центр борьбы за национальную независимость. При этом «дружба народов» уступает место подробному описанию жестоких межэтнических столкновений. Ниже я приведу более подробное описание особенностей представления Баку в советской и современной версиях национальной истории.


==============================================



Советская версия: власть большевиков–интернационалистов

В последнем советском учебнике по истории Азербайджана события периода с октября 1917 по июль 1918 года обозначены как «борьба за советскую власть в Азербайджане». Авторы указывают, что

«[В] опубликованных в ноябре 1917 года “Декларации прав народов России”, обращении “Ко всем трудящимся-мусульманам России и Востока” Советское правительство провозглашало равенство и суверенность народов, их право на самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельных государств, призывало к добровольному и честному союзу народов».17

17 А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 77.

Победа Октябрьской революции и принятие этих документов рассматриваются как события, определившие развитие ситуации в Баку:

«Весть о победе Великой Октябрьской социалистической революции была воспринята бакинским пролетариатом с огромной радостью. 31 октября Бакинский Совет принял предложенную большевиками резолюцию, которая провозглашала Советскую власть в Баку. А 2 ноября Бакинский Совет принял программу практического перехода власти в руки Советов».18

18 А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 77.

Использование клише советского дискурса (типа «огромной радости», испытываемой всем «пролетариатом» или «народом», и т. п.) позволяют четко зафиксировать значимые («судьбоносные») исторические события, противопоставить «положительных»/«наших» героев («большевики», «Бакинский Совет» и т. п.) и «отрицательных» (например, «мусаватистов», «всеобщей радости» не испытавших).

Как и в любом историческом нарративе, важным оказывается не только набор фактов, но и способ их подачи авторами. Так, например, утверждение, что «пролетарский Баку был первым городом Закавказья, над которым взвилось красное знамя Советской власти»,19 создает образ этого города как центра революционного движения в регионе. Или авторы легитимируют власть большевиков, указывая на ее признание «пролетариями» («[С] первых же дней социалистической революции бакинский пролетариат стал надежной опорой Советской власти в Азербайджане и во всем Закавказье»20), избегая описания возрастающего в городе напряжения, вылившегося в вооруженную борьбу за власть.21

19 А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 77.
20. А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 77.
21 Из всех больших городов Закавказья в 1917-18 гг. большевики смогли прийти к власти и недолгое время удерживать ее только в Баку. Но для того, чтобы добиться всей полноты власти, им еще предстояло вступить в вооруженную борьбу с представителями местного национального движения.


В контексте советского дискурса и марксистско-ленинской идеологии становление «бакинского пролетариата» в качестве «надежной опоры советской власти» оказывается неизбежным. «Пролетариат» просто не мог не поддерживать «большевиков». Идеализация «рабочего класса», превращение его в авангард борьбы за светлое будущее, делает невозможным участие его представителей в межэтнических столкновениях. Действия рабочих, по версии учебника, подчиняются логике укрепления интернациональной, классовой солидарности в борьбе с эксплуататорами.

«По призыву Бакинского Совета сотни бакинских рабочих вступали в ряды Красной гвардии и Красной Армии. За короткий срок в Баку были организованы интернациональный   советский   полк, боевая дружина   Бакинского   комитета большевиков, несколько артиллерийских батарей и кавалерийская часть. <…> В борьбе за укрепление позиций советской власти в Баку активно участвовала революционная молодежь. 13 января 1918 года возник “Интернационалистический союз рабочей молодежи гор. Баку и его районов”, вокруг которого сплачивалась передовая молодежь».22

22 А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 77.

Рабочие, как представители «передового класса», неизменно предстают перед нами в качестве интернационалистов. Коллективный идеальный образ бакинских рабочих вынесен авторами за границы межэтнических конфликтов. Сами конфликты, быстро вспыхнувшие в городе, представлены как «мартовские бои в Баку». По версии авторов, эти «бои» были выступлением «буржуазных националистов» («мусаватистов») против легитимной, поддержанной «большинством жителей – бакинским интернациональным классом пролетариев» большевистской власти.

«30 марта 1918 года мусаватисты подняли в Баку антисоветский мятеж. <…> Для руководства борьбой против мусаватской контрреволюции большевики создали Комитет революционной обороны города Баку и его районов. В мартовские дни, когда решались судьбы Советской власти в Баку, бакинские рабочие всех национальностей – азербайджанцы, русские, армяне и другие – плечом к плечу мужественно сражались против контрреволюции. <…> После трехдневных упорных боев советские войска наголову разбили мусаватских мятежников. Эта блестящая победа сделала Бакинский Совет полновластным хозяином города, сорвала все планы закавказских контрреволюционеров».23

23 А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 80

Итак, буржуазные националисты-мусаватисты устраивают «мятеж» против легитимной советской власти, а противостоящие им большевики, во главе «бакинских рабочих всех национальностей», организуют «оборону города» и одерживают «блестящую победу». Заметим, что конструкция «блестящей победы» в советском историческом дискурсе предполагает риторику вовлечения в борьбу («плечом к плечу», «рука об руку» и т.п.) трудящихся обязательно «всех национальностей».24

24 Показательно, что список этнических категорий, поясняющий, из кого состоит группа «бакинских [любых других] рабочих разных национальностей», всегда краткий и открытый (упоминаются только три этнические категории «и другие»).

Добавить «блеска» победе позволяет умножение числа и силы побежденных в ходе боев «мятежников» и «провокаторов». К «мусаватской контрреволюции», в частности, присоединяют «армянских буржуазных националистов-дашнаков», которые «стремясь превратить классовые бои в межнациональные столкновения, стали грабить и убивать азербайджанское население»,25 но получили «отпор [своим] провокациям» со стороны «советских войск».26

25 «При активной помощи представителей Англии, Франции и США 15 ноября в Тифлисе грузинскими меньшевиками, мусаватистами и дашнаками был образован Закавказский комиссариат, который сразу же повел ожесточенную борьбу против Советской России, революционных рабочих, крестьян и солдат Закавказья. По указке Закавказского комиссариата мусаватские банды близ станции Шамхор учинили дикую расправу над революционно настроенными русскими солдатами, возвращавшимися с турецкого фронта» (Там же, стр. 80).
26 А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 80

Любопытно, что насильственные действия («грабежи и убийства») «армянскихбуржуазных националистов-дашнаков» в отношении «азербайджанского населения» уже не могут быть описаны в категориях «классовых боев» и превращаются в «межнациональные столкновения».

Появление в дискурсе «дашнаков» способствует перефокусировке внимания с классового антагонизма внутри «азербайджанского населения» на его этническую гомогенность. Можно допустить, что такие малозаметные переключения, характерные для советского исторического нарратива, формируют установку на этническое прочтение конфликтов, если в них вовлечены люди «разных национальностей».

На вопрос о том, связаны ли (по версии учебника) «мусаватисты» и «дашнаки» между собой классовой (буржуазной и эксплуататорской) солидарностью или разделены ввиду наличия антагонистических национальных/этнических интересов, однозначно ответить невозможно. Отношение их к «азербайджанскому населению», как мы видели выше, представлено существенно различным («дашнаки» руководствуются не только классовыми, но и этническими интересами). С другой стороны, вступая в коалиции между собой и с другими (в том числе иностранными) врагами трудящихся, «буржуазные националисты [разных национальностей]» ведут совместную «ожесточенную борьбу против Советской России, революционных рабочих, крестьян и солдат Закавказья».27

27 А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 79

Кроме того, в учебнике можно обнаружить сюжеты, в которых «мусаватисты» прямо противопоставлены «азербайджанскому народу». Один из них связан со свержением советской власти (в сентябре 1918 г.), когда «[П]ри помощи турецких штыков к власти в Азербайджане пришли злейшие враги азербайджанского народа – мусаватисты. Мусаватское правительство являлось марионеткой турецких оккупантов».28

28 А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 93

Используется стандартный советский прием стигматизации оппонента, он становится «марионеткой» в чужих руках.

Тот факт, что падение советской власти сопровождалось масштабными (теперь уже армянскими) погромами, не упоминается; в отличие от действий «дашнаков», действия «мусаватистов» продолжают осмысливать в категориях «классовых боев» и не переводят в регистр «межэтнических столкновений». Само отсутствие упоминания погромов делает возможным различную оценку действий «буржуазных националистов», приписанных разным национальностям: предполагается, что «дашнаки» в своем отношении к «азербайджанскому населению» руководствуются как классовыми, так и этническими мотивами, а «мусаватисты» – лишь классовыми.

Падение советского Баку (в сентябре 1918 г.) символизирует еще и гибель в нем интернационализма, который ассоциирован исключительно с большевистским правлением. Лишь советская власть оказывается способной обеспечить «межнациональное согласие» в городе и шире – во всем Закавказье.29

29 На это указывают и призывы к «братскому единению народов», звучащие в годы «контрреволюционной реакции». Авторы учебника помещают текст воззвания рабочей конференции, проведенной большевиками в начале июня 1919 года в Баку: «Товарищи рабочие!... Бакинский революционный пролетариат рука об руку с азербайджанским трудовым народом, уже всупившим на путь самостоятельной борьбы за свое национальное и социальное освобождение, накопляет силы для очищения своей страны от хищнических банд империалистов и деникинцев и их холопов – азербайджанских ханов и беков. <> Сегодня Рабочая конференция, весь бакинский пролетариат без различия национальностей, снова подтверждает свою железную волю и непреклонную решимость бороться против реакции» (А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 104).

Как уже говорилось, в контексте советской версии истории участие представителей рабочего класса в «межэтнических конфликтах» может быть лишь вынужденным, спровоцированным врагами («буржуазными националистами» и «империалистами»). Постоянно подчеркивается дружественный характер отношений между «трудовыми народами». При этом «дружбу народов» описывают   в категориях выплаты «интернационального   долга»30.   

30 «Национализация нефтяной промышленности и забота правительства Советской России вдохновляли бакинских рабочих на самоотверженную борьбу за нефть. В результате их героического труда добыча нефти в июне была в 1,6 раза выше, чем в мае. Весной и летом в Советскую Россию было отправлено около 1,3 миллиона тонн нефти и нефтепродуктов. Тем самым бакинский пролетариат выполнял свой интернациональный долг перед трудящимися Советской России, оказывал огромную помощь Красной Армии, героически сражавшейся с врагами социалистической революции» (А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 85).

Главным кредитором в отношениях между «социалистическими народами» выступает «русский пролетариат», «русские революционеры» и т.п. Авторы систематически указывают на решающую роль «русских», вкладывая в уста различных национальных героев слова признания и благодарности. От имени «азербайджанского пролетариата» выступает «большевик Нариман Нариманов», который, радуясь установлению советской власти в Баку, говорит: «В сегодняшний день русская революция открывает новую, величайшую и прекрасную страницу во всемирной истории. […] Сегодня русские революционеры, объединившись с революционерами всего мира, обеспечивают мир, о котором мы давно мечтали» (А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 82)

«Существенное отставание» «Азербайджана и других республик Кавказа» от «Советской России» в первые годы Советской власти представлено как «унаследованное от времен царизма, власти помещиков и буржуазии».32

32. А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 117. В учебнике цитируется «знаменитое письмо коммунистам Кавказа от 14 апреля 1921 года», в котором «В. И. Ленин советовал им всегда учитывать конкретные условия своих республик, добиваться упрочения власти Советов, крепить дружбу между народами края, развивать его экономику, поставить природные богатства на службу народа».


Объединение советских народов Закавказья в «единую братскую семью» сначала в масштабах региона (создание Закавказской Федерации), а затем в масштабах СССР,33  рассматривается как залог успешного строительства социализма и преодоления их «экономической и культурной отсталости»:

33 «В Союз ССР Азербайджанская ССР вступила вместе с братскими Грузинской ССР и Армянской ССР в составе Закавказской Федерации» (История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 126).

«Задачи   социалистического строительства, жизненные интересы   советских народов требовали их объединения в единую братскую семью. Вскоре после победы Советской власти в Закавказье началось движение, направленное на объединение Азербайджанской, Грузинской и Армянской советских республик. Такое объединение имело огромное значение для возрождения народного хозяйства этих республик и перехода к социализму, для укрепления дружбы между народами края, а также для его защиты от посягательств империалистов Запада» (А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 124)

В авангарде борьбы за объединение закавказских республик в «единую братскую семью» вновь оказываются рабочие Баку, воспитанные на «славных традициях пролетарского интернационализма». Или, другими словами, на традициях преодоления межнациональной розни. Из отрывков речи местного крупного партийного функционера Г.М. Мусабекова ученик узнавал, что:

«Первой задачей, которая встала перед Советской властью Закавказья, явилось уничтожение национальной розни … Закавказская Советская власть эту задачу выполнила с честью. 10 декабря мы были очевидцами IЗакавказского съезда Советов, где рабочий азербайджанец, рабочий армянин, рабочий грузин в братских объятиях слились в едином своем съезде и установили первый фундамент братского единения и солидарности на Кавказе. Конечной целью азербайджанского пролетариата является объединение с великим русским пролетариатом, при помощи которого он получил освобождение от капиталистического ига…» (из речи на I съезде Советов СССР, 30 декабря 1922 г.) [А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 130]


В результате всего этого советского строительства Баку предстает, в речах известных большевиков, в качестве города-примера интернациональной дружбы и мира уже в 1920-е годы. Баку выступает как город-полигон новой политики установления дружбы и братства народов. Власть рабочих становится необходимым условием существования этого братства. Баку же становится примером именно потому, что это был город «национального антагонизма», который был успешно преодолен. В учебнике 1986 года приведена цитата из речи С.М. Кирова 1925 года:

«Здесь, в Азербайджане, самый счастливый в нашем Советском Союзе в национальном смысле город – это Баку. Нет другого такого города, где было бы такое множество национальностей и в котором рабочие разных национальностей жили бы такой дружной, выкованной семьей. Если это можно было сделать здесь, если можно было промолоть верстаком и фабричным станком этот национальный антагонизм и переродить его в национальное братство, то мы можем это сделать по всему Азербайджану…» (Из отчетного доклада ЦК АКП(б) VII съезду Азербайджанской Коммунистической партии (большевиков), декабрь 1925 г.) [А. Гулиев, Э. Мамедов и К. Рагимов (1986 г.). История Азербайджана. Учебник для 9-10 классов общеобразовательной школы. Маариф: Баку., стр. 130]

Советская идеология нуждалась в различных передовиках и лучших примерах, на которых могли бы равняться все остальные. Баку стал примером «братского единения и солидарности» народов, «дружной, выкованной семьи трудящихся разных национальностей» и т.п. Сила советской власти утверждалась через превращение прежде «антагонистических» отношений в отношения «истинной» солидарности и «единения». Баку символизирует способность советской власти способствовать «перерождению» «национального антагонизма» в «национальное братство».

Подводя промежуточный итог, можно сказать, что советская версия решения конфликтов, нашедшая отражение в учебнике истории Азербайджана, основана на сочетании «изобретения классов»37  и нормализации «архитектонической иллюзии».38 

37 По мнению Шейлы Фитцпатрик, можно говорить о большевистском изобретении классов (или вновь изобретенных большевиками классах). Это классовое видение общества играло ключевую роль в большевистской политике 1920-1930-х гг. (S. Fitzpatrick (Ш. Фитцпатрик) (2005 г.). Tear off the Masks! Identity and Imposture in Twentieth-Century Russia (Снимите маски! Идентичность и обман в России двадцатого века), Princeton University Press: Princeton and Oxford, стр. 32-40.)
38 Р.Брубейкер под «архитектонической иллюзией» понимает «убеждение, что правильная “масштабная архитектура”, верные территориальные и институциональные рамки, могут удовлетворить запросы националистов, утихомирить националистические эмоции, и таким образом разрешить национальные конфликты. Большинство концепций “масштабной архитектуры” обращают внимание на предполагаемое право национального самоопределения или на родственный “принцип национальности”. В этой связи, я хотел бы возразить, что националистические конфликты в принципе, по природе своей, неразрешимы, и что поиск всеобщего, “архитектурного” разрешения национальных конфликтов является заблуждением» (R. Brubaker (Р. Брубейкер) (2000 г.). ‘Myths and misconceptions in the study of nationalism’ (Мифы и заблуждения в изучении национализма), Ab Imperio No.1, стр. 152).


С одной стороны, внимание учеников фокусируют на классовом антагонизме, который в ходе социалистического строительства естественно преодолевается, с другой – формируют представление о значимости национально-территориального самоопределения «народа». Обретение «народом» своего государства (т. е. формирование советских национальных республик) рассматривается как важный фактор преодоления отсталости и т.п.

Однако на протяжении тех же нескольких поколений формировались фреймы, в которых развивался «новый национализм».39

39/ Рональд Суни описывает ситуацию в советской Армении, где, по его мнению, в 1960 -1970-е годы распространялся «новый национализм». Понятие «новый национализм» он использует для описания событий 1965 года в Ереване, когда улучшение официальных отношений между СССР и Турцией встретило массовый протест населения (в т. ч. молодежи) города. «Оказалось, что национализм, в основе которого лежали территориальные претензии к соседней Турции, не только не ослабел за годы совесткой власти, но принял новые формы, стал более массовым явлением. Требования, звучавшие в ходе этой массовой акции неповиновения, встречали сочувствие и у местной власти». (R. Suny (Р. Суни) (1997 г.). ‘Soviet Armenia’ (Советская Армения), в R. Hovannisian (Р. Хованисян) (ред.) (1997 г.). The Armenian People from Ancient to Modern Times (Армянский народ с древнейших времен до наших дней), St. Martin’s Press: New York, стр. 374-378).
С моей точки зрения, именно советская национальная политика (территориализация, коренизация, культурная революция) способствовали распространению подобного «нового национализма». Новое поколение советских граждан выросло, по сути, на представлениях о нации, как древней, культурно-биологической общности, обладающей эксклюзивными правами на свои «исторические территории», коллективным самосознанием и пр. Именно в годы СССР, впервые за всю историю местных сообществ, подобные представления прививались в массовом порядке, через школы, СМИ, институты, политику коренизации культурных и административных элит и пр. Именно в годы совесткой власти стали привычными и массовыми представления о том, что нет и не может быть человека вне «этноса» или нации. Эти представления стали неотъемлемой частью самоидентификации и закавказских сообществ. Подчеркну, что массовость становится важнейшей характеристикой такого «нового национализма». События 1965 года в Ереване стали первым публичным проявленим этого «нового национализма». По моему мнению, аналогичные процессы, хоть и в менее интенсивной форме, происходили и в соседнем советском Азербайджане.


По мнению Роджерса Брубейкера, с которым я солидарна, этничность была важнейшей характеристикой, базовой основой системы фиксации национальности каждого гражданина СССР.

«Советские институты   территориального статуса нации и персональной национальности конституировали   всеобъемлющую систему социальной классификации, организовывали «принцип видения и разделения» социального мира, стандартизированную схему социального учета, объяснительную сетку публичных дискуссий, набор пограничных маркеров, легитимную форму для публичной и личной идентичностей» [40 R. Brubaker (Р. Брубейкер) (2000 г.). Nationalism Reframed:Nationhood and the National Question in the New Europe (Переосмысление национализма: государственность и национальные вопросы в новой Европе). Cambridge University Press: Cambridge, стр. 31]

Именно в советское время широкое распространение получает взгляд на этничность как на важнейшую характеристику каждого человека, определяющую его национальность (“ethnic nationality”) и предаваемую из поколения в поколение путем биологического наследования.

В контексте советской версии истории Баку отведено особое место в качестве примера эффективной работы советской национальной политики как для Азербайджана, так и для СССР в целом. В нем неразрешимые проблемы находят свое оптимальное решение: антагонизм, разделявший в нем народы до установления советской власти, в течение пяти лет ее существования не только исчезает, но переплавляется в «братство». В этом контексте выглядит несколько странным, что конфликтам (1918-1920 гг.), предшествовавшим установлению советской власти, уделяется столь мало внимания. Можно предположить, что «идеологически верное» описание этих событий могло бы сделать положительный образ большевиков-интернационалистов, преодолевших межнациональную рознь, более четким и глубоким. Однако авторы предпочитают не акцентировать внимание на конфликтах. Можно предположить, что к первой половине 1980-х годов описание случавшихся конфликтов не было актуальным или рассматривалось как «пятно» на биографии Баку – форпоста интернационализма и примера для подражания.

Постсоветская версия: национально-
освободительное движение и конфликты

В постсоветском учебнике, во многом порывающем с советской традицией исторического повествования, для событий 1918-1920-х годов предлагается совершенно другая интерпретация. Основным допущением, заложенным в основание оценки событий, связанных с советизацией, становится установка, что большевики были продолжателями российской имперской традиции. Так, например, авторы полагают, что: «[З]аявленные большевиками – “Декларация прав народов России”, “Обращение к трудящимся-мусульманам России и Востока” по сути своей носили пропагандистский характер. Большевики хотели в новой форме восстановить российскую колониальную систему» [Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр. 6]

Оценка действий «мусаватистов» и «большевиков» меняется на противоположную. В новой системе координат первые становятся героями, вторые – антигероями. Отрицательный образ «большевиков» усиливается путем постоянного упоминания альянса «бакинских большевиков» с «дашнаками» («армянскими националистами»).

«В конце 1917 – начале 1918 годов Баку был превращен в центр большевистско-дашнакских групп. Сюда стекались антиазербайджанские силы со всего Южного Кавказа. В Баку прибыл С. Шаумян, который еще в конце 1917 г. был назначен Лениным чрезвычайным комиссаром Южного Кавказа. Сюда же перевели Военно-революционный комитет, созданный под руководством армянина Корганова на II краевом съезде Кавказской Армии в Тифлисе. Возвратившиеся с Ближневосточного и Кавказского фронтов после Эрзинджанского перемирия 6 тыс. русских и 8 тысяч армянских солдат также были сконцентрированы в Баку. Видя все возрастающее влияние партии «Мусават» в Азербайджане, большевистский центр и прислуживавшие ему местные большевистско-дашнакские силы объявили Баку ареной «борьбы революции с контрреволюцией» на Южном Кавказе. В распоряжении Бакинского Совета, где верховодила группа большевиков-дашнаков, была Красная Армия. Под этим названием было сосредоточено 20-тысячное войско, сформированное, в основном, из армян» [Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр. 9]

В отличие от советской версии, где противостояние «революционных» и «контрреволюционных» сил охарактеризовано в категориях классовой борьбы («большевики» выражают интересы «трудящихся разных национальностей», а «дашнаки» и «мусаватисты» – эксплуататоров), в постсоветской доминирует этническая интерпретация: «большевики» вступают в коалицию с «армянами»/«дашнаками» и «русскими» против «азербайджанского народа» и «мусаватистов». Агенты, которые в советской версии представлены как идеологические противники («большевики» против «дашнаков»), сливаются и превращаются в «большевистко-дашнакские группы», проводящие совместную «антиазербайджанскую политику». Так же как в советской версии истории местные «большевики» не могли быть ассоциированы с «эксплуатацией», в постсоветской они лишаются возможности быть («честными») «азербайджанцами».

В современной версии советский интернационализм рассматривается как фикция, призванная скрыть враждебное отношение «большевиков» (преимущественно «русских» и «армян») к «азербайджанцам». Указание на иноэтничность («не-азербайджанскость») становится достаточным основанием для враждебного отношения и не нуждается в дополнительных аргументах. На этом фоне «мартовские бои в Баку» трансформируются в «расправу над мусульманами/азербайджанцами»:

«Соединения армянских большевиков-дашнаков в различных частях Баку начали проводить митинги и собрания против азербайджанцев. <> Рано утром 31 марта колонны большевиков-дашнаков напали на населенные азербайджанцами кварталы «Кирпичхана», «Маммедли» и другие. Они начали обстреливать эти кварталы с воздуха и с моря, применяя самолеты и артиллерию военных кораблей. Армяне убедили русских матросов в том, что якобы в крепости в Ичери-шехер азербайджанцы уничтожают русских. Матросы послали своего представителя и, убедившись, что это провокация, прекратили огонь. <> Армянские шовинисты учинили расправу над мирным мусульманским населением. Жители азербайджанских кварталов были изрублены саблями» [Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр. 12]

В отличие от советской версии, в которой мартовские погромы описаны скупо, в современной версии авторы приводят детальное описание мотивов вовлеченных в действия лиц, оправдывая одних и возлагая вину на других. Основная вина за «расправу над мирным мусульманским населением» возлагается на «армян» («армянских шовинистов», «армянских большевиков-дашнаков»), «русские матросы» представлены как невольные помощники, обманутые «армянами». «Русские» или «большевики» как таковые (вне связи с «армянами» и «дашнаками») не рассматриваются как «враги». Насилие, которое они демонстрируют в отношении «азербайджанцев», объясняется, как правило, тем, что они попадают под влияние «армян», становятся жертвами их провокаций и т.п.

Уже знакомый из советского учебника большевик Нариман Нариманов предстает в новом образе. Из приводимого в учебнике отрывка его записей ученик теперь узнает, что:

«[Д]ашнаки говорили: “Мы не признаем большевика [если он из числа тюрок-мусульман, Г. С.], достаточно того, что он мусульманин”. Они убивают кого хотят, разрушают дома, превращают их в руины. Не щадят не только мужчин, но и беременных женщин» [Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр. 13]

Дискурсивный образ погибающей от рук «дашнаков» беременной женщины дополнен статистикой: «В результате мартовского геноцида только в Баку было убито более 12 тысяч человек» [Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр. 14]; «[В] Бакинской губернии геноцид мусульман (азербайджанцев) продолжался до середины 1918 г. За это время было убито свыше 20 тысяч азербайджанцев» [Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр. 16]

Подчеркивая синонимичность слов «мусульмане» и «азербайджанцы» («геноцид мусульман (азербайджанцев)»), авторы дают основание полагать, что видят корни враждебности «армян» к «азербайджанцам» не только в этнических, но и в религиозных различиях. В учебнике довольно отчетливо прослеживается ассоциация «азербайджанцев» с «мусульманами», а «армян» с «христианами»,47 что позволяет осмысливать события 1918-1920 гг. в терминах религиозного противостояния.

47 «Прибытие в Баку 17 августа английского генерала Дестервиля очень обрадовало армян. Однако малочисленность английских войсковых частей (всего 1000 чел.) вызвало недовольство христианского населения города» (Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр. 29).

В целом партийная принадлежность, как характеристика сторон конфликта, уступает место характеристикам этнокультурным и религиозным. Так, в параграфе третьем с говорящим названием «Создание в Баку большевистско-дашнакского режима и его антиазербайджанская политика» мы читаем:

«[В] руководство Совнаркома входили продашнакски настроенные армяне-большевики. <> Именно поэтому один из лидеров Армянской республики той поры А. Хатисов назвал Бакинский Совнарком, возглавляемый С. Шаумяном, «армянским советским правительством». Наличие в составе этого правительства всего трех азербайджанцев <> показывало почти полное отсутствие здесь национальных устоев» [Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр.  19]

Авторы проявляют постоянную (не характерную для советской версии учебника) озабоченность   статистикой   национального   состава   правительственных   органов или военных подразделений. На фоне постоянно артикулируемого противостояния «(большевиков) – армян» и «азербайджанцев» указание на то, что «азербайджанский» Бакинский Совнарком возглавляет «армянин» С. Шаумян, становится доказательством «антиазербайджанской» направленности советского режима, установившегося в городе, а также проводимой им политики. При этом интернационализм Баку становится фактором, препятствующим национально-освободительному движению.49

49 «Одним из самых вредных антиазербайджанских предложений большевистско-дашнакского руководства, нашедшего себе ‘теплое местечко’ в Бакинском Совете, было стремление отделить Баку от Азербайджана. Киров, Мирзоян, Серебровский заявляли, что Баку не тюркский, а интернациональный пролетарский город, и поэтому его необходимо присоединить к территории России» (Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр.  116).


Что касается армянских погромов, произошедших в Баку после того, как османские войска получили контроль над городом, свергли власть Бакинского Совнаркома и сформировали мусаватское правительство, то, как и в случае советского учебника, в современном учебнике они не упоминаются. Предлагается общая позитивная оценка появления в Баку турецкой армии. Учебник повествует об обращении подошедших к Баку частей турецкой армии, в котором «выдвигалось требование сдать город без боя, взамен давалась гарантия обеспечения прав всех граждан, независимо от их национальной принадлежности и вероисповедания» [Т. Гафаров, И. Мамедов, и др. (2002 г.). История Азербайджана для 11 класса общеобразовательной школы. Чашыоглу: Баку, стр. 30]


Таким образом, «турки», а не «большевики» предстают в образе колонизируемых. Слабость последних объясняется, с одной стороны, отсутствием у них реальной власти, а с другой стороны тем, что власть сознательно лишает их какой-либо возможности эту власть получить.

В центре современного исторического повествования мы видим «азербайджанцев»/ «азербайджанский народ». Главные положительные образы закреплены за героями национально-освободительного движения. Границы между «азербайджанцами» и «неазербайджанцами» («армянами», «грузинами», «евреями», «русскими») жестко фиксируются, соответствующие группы предстают как гомогенные, обладающие взаимоисключающими интересами, но способные объединиться в борьбе за доступ к ресурсам, по праву принадлежащим «азербайджанцам». Характерная для советского дискурса артикуляция внутренней гетерогенности этнических групп и интернациональной классовой солидарности трудящихся уступает место дискурсу этно-национального единства. Эссенциализм классовой теории уступает позиции эссенциализму нации. На смену нормализации дружбы/братства народов (или их основной части – рабочих и крестьян) приходит нормализация межнационального конфликта.

Современное историческое повествование определяет сочетание дискурсов этно-национализма и антиколониализма. Гражданскому дискурсу в учебнике фактически не отводится серьезного места. Только «азербайджанцы» (или «турки» – «братья по крови») наделяются легитимным правом руководить республикой и способностью быть «патриотами Азербайджана». Именно в этом усматривается причина вытеснения азербайджанцев из органов власти в 1920-е годы. «Русским», «армянам» и «евреям», заменившим в советское время «азербайджанцев» на руководящих должностях, приписана роль «колониальной администрации». Они контролируют республику, лишают ее независимости и инициируют процесс расхищения ее природных богатств.


Выводы

Тип исторического нарратива, о котором идет речь в статье, Марк Ферро обозначил как «институциональную историю». Это история, «которая главенствует, так как выражает или узаконивает политику, идеологию, режим» [M. Ferro (М. Ферро) (1992 г.) Comment on raconte l’histoire aux enfants (Как рассказывают историю детям). Высшая школа: Москва, стр. 306]. Как в СССР, так и сегодня ученикам предлагается лишь одна, «правильная», утвержденная Министерством образования версия истории. При этом в обеих версиях рассказ об истории нациестроительства максимально редуцируется, и мы сталкивается с единственной официально разрешенной интерпретацией событий. И если советская интерпретация сводит конфликты и их разрешение к классовой борьбе, то постсоветская версия сосредоточена на этнизации образа коварного «исторического врага».

Сравнительный анализ советского и постсоветского учебных нарративов позволяет исследовать две существенно отличающиеся версии национальной истории Азербайджана. Отличие этих версий отражается как в подборке событийного ряда, так и в интерпретации отобранных для описания в учебниках событий. Это различие определяется спецификой, целями и содержанием разных проектов нациостроительства (советского и постсоветского).

В советской версии «народы», состоящие из рабочих и крестьян, всегда дружат, а «буржуазные националисты» (которые, по сути, лишаются права быть частью «своих народов») стремятся «народы» поссорить. В постсоветской версии разные народы фигурируют в качестве либо братских и дружественных (например, азербайджанцы и турки), либо неизменно враждебных (азербайджанцы и армяне). В свою очередь, эту вражду и дружбу неизменно верифицируют, т. е. им придают объективные черты: дружим, потому что «братья по крови» или по вере, враждуем, потому что «разной крови» и разной веры. Т. е. на смену классовому подходу приходит дискурс этно-национализма.

В советской и постсоветской версии национальной истории мы сталкиваемся с феноменом «забвения» или «исторического заблуждения», без которого, как считал Эрнест Ренан, создание национального сообщества было бы невозможно [Э. Ренан (1902 г.). ‘Что такое нация?’, Собрание сочинений в 12-ти томах. Т. 6. Киев, стр. 92]. В том и другом случае «забывают» и «помнят» вполне определенные вещи. В целом, на мой взгляд, можно утверждать, что советские исторические конструкты были нацелены на преодоление существовавших конфликтов. Через замалчивание фактов и/или деталей и классовую интерпретацию событий кровавых армяно-азербайджанских столкновений 1918-1920 гг. советские идеологи как бы снимали конфликт. По советской версии, конфликты разрешались с завершением процесса институционализации национальных республик (территориального оформления и пр.), а также с преодолением классового неравноправия.

В ситуации распада СССР советская версия разрешения конфликтов, основанная на «изобретении классов» [S. Fitzpatrick (Ш. Фитцпатрик) (2005 г.). Указ. Соч., стр. 32-40] и «архитектонической иллюзии» [Р. Брубейкер. Мифы и заблуждения. (2000 г.). Указ. Соч., стр. 152],  быстро утратила свою действенность. Однако это не умаляет того факта, что на протяжении нескольких советских поколений каких-либо серьезных конфликтов не происходило. С другой стороны, на протяжении тех же нескольких поколений формировались фреймы, в которых развивался «новый национализм» [R. Suny (Р. Суни) (1997 г.). Указ. Соч., стр. 374-378]. Именно советская власть, ориентирующая на «дружбу народов», институционализировала национальную принадлежность как обязательную биологическую характеристику любого человека. В результате та же власть создавала условия для распространения в ходе коллапса СССР массового этно-национализма.

Условиями для возникновения этого массового национализма стали всеобщее среднее и массовое высшее образование, получив которое каждый советский гражданин впитывал эссенциалистские представления о феномене нации. Советская власть культивировала «национальные культуры», связывала их с «национальными территориями». Она прививала идею, что дружат народы и представители разных национальностей, а не обычные люди, для которых этничность является приватной стороной жизни. Гражданский аспект «советского национализма» – конструирование единого советского сообщества – подразумевал окончательное преодоление этно-националистических представлений только в теории. На практике этнические идентичности и межгрупповые границы постоянно укреплялись, несмотря на русификаторские тенденции, установившиеся с конца 1930-х гг. Таким образом, модель, предназначенная для окончательного решения межнациональных конфликтов, хоть и была успешной в определенный период времени, способствовала их появлению на совершенно новом, более масштабном уровне. В момент распада СССР национальные движения быстро стали массовыми, о чем националисты в досоветский период даже и не могли мечтать.

В постсоветский период многочисленный отряд профессиональных историков (еще одно порождение советской национальной политики) довольно быстро сконструировал новую версию национальной истории. В новой интерпретации армяно-азербайджанских взаимоотношений основное место стало уделяться конфликтам, а периоды мирных отношений стали описывать как исключение из правил или замалчивать. При этом современный армяно-азербайджанский конфликт эссенциализируют и репрезентируют как длящийся «на протяжении веков» и потому «естественный» и «неизбежный».

Рекомендации

Зададимся вопросом: какая из версий национальной истории (интерпретации событий или этно-исторических мифов) может нас, как людей, ищущих возможность мирного решения конфликтов, больше устраивать? Воспроизводство постсоветской версии истории, в основе которой лежит миф об «извечной вражде», с моей точки зрения, способно вести только к эскалации конфликта. Советская версия выглядит сравнительно более привлекательно, но, будучи основана на отказе от серьезного осмысления событий, не укладывающихся в рамки дискурса о «дружбе народов», она не может рассматриваться как ведущая к реальному разрешению конфликтов. Кроме того, поддержание мифа о «дружбе народов» требует специфических дисциплинарных практик, связанных с жестким подавлением инакомыслия, характерным для авторитарных режимов, но недопустимых в обществах демократических.

Необходима новая версия, новые подходы к репрезентации истории. С моей точки зрения, ревизии необходимо подвергнуть сами концептуальные основания школьных курсов истории. Следует пересмотреть саму телеологическую (историцистскую) установку, подталкивающую к осмыслению современных конфликтов преимущественно как исторически неизбежных и вечных. К счастью, здесь не нужно изобретать велосипед.

Значительная часть опыта может быть просто заимствована. Например, опыт историков из Германии и Польши может служить хорошим примером [Подробнее см.: L. Veselý (Л. Веселы) (ред.) (2008 г.). Contemporary History Textbooks in the South Caucasus (Современные учебники истории на Южном Кавказе). Association for International Affairs: Prague, стр. 89-142].

События конфликтов не следует замалчивать, как это делалось в годы СССР. Их следует обсуждать. Но для того, чтобы такое обсуждение стало возможным, необходимо отказаться от эссенциализации конфликтов, от практик конструирования мифов об «исторических врагах». Необходимо преодолевать тенденцию рассмотрения конфликта как игры с нулевым результатом (либо мы, либо они). Ученику следует предлагать различные альтернативные интерпретации событий. Следует также избегать редуцированных версий исторического повествования, создавать условия для развития критического восприятия клише и стереотипов, воспроизводящихся в учебниках. Следует предоставить ученикам право (преимущественно в старших классах) знакомиться со всеми известными фактами, особенно связанными с ключевыми событиям истории. Составители учебников и преподаватели не должны выступать в роли цензоров, производящих отбор фактов и их интерпретаций.

Определенная часть учебного процесса должна быть построена на свободном обсуждении и/или дискуссиях (семинарах), Следует отказаться от жесткой схемы: учитель преподает – ученик отвечает. Основанная цель таких дискуссий/семинаров – выработка ясного понимания специфики исторического знания и методологии его получения. На таких семинарах, которые могли бы строиться в стиле свободного взаимодействия между преподавателем и учениками, следует прививать опыт понимания того, что не существует исторических фактов без их интерпретации. Напротив, множественность интерпретаций является существенной спецификой исторического знания.

Следует принципиально пересмотреть курсы истории и отказаться от преимущественного внимания только к событиям политическим. В курсы необходимо внести всю возможную информацию по истории повседневной жизни. Я также убеждена, что необходимо развивать направление устной истории (oral history). Практические занятия, а также дискуссии и семинары могли бы включать в себя развитие данного направления. Т. е. ученики школ могли бы получить реальный опыт сбора материалов методом устной истории, а также их анализа и интерпретаций.

Наконец, с моей точки зрения, важнейшей установкой при создании новых учебников должен стать отказ от наделения «наших» конфликтов чертами уникальности. Южно-кавказские конфликты не уникальны. Эти конфликты в полной мере отражают политический принцип национализма, суть которого, по замечанию Эрнеста Геллнера, «состоит в том, что политическая и национальная единицы должны совпадать» [E Gellner (Э. Геллнер) (1983 г.). Nations and Nationalism (Нации и национализм). Cornell University Press: Ithaca & NewYork, стр. 1.]. В этом принципе меньше всего внимания уделяют правам человека, которые дискурсивно подменяют правами воображаемого коллектива («нации»). Отказ от этого принципа в историческом повествовании может выразиться в диверсификации ныне доминирующей идеи длящегося сквозь века противостояния и бескомпромиссной борьбы всех против всех за территориальную независимость. Следует вспомнить, что эта борьба, которая, безусловно, имела место, заключалась еще и в стремлении создать достойные условия жизни для граждан будущего независимого государства. Таким образом, следует отказаться от представлений о государстве как самоцели и вернуться к идее о государстве как способе организации жизни населяющих его людей на основании соблюдения прав человека и гражданина.

[abu_umar_as-sahabi]

ГЛАВА 2

«Изобретение традиций»: тема советизации в учебниках истории советской и постсоветской Армении

Тигран Матосян


Введение

В данной статье приведен анализ процесса создания учебников истории в постсоветской Армении. Путем текстуального анализа советских и постсоветских учебников продемонстрирована также трансформация исторического нарратива советизации Армении. В частности, в статье сделан вывод о том, что после получения независимости издание учебников истории и их содержание утверждает правительство Армении, и что новый идеологический критерий, определяющий содержание этих учебников, соответствует общему тренду «деидеологизации» и «повторной идеологизации» (или «национализации»), наблюдаемому на всем постсоветском пространстве. Кроме того, в этой статье создание учебников истории и национализация истории рассматриваются как «изобретение традиций» *, которое, с одной стороны, частично воспроизводит советскую практику создания учебников (в отношении как их централизованного характера, так и интерпретации определенных тем), и, с другой стороны, служит общей цели придания легитимности вновь созданным институтам и проводимой ими политики.

* E. Hobsbawm (Е. Хобсбаум) (1983 г.). ‘Introduction: Inventing Traditions’ (Введение: изобретение традиций) in E. Hobsbawm & T. Ranger (eds) (1983). The Invention of Tradition (Изобретение традиции). Cambridge University Press: Cambridge, pp.1-14

Например, одной из целей таких вновь созданных институтов является самоопределение Нагорного Карабаха, и эта цель должна была найти свое отражение в учебниках. В отличие от советских учебников, которые были написаны в духе интернационализма и поэтому не содержали описаний этнических и территориальных конфликтов, постсоветские учебники ввели новые темы территориальных споров в отношении Советской Армении и содержат нарративы о передаче армянских территорий Азербайджану и Турции в результате несправедливых решений и договоров.

В первой части данной статьи приведен обзор возникновения централизованной государственной системы создания учебников в Армении. В ней также приведено описание одновременного процесса возникновения идеологических установок, в соответствии с которыми предполагалось написание новой истории. Далее представлены изменения в самом историческом нарративе путем сравнительного анализа периода «советизации» в трех учебниках истории (одного советского и двух постсоветских).


===============================================

Новые учебники истории: система утверждения

Хотя в данной статье не обсуждается система утверждения советских учебников по истории Армении*, однако из общего контекста чрезвычайно централизованной системы управления образованием в СССР очевидно, что монополия на создание учебников в Советской Армении принадлежала Советскому государству.

*  Причина этого ограничения заключается в недостатке информации о процессе, т.е. в недоступности как документов, так и интервьюируемых лиц. К сожалению, к моменту начала данного исследования как главный редактор, так и все три автора последнего советского учебника уже давно были покойными

Как указано на титульной странице последнего (опубликованного в 1987 г.) советского учебника истории Армении, он был утвержден Министерством образования Армянской Советской Социалистической Республики. Принцип чрезвычайной централизации справедлив и для идеологических рамок: учебники по истории Армении должны были следовать генеральной линии «большевистских аксиом» (особенно при интерпретации событий 20 века). Эти аксиомы были институализированы в соответствии с написанной в 1931 г. статьей Сталина О некоторых вопросах истории большевизма [Ю. Чемикова (2010 г.). «Как писались учебники истории при Сталине», обращение 20 ноября 2011г. Документ доступен по адресу http://urokiistorii.ru/learning/manual/2010/16/kak-pisalis-uchebniki-istorii-pri-staline]

В 1993-1994 гг. в Армении были изданы первые постсоветские школьные учебники, в том числе и по истории армянского народа. Можно предположить, что на создание этих учебников истории оказал также влияние еще не завершенный процесс децентрализации в различных областях жизни Армении. Однако из более тщательного анализа следует, что с начала 1990-х годов и до сегодняшнего дня этот процесс был консолидирован в руках государства. Государство приобрело также прямые правомочия в отношении содержания этих учебников.

6 марта 1992 г. директивой Совета «Министерства образования» Институту педагогических исследований (подчиняющегося этому же министерству) была поручена задача разработки концепции написания новых учебников и учебных планов по всем гуманитарным предметам*.

* С. Арсенян. «Национальным школам требуются учебники с национальным содержанием. Школы ждут», Dprutyun, 11-17 июня 1993 г., стр. 4. Эта большая статья была посвящена состоянию дел и прогрессу в деле создания новых учебников, она содержит интервью с учеными и официальными лицами, отвечающими за написание и публикацию этих учебников

В июне 1993 г., в интервью периодическому изданию Dprutyun [Обучение], директор этого института сообщил, что для выполнения поставленной задачи были созданы восемь временных исследовательских групп, возглавляемых известными учеными. В результате этой работы в течение одного года Министерство образования утвердило и отправило в печать 48 новых учебников и 9 пособий для учителей [Там же]

В течение 1993 г. исследовательская группа, ответственная за написание учебников по истории Армении, возглавляемая Владимиром Бархударяном (в то время членом-корреспондентом Академии наук Армении), создала два учебника – один для 5-6 классов и второй для 7-8 классов. Бархударян приводит интересные подробности (в интервью в рамках этого исследовательского проекта) относительно важной роли, которую придавали новым учебникам истории лидеры страны того времени. В частности, вскоре после обретения Арменией независимости с ним встретился председатель Верховного совета (Национального собрания) Армении, который сказал, что существует «суровая необходимость написания объективных учебников истории для школ» [Интервью с Владимиром Бархударяном 15 июня 2011 г]. После того, как проект учебника истории был подготовлен, Бархударян был приглашен на встречу с президентом Левоном Тер-Петросяном, который сам был специалистом в области истории и востоковедения. Президент прочел проект учебника и одобрил его публикацию, приложив перечень собственных замечаний.

После написания первых учебников полномочия государства в части их создания и содержания начали приобретать более институализированный характер. Несмотря на некоторую децентрализацию процедур публикаций, именно государству принадлежало последнее слово в вопросе о том, кто должен публиковать и что должно быть опубликовано. Начиная с 1998 г. Министерство образования и науки отбирает учебники на основе конкуренции между негосударственными издательствами. Эти издательства должны создавать свои группы авторов учебников и брать на себя ответственность за публикации *.

* Армянский образовательный портал (2009a). «Конкурс учебников в соответствии с новыми механизмами отбора», обращение 20 ноября 2011 г. Документ доступен по адресу www.armedu.am/arm/official.php?sec=news&id=2094

Сегодня выбор осуществляется с помощью конкурса, организуемого одним из агентств этого министерства под названием «Фонд распространения учебников» *.

* Армянский образовательный портал (2009b). «Семь учебников для средней школы», обращение 15 июля 2011 г. Документ доступен по адресу http://www.armedu.am/arm/official.php?sec=$p=4&id=1308

Общая политика утверждения учебников изложена также в «Законе Республики Армения о государственном образовании», принятом 10 июля 2010 г. Этот закон содержит четыре статьи, некоторые части которых непосредственно относятся к процессу оценки и использования учебников в школах, и восстанавливает полномочия государства в вопросах их создания и содержания  *.

* Армянский образовательный портал (2009b). «Семь учебников для средней школы», обращение 15 июля 2011 г. Документ доступен по адресу http://www.armedu.am/arm/official.php?sec=$p=4&id=1308

==============================================


Новые концептуальные принципы

Почти аксиоматическое предположение о том, что обучение истории в государственных школах не может существовать вне определенной политической парадигмы, заставляет вспомнить об идеологии, принятой вновь созданными республиками в качестве основы для пересмотра истории после распада Советского Союза. До сих пор один из основных аргументов ученых, занятых изучением учебников, относится к одновременным процессам деидеологизации, повторной идеологизации или открытой национализации истории в странах на постсоветском пространстве. Как сказано авторами одного из исследований, «именно во вновь созданных национальных государствах, возникших после распада советского блока, мы наблюдаем повторное возникновение открытых национально-центричных нарративов» [Y. N. Soysal & H. Schissler (2005 г.) (Сойсал и Шислер). «Teaching beyond the National Narrative» (Обучение за пределами национального нарратива), in H. Schissler and Y. N. Soysal (eds) (2005). The Nation, Europe, and the World.Textbooks and Curricula in Transition. (Нация, Европа и мир. Учебники и программа образования в переходный период). Berghahn Books: NewYork, Oxford, p.6]. Тот факт, что история в республиках бывшего Советского Союза была национализирована или «деколонизирована», подтверждается также в недавнем исследовании постсоветских учебников, выполненном в Российской Федерации [A.A. Данилов и A.В. Филиппов (ред.) (2009 г.). Освещение общей истории России и народов постсоветских стран в школьных учебниках истории независимых государств. Москва, стр.13]

Деидеологизацию и повторную идеологизацию истории на постсоветском пространстве можно также интерпретировать с использованием концепции «изобретенных традиций» Хобсбаума [E. Hobsbawm (Е. Хобсбаум) (1983 г.). Op. Cit.; V. E. Bonnell (В.Е. Боннелл) (1999 г.). Iconography of Power: Soviet Political Posters under Lenin and Stalin. (Иконография власти: советские политические плакаты при Ленине и Сталине). University of California Press: Berkeley, Los Angeles, London. Используя концепцию «изобретенных традиций» Хобсбаума, Боннелл демонстрирует процесс придания легитимности советским политическим институтам с помощью визуальной большевистской пропаганды в первые десятилетия советской власти (Там же, стр. 1-19)].

Если говорить более конкретно, то национализация истории Армении, как новая традиция, выполнила частично совпадающие функции придания легитимности институтам (и их стремлениям), образованным после получения независимости и привития «убеждений, систем ценностей и поведенческих обычаев» [Там же, стр. 9].

В новой повторно идеологизированной версии истории Армении можно обнаружить то, что Хобсбаум называет «повторением» старых традиций. Это наиболее заметно в тенденции объединения так называемых «цивилизационного» и «формационного» подходов к интерпретации истории*, или в более позитивном представлении советской истории в самых последних учебниках.

* Первый подход рассматривает мировую историю как множество местно развивающихся историй, которые представляют различные культуры, в то время как второй подход базируется на идее Маркса и Энгельса о том, что общество проходит через пять последовательных общественно-экономических формаций: первобытнообщинную, рабовладельческую, феодальную, капиталистическую и коммунистическую

Более пристальный взгляд на процесс создания учебников свидетельствует о том, что национализация учебников истории Армении носила постепенный характер, соответствующий другим общим процессам национализации в стране. Как отмечает в своем интервью Бархударян (главный редактор первого постсоветского учебника), отсутствие идеологических установок представляло собой одну из основных проблем, с которыми столкнулись авторы первого учебника [Интервью с Владимиром Бархударяном].  Приведенная ниже критика, высказанная в начале девяностых годов одним из чиновников Министерства образования, перекликается со словами Бархударяна:

«Учителя истории должны с осторожностью относиться как к старым, так и к новым учебникам, используя педагогические мотивировки, поскольку старые учебники ограничены рамками марксизма, а новые почти полностью лишены любых концептуальных оснований и принципов» [А. Гукасян. «Преподавание истории в текущем году обучения», Dprutyun, 2-8 декабря 1993 г., стр. 3]

Это подразумевает, что формирование «национально-центричной» истории в учебниках происходило в рамках общего контекста национализации истории в научных кругах и иных сферах общественного дискурса в постсоветской Армении.

Сегодня, в отличие от ранних девяностых, идеологические установки в области как написания учебников истории, так и ее преподавания в школах определены в «критерии предмета и плане», которые введены в Армении в программу среднего образования с 2004 г. Перед этим авторы и учителя руководствовались «планами предмета», которые структурно определяли содержание предмета, однако не имели подробных идеологических установок [Интервью с Арамом Назаряном (13 июня 2011 г.), автором опубликованного в 2009 г. Критерия и плана по предмету «История армянского народа» для старших классов средней школы]

В частности, документ «Критерий предмета и план» определяет, что должно являться главными целями обучения истории в средней и старшей школах*.

* После того, как Закон Армении о народном образовании определил трехступенчатую (базовую, среднюю и старшую) систему среднего образования, обучение «Истории армянского народа» было организовано в соответствии с новыми реалиями. Был принят циркулярный подход, который предполагает, что историю следует преподавать в полном объеме в средней школе, а затем более подробно повторять в старшей

В этом документе приведены также руководящие принципы, в соответствии с которыми учителя могут выбирать темы для изучения в своих классах. Арам Назарян, автор самого последнего (2009 г.) критерия и плана по тематике истории Армении*, говорит, что этот документ определяет три основных приоритета, полученных из предыдущего и текущего исторического развития жизни армянского народа, а также его будущих устремлений [Интервью с Арамом Назаряном].

* А. Назарян (ред.) (2009 г.). Критерий и план по предмету «История армянского народа» для старших классов средней школы. Центр образовательных программ, Министерство образования и науки: Ереван

Первый приоритет относится к истории становления армянской государственности: «Стержнем содержания критерия по этому вопросу... является история армянской государственности, поскольку на современном цивилизационном этапе усиление и развитие национальной государственности играет для нас важную роль» [А. Назарян (ред.) (2009 г.). Op. Cit., стр. 8]

Второй акцент, согласно автору, должен быть сделан на армянской культуре, изучение которой представляется весьма важным делом в эпоху культурной глобализации*.

* «С древних времен Армения известна в качестве колыбели цивилизации. Армения была тем местом, где завязывались взаимоотношения, возникали взаимодействия и происходило взаимное влияние европейских и азиатских цивилизаций. Армянский народ создал, сохранил и развил уникальную культуру, благодаря которой армяне существуют в течение тысячелетий и достигли современного этапа истории человечества» (Там же, стр..

Наконец, третьим приоритетом является история борьбы армянского народа за национальное освобождение против «иностранных угнетателей» [«Одна из типичных характеристик армянской истории заключается в многовековой борьбе за сохранение и восстановление независимости и свободы, поэтому данная черта лежит в основе третьего направления содержания данного предмета» (Там же, стр.]

Документ «Критерий предмета и план» подчеркивает также важную роль учителей истории, рассматривая их в качестве главных представителей государственной идеологии. Этот документ гласит, что учителя должны принять modusoperandiи взгляд на мир, которые соответствуют национальным интересам Армении; им необходимо также избавиться от «избыточного» идеологического груза советской эпохи [Там же, стр.8]

=============================================


Тема советизации в советских и постсоветских учебниках

В этой части статьи приведено сравнение трех учебников по истории Армении (советского учебника, изданного в 1987 г., и двух постсоветских учебников, изданных в 1994 и 2008 гг. соответственно), позволяющее понять, как изменения политической идеологии привели к изменению официального исторического нарратива, нашедшего отражение в учебниках для государственных школ. Для сравнения были выбраны пять подразделов общей темы «Советизация Армении»: большевистское восстание в Армении в мае 1920 г.; международное положение Первой Республики; падение и советизация Республики; образование СССР; территориальные проблемы между Советской Арменией и ее соседями.

Анализ этих подразделов свидетельствует о том, что одновременный процесс деидеологизации и национализации истории осуществляется с помощью следующих механизмов создания дискурса: новая интерпретация причин и последствий ключевых исторических событий; переоценка действующих лиц исторических изменений; введение и пропуск определенных тем.

Главная цель советских учебников заключается в придании легитимности установлению Светской власти и в акцентировании ее исторической необходимости как результата борьбы рабочего класса против буржуазной власти Республики Армения, а также позитивного влияния Октябрьской социалистической революции в России. Результаты советизации для населения Армении представлены в исключительно позитивных тонах.

В противоположность этому постсоветские учебники доказывают, что советизация Армении была навязана извне и не пользовалась популярностью среди местного населения. Новый нарратив советизации соответствует аргументу национализации или легитимации вновь обретенной независимости. Другими словами, путем опровержения «большевистских аксиом» новые учебники связывают истории Первой и Третьей Республик и косвенно поддерживают идею о том, что стремление к независимости и национальному государству всегда было присуще армянскому народу, и что падение Первой Республики было следствием не внутренней несостоятельности, а скорее взаимодействия внешних неконтролируемых факторов.

Другой признак идеологического изменения в постсоветских учебниках связан с ролью «исторических действующих лиц». Например, «рабочий класс» теряет свое место «мотора исторических изменений», и это место занимают действующие лица, представляющие армянскую государственность, например, власти Первой Республики. Международные отношения более не характеризуются в терминах марксистско-ленинского противопоставления социалистического и империалистического миров.

Идея интернационализма и хороших братских отношений с соседними народами в новых учебниках отброшена, появляется тема этнических границ и территориальных споров в рамках более широкого контекста национально-освободительной борьбы армянского народа. Кроме того, распад Советского Союза дает возможность учебникам привести критическую оценку роли Советской России в деле перехода части армянских территорий под юрисдикцию Турции и Азербайджана.

Следует также отметить наличие небольших отличий двух постсоветских учебников, особенно в оценках политических преобразований. Например, в учебнике 2008 г. содержится значительно меньше негативных оценок советизации Армении и ее вхождения в состав СССР; кроме того, история Республики Армения до и после советизации представлена в более синкретичном виде по сравнению с учебником 1994 г. Большевистское восстание в мае 1920 года

Как советские, так и постсоветские учебники истории рассматривают большевистское восстание в мае 1920 г. в качестве важного предшественника последующей советизации Армении осенью того же года. Наиболее рельефное идеологическое отличие в интерпретации этого события относится к причинам и результатам указанного восстания. Если советские учебники представляют данное событие как нечто неизбежное и обусловленное стремлением рабочего класса сбросить Дашнакское правительство (краткое наименование партии «Армянская революционная федерация»), то постсоветские учебники утверждают, что это восстание не пользовалось поддержкой населения и что его организаторы полагались, главным образом, на внешнее военное вмешательство.

Признавая роль организационных упущений (в основном оборонительная тактика, отсутствие координации усилий между рабочими и крестьянами, помощь Дашнакскому правительству со стороны «англо-американского империализма» и т. д.), которые внесли свой вклад в подавление восстания, советские учебники утверждают, что это событие оказало общее позитивное влияние, заложив фундамент советизации Армении. В противоположность этому постсоветские учебники оценивают последствия данного события негативно, утверждая, что восстание подорвало стабильность Республики и в конце концов привело к потере государственности. Три приведенные ниже выдержки (из советского и двух постсоветских учебников соответственно) подчеркивают это идеологическое различие:

«Героическое майское восстание является славной страницей в истории революционного движения в Армении: это было мощное всенародное движение, которое нанесло серьезный удар по власти Дашнаков. Майское восстание стало хорошим уроком для Коммунистической партии и трудящихся масс Армении. Они прошли через этап обучения политической зрелости, что сыграло огромную роль в достижении будущей победы [Х.А. Аветисян (ред.) (1987 г.). История армянского народа (1900-1987 гг.).Учебник для 9-10 классов средней школы.Третье издание. Luys: Ереван, стр. 84]


===================================================

Большевистское восстание в мае 1920 года

Как советские, так и постсоветские учебники истории рассматривают большевистское восстание в мае 1920 г. в качестве важного предшественника последующей советизации Армении осенью того же года. Наиболее рельефное идеологическое отличие в интерпретации этого события относится к причинам и результатам указанного восстания. Если советские учебники представляют данное событие как нечто неизбежное и обусловленное стремлением рабочего класса сбросить Дашнакское правительство (краткое наименование партии «Армянская революционная федерация»), то постсоветские учебники утверждают, что это восстание не пользовалось поддержкой населения и что его организаторы полагались, главным образом, на внешнее военное вмешательство.

Признавая роль организационных упущений (в основном оборонительная тактика, отсутствие координации усилий между рабочими и крестьянами, помощь Дашнакскому правительству со стороны «англо-американского империализма» и т. д.), которые внесли свой вклад в подавление восстания, советские учебники утверждают, что это событие оказало общее позитивное влияние, заложив фундамент советизации Армении. В противоположность этому постсоветские учебники оценивают последствия данного события негативно, утверждая, что восстание подорвало стабильность Республики и в конце концов привело к потере государственности. Три приведенные ниже выдержки (из советского и двух постсоветских учебников соответственно) подчеркивают это идеологическое различие:

«Героическое майское восстание является славной страницей в истории революционного движения в Армении: это было мощное всенародное движение, которое нанесло серьезный удар по власти Дашнаков. Майское восстание стало хорошим уроком для Коммунистической партии и трудящихся масс Армении. Они прошли через этап обучения политической зрелости, что сыграло огромную роль в достижении будущей победы [Х.А. Аветисян (ред.) (1987 г.). История армянского народа (1900-1987 гг.).Учебник для 9-10 классов средней школы.Третье издание. Luys: Ереван, стр. 84]

«Майское восстание было обречено на неуспех, поскольку оно было слабым, неорганизованным и разобщенным. В Армении отсутствовали предпосылки для успеха этого восстания... Оно лишь ослабило внутреннюю обстановку в стране, нанеся ущерб интересам Республики Армения» [В.Б. Бархударян (ред.) (1994 г.). История армянского народа.Учебник для 7-8 классов средней школы Luys: Ереван, стр. 248].

«Основная причина его неудачи заключалась в том, что восставшие большевики не получили достаточной поддержки населения... Восстание было неорганизованным и разобщенным, не имело единого руководящего центра... Несмотря на то, что майское восстание было подавлено, оно подорвало позиции правительства и ослабило возможности армянской армии» [В. Бархударян (ред.) (2008 г.). История армянского народа (Современный период). Учебник для 9 класса общеобразовательной средней школы. Macmillan-Armenia: Ереван, стр. 21]

Следует отметить, что советские учебники, в отличие от постсоветских, используют временами эмоциональный язык и даже пренебрежительные клише при описании событий и сторон этого конфликта. Например, если майское восстание представлено как «героическая борьба» или «подготовка революции», то действия правительства характеризуются как «реакционные» и «жестокие»; само это правительство в учебнике называют «испуганными Дашнаками» или «Дашнаками-Маузеристами»* [Х.А. Аветисян (ред.) (1987 г.). Op. Cit., стр. 76-85]

* Буквально это обозначает человека, обладающего пистолетом или ружьем «Маузер». В советские времена этот термин использовался для обозначения дашнакских ополченцев в уничижительной коннотации. Сегодня этот термин предполагает более широкое применение для обозначения лиц (обычно представителей армии, полиции или военизированных групп), которые, в нарушение своего положения, прибегают к незаконному использованию оружия в гражданской сфере.



===============================================


Международное положение Первой Республики

Международное положение Армении, или точнее, отношения с Турцией, Азербайджаном, Россией и странами Антанты непосредственно перед советизацией – это еще одна тема, которая различным образом представлена в советских и постсоветских учебниках. В отличие от советских учебников, которые объясняют международные проблемы Республики «недальновидностью» Дашнакского правительства и злонамеренным отношением стран Антанты, постсоветские учебники изображают армянскую государственность в виде жертвы заговора между Турцией Кемаля и большевистской Россией. В советских учебниках Россия представлена в качестве актора, который неэгоистично защищает Армению; однако новые учебники изображают Россию в качестве силы, преследующей свои собственные интересы, которые временами противоречат интересам армянского народа. Кроме того, новые учебники вводят тему территориальных споров между Арменией и Азербайджаном в качестве препятствия на пути взаимоотношений Армении и России.

Согласно советским учебникам, Армения в 1920 г. находилась в плачевном международном положении. С одной стороны, Республика находилась в «когтях империалистов Антанты», которые пытались превратить Закавказье в трамплин для антисоветских атак. С другой стороны, «турецкие бандиты», инспирируемые теми же самыми силами Антанты, готовились напасть на восточную Армению и завершить программу полного уничтожения армянского народа [Там же, стр. 86]. Именно правительство Советской России предприняло попытки установить дипломатические отношения с Арменией и спасти ее от неизбежной катастрофы. Однако Дашнакское правительство отдало предпочтение «лицемерным обещаниям западных империалистов», отклонило предложения Советской России и «привело армянский народ на край пропасти» [Там же, стр. 87]. Даже во время турецкого вторжения и массовых убийств осенью 1920 г., когда уже стало очевидно, что союзники по Антанте не собираются оказывать помощь Армении, Дашнакское правительство отказалось принять помощь Советской России; согласно этому учебнику, такая близорукая политика привела к подписанию 2 декабря 1920 г. «кабального» и «предательского» мирного договора с Турцией [Там же, стр. 88]

Первый постсоветский учебник приводит иное объяснение, усматривая причины дипломатических и военных неудач Республики во внешних факторах. В частности, в нем сказано, что когда победа большевиков в гражданской войне в России стала очевидной, правительство Армении пыталось провести переговоры с Советской Россией. В мае 1920 г. в Москву была направлена специальная делегация, однако договор не был подписан; одна из причин заключалась во вмешательстве Советского Азербайджана с вопросом о спорных территориях Нагорного Карабаха, Нахичевани и Зангезура. Несмотря на то, что 10 августа в Тифлисе было подписано промежуточное соглашение (Армения согласилась на временную оккупацию указанных выше территорий российскими войсками), последующие сентябрьские переговоры в Ереване не привели к успеху из-за несогласия Азербайджана по территориальным вопросам [В.Б. Бархударян (ред.) (1994 г.). Op. Cit., стр. 265-67].

В отношении вторжения Турции в Армению учебник предполагает, что оно было осуществлено с одобрения Советский России. В частности, последняя заключила союз с Турцией Кемаля с целью борьбы с империалистами и ускорения процесса мировой социалистической революции. Для установления связи между Россией и Турцией необходимо было преодолеть препятствие в виде Армении. Армения была изображена в виде агента британского империализма, представляющего серьезную угрозу для союзников. Имелся даже «дьявольский» документ, принятый в сентябре 1920 г. в Баку, согласно которому вторжение в Армению должна была совершить Турция, после чего Советская Россия должна была вмешаться в качестве спасителя Армении [Там же, стр. 268-69]. В заключение учебник сообщает, что в конце Армяно-Турецкой войны, когда Дашнакское правительство наконец разочаровалось в странах Антанты, оно решило заключить мир и приняло помощь России [Там же, стр. 270].

Учебник 2008 года, следуя генеральной линии первого постсоветского учебника, содержит некоторые изменения в отношении определенных аспектов международных отношений Армении. Например, в нем сказано, что причина не подписания в мае 1920 г. договора между Арменией и Советской Россией заключается в отсутствии желания с обеих сторон. Если Россия обуславливала подписание договора территориальными уступками Армении в пользу Турции и Азербайджана, то правительство Армении, со своей стороны, «все еще лелеяло надежду на «союзников» с запада» [В. Бархударян (ред.) (2008 г.). Op. Cit., стр. 34]. Кроме того, во втором постсоветском учебнике более слабо выражена причастность Советской Россией к одобрению агрессии Турции против Армении осенью 1920 г. В частности, в этом учебнике сказано, что Советская Россия следовала политике «невмешательства» [Там же, стр. 36] и что она оттягивала время в своих переговорах с Арменией, ожидая ее полной капитуляции в войне с Турцией, что позволило бы осуществить мирную советизацию Армении [Там же, стр. 38]


=============================================


Падение и последующая советизация Республики

Основные идеологические отличия интерпретаций этой темы в советских и постсоветских учебниках относятся к причинам и результатам советизации. В советских учебниках этот факт представлен в качестве обусловленного происходящими в стране неизбежными процессами, а согласно постсоветским учебникам он является результатом влияния внешних сил, а именно Турции Кемаля и большевистской России. Советские учебники рассматривают советизацию Армении как начало новой эры «национальной независимости» и «государственности», в то время как постсоветские учебники акцентируют внимание на том факте, что государственность независимой Армении была утеряна. Однако в учебнике 2008 г. наблюдается небольшое смещение акцента в сторону более оптимистичной интерпретации советизации Армении.

Советский учебник представляет советизацию Армении как неизбежное событие, обусловленное новой волной революционных движений в Республике осенью 1920 года: экономический коллапс, продовольственный кризис и надвигающаяся опасность физического уничтожения, пробуждающие в среде рабочего класса ненависть по отношению к Дашнакским правителям и усиливающие веру в необходимость установления власти Советов в стране. Борьба под руководством Коммунистической партии Армении против Дашнакскогоправительства достигла кульминации в ноябре, когда «революционные демонстрации» получили широкое распространение среди рабочих, крестьян и солдат. 29 ноября Военно-революционный комитет Армении, в сопровождении нескольких отрядов Красной армии, вступил со стороны Азербайджана в Иджеван (поселение на северо-востоке Армении) и огласил декларацию, адресованную рабочим Армении, в которой было сказано, что Дашнакскоеправительство свергнуто и в Армении установлена власть Советов. 2 декабря 1920 г. Дашнакское правительство было вынуждено подписать в Ереване договор с Советской Россией, после чего оно было отстранено от власти [Х.А. Аветисян (ред.) (1987 г.). Op. Cit., стр. 90-93]. Учебник завершает это описание следующими словами:

«Это был победный марш Октябрьской революции в Армении. Благодаря этому великому историческому событию Армения и армянский народ получили государственность и национальную независимость, мечты о которых они лелеяли в течение столетий. Армянский народ вступил на путь общественного и национального возрождения; началась история новой эры, эры коммунизма» [Там же, стр. 94]

При интерпретации причин советизации Армении первый постсоветский учебник акцентирует внимание на внешних факторах. В частности, он отмечает, что вторжение Турции было наиболее подходящим моментом для вмешательства Советской России в дела Армении и осуществления своего проекта советизации. Учебник наводит на мысль о том, что действия Военно-революционного комитета Армении были необоснованными, поскольку в действительности не было никаких восстаний рабочих и крестьян, от имени которых (как было указано в Декларации от 29 ноября) Армения была провозглашена Советской Социалистической Республикой (ССР) [В.Б. Бархударян (ред.). (1994 г.). Op. Cit., стр. 273]

В отличие от советского учебника, который подчеркивает дату 29 октября как начало новой советской эры и тем самым изображает большевиков в качестве основных агентов советизации, навязывающих свою волю Дашнакскому правительству, первый постсоветский учебник переносит дату советизации на 2 декабря – день, когда был подписан договор между Дашнакским правительством и Советской Россией, наводя на мысль о том, что советизация Армении была добровольным и сознательным решением Дашнакского правительства [Там же, стр. 273-74]

Интересно отметить, что в конце подраздела, посвященного падению Первой Республики, авторы учебника рефлексируют о возможности сохранения государственности. Признавая некоторые ошибки, совершенные правительством во внешней политике, авторы учебника приходят к оправдывающему это правительство выводу:

«Могут задать вопрос – существовала ли альтернатива потере государственности. На это можно недвусмысленно ответить: в условиях большевистско-кемалистского союза... будущее существование Республики Армения было невозможно... Советизация страны была неизбежной» [Там же, стр. 275]

В учебнике 2008 г. история советизация Армении представлена аналогичным учебнику 1994 г. образом, однако при этом уделяется меньше внимания отсутствию широкой поддержки большевиков. В нем лишь указано, что после Декларации от 29 ноября «армянская армия не оказывала сопротивления российским войскам, и армянский народ принял Советскую власть молчаливым согласием» [Х.А. Аветисян (ред.) (1987 г.). Op. Cit., стр. 90-93]. В этом учебнике содержится более оптимистичный вывод относительно советизации Армении. Если в первом постсоветском учебнике советизация приравнивается к потере государственности, то учебник 2008 г. подчеркивает продолжение государственности: «Советская Армения стала правопреемником Первой Республики Армения» [Там же, стр. 39]

Следует также отметить, что в разделе первого постсоветского учебника, посвященном советизации Армении, мимоходом затрагивается тема территориальных споров между Арменией и Азербайджаном:

«В связи с советизацией Армении правительство Советского Азербайджана 30 ноября приняло решение прекратить территориальные споры с Арменией. Оно заявило, что признает Нагорный Карабах, Зангезур и Нахичевань в качестве составных частей Армении. Однако впоследствии Азербайджан отступил от своего решения» [В.Б. Бархударян (ред.). (1994 г.). Op. Cit., стр. 273]

Можно предположить, что помимо предположения о ненадежности Азербайджана ввиду его отказа от ранее принятого решения, данный параграф подрывает советскую идею интернационализма и подчеркивает превалирование национальных интересов над идеологической солидарностью.

Образование СССР

Образование СССР и вхождение в его состав Армении – это еще одна тема, по поводу которой расходятся оценки в советских и постсоветских учебниках. Если в советском учебнике основное внимание уделено добровольному характеру вхождения в СССР, образование которого характеризуется в качестве важного условия реализации национальных устремлений армянского народа, наряду с другими народами социалистического интернационального союза, то постсоветские учебники рассматривают включение Армении в состав СССР как еще один шаг на пути к потере своего государственного суверенитета. В противоположность идее интернационализма постсоветские учебники утверждают, что национальный вопрос в Советском Союзе был скорее подавлен, чем решен. Учебник 2008 г., как и в случае советизации Армении, содержит более позитивную оценку влияния вхождения Армении в состав СССР.

Согласно советскому учебнику, после установления советской власти в каждой из закавказских республик (Армения, Азербайджан и Грузия) Коммунистическая партия ощутила необходимость создания прочного политического и военного союза между ними с целью быстрого подъема национальных экономик, усиления дружбы между народами, а также противодействия внутренним и внешним врагам [Х.А. Аветисян (ред.) (1987 г.). Op. Cit., стр. 109-10]

После серьезной подготовительной работы в среде рабочего класса каждой из республик и нейтрализации оппозиции (так называемых «национал-уклонистов»*) в Грузии, 12 марта 1922 г. «на полностью добровольной основе был создан военно-политический и экономический союз трех республик» [Там же, стр. 110]

* Термин, использовавшийся большевистской пропагандой для обозначения высших партийных лидеров советских республик, которые, вопреки намерениям Москвы, демонстрировали независимость в проведении национальной политики

Федеративный Союз Социалистических Советских Республик Закавказья (ФСССРЗ), который в декабре того же года был реорганизован в Закавказскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику (ЗСФСР), открыл новую страницу в многовековой истории Закавказья [Там же]

Советский учебник представляет образование Советского Союза 30 декабря 1922 года в исключительно позитивном виде, называя его «новой и еще более блистательной победой ленинской национальной политики, проводимой Коммунистической партией». Он называет СССР «первым в мире многонациональным социалистическим государством под руководством великого лидера всех народов Владимира Ильича Ленина». По поводу важности вхождения Армении в состав СССР в учебнике сказано следующее: «Став частью Закавказской федерации и, с ее помощью, частью СССР, Советская Армения получила большие возможности для развития ее национальной экономики и духовной культуры» [Там же, стр. 111]

Отношение первого постсоветского учебника к созданию указанных выше политических образований не содержит восторженных высказываний советского учебника. В частности, в учебнике 1994 г. сказано, что образование Закавказской федерации и СССР существенным образом изменило статус Армянской ССР: до образования СССР Советская Армения была более-менее независимым государством; после этого суверенитет Армении стал pro forma [В.Б. Бархударян (ред.) (1994 г.). Op. Cit., стр. 286]

Кроме того, в этом учебнике сказано, что Советский Союз не смог решить национальный вопрос: «СССР... превратился в монолитное централизованное государство с диктатурой элиты Коммунистической партии. Национальные разногласия и выражения недовольства людей были подавлены в этом деспотичном государстве» [Там же, стр. 286]

Согласно авторам учебника, именно по этой и ряду других причин СССР смог просуществовать лишь 70 лет [Там же, стр. 286].

Учебник 2008 г. следует общей линии этого нарратива, однако придерживается более позитивной оценки вхождения Армении в состав СССР. В частности, несмотря на утверждение о том, что образование Советского Союза ослабило суверенитет Советской Армении и не внесло вклад в решение национального вопроса, здесь, в отличие от учебника 1984 г., при описании СССР и Коммунистической партии не используются негативные выражения типа «деспотичное государство» или «диктаторский режим» [В. Бархударян (ред.) (2008 г.). Op. Cit., стр. 44-45]

Авторы завершают подраздел, посвященный образованию Советского Союза, положительной оценкой: «Армения достигла огромных успехов в составе СССР и оборона Армении стала надежной» [Там же, стр. 45]

Для понимания причин этого сдвига второго постсоветского учебника в сторону менее негативных оценок Советского Союза и большевистской России (в деле ее союза с Турцией Кемаля), а также в сторону более позитивного взгляда на вхождение Армении в состав Советского Союза, можно предложить два предварительных соображения, требующих дальнейшего исследования. Во-первых, этот сдвиг, или «повторение» в новой традиции, может быть отнесен за счет постоянно растущего на протяжении последнего десятилетия политического и экономического влияния Российской Федерации в Армении. Во-вторых, этот сдвиг может быть обусловлен процессом переоценки и признания в публичном дискурсе и научных кругах (особенно перед лицом социально-экономической нестабильности) достижений Советский Армении*.

* Явным примером публичной пропаганды достижений Советской Армении (по контрасту с ситуацией, в которой находилась и находится Армения до и после коммунистической эпохи) была риторика Коммунистической партии Армении во время предвыборной кампании 2007 г. в Парламент Армении. Другим примером может служить интервью с Левоном Тер-Петросяном, опубликованное в июне 2011 г. в газете Московские новости, в котором первый президент Армении, наряду с негативными аспектами Советского Союза, отметил важные достижения национального характера, достигнутые Советской Арменией. Он также говорил о потерях социального характера, от которых страдает страна после коллапса Советского Союза. (И. Сухов. «Бывшие президенты вообще не должны вмешиваться в политику», Московские новости, 23 июня 2011 г.) Документ доступен по адресу http://mn.ru/newspaper_zoom/20110623/302712754.html

Территориальные проблемы между Советской Арменией и ее соседями

Если в советском учебнике тема территориальных споров Советской Армении с ее соседями почти полностью отсутствует, то отдельные главы учебников 1994 и 2008 гг.,  озаглавленные «Вопрос о границах Советской Армении» и «Территориальные проблемы Советской Армении (1921 г.)» уделяют значительное внимание обсуждению территориальных конфликтов Армении с Турцией, Азербайджаном и Грузией.

Следует отметить, что общая деидеологизация или повторная идеологизация истории, в частности, учебников истории, происходили в рамках более широкого контекста Армяно-Азербайджанских и Армяно-Турецких отношений. Например, если первые учебники истории были написаны во время ожесточенного этапа Нагорно-Карабахского конфликта, то последующие создавались в атмосфере «ни войны, ни мира» между Арменией и Азербайджаном. Кроме того, после 1993 г. отношения с другим соседом, Турцией, становились все более напряженными, в основном из-за Нагорно-Карабахского конфликта и вопроса о признании геноцида армян в 1915 году. Эти реалии отложили свой отпечаток на новые учебники, которые были использованы для придания легитимности срочным национальным устремлениям, например, освобождению и самоопределению Нагорного Карабаха или международному признанию геноцида армян. Поэтому представляется естественным, что новые учебники вынуждены вводить разделы, связанные с территориальными вопросами, и особенно с международными договорами, которые привели к потерям территорий. Кроме того, само собой разумеется, что в ситуации реального конфликта советская идея интернационализма или ранее имевшее место позитивное представление азербайджанского народа не нашли отражения в новых учебниках. Например, в подразделе советского учебника, посвященном большевистскому восстанию в мае 1920 г., азербайджанцы характеризуются как «братский народ» [Х.А. Аветисян (ред.) (1987 г.). Op. Cit., стр. 78]

Новые учебники не содержат также эмоционально позитивных характеристик русских («братский русский народ» [Там же, стр. 90] или «великий русский народ» [Там же, стр. 94]).

Как и следовало ожидать, оба постсоветских учебника представляют Московский договор (16 марта 1921 г.)* и Карсский договор (13 октября 1921 г.)** в негативном свете, отмечая, что если первый (между Советской Россией и Турцией Кемаля) уступил армянские территории без учета интересов армянского народа [В.Б. Бархударян (ред.) (1994 г.). Op. Cit., стр. 291; В. Бархударян (ред.) (2008 г.). Op. Cit., стр. 50], то второй (дублировавший Московский договор) между Турцией и Закавказскими республиками был навязан Советской Армении против ее воли [В.Б. Бархударян (ред.) (1994 г.). Op. Cit., стр. 290; В. Бархударян (ред.) (2008 г.). Op. Cit., стр. 48-49]

* Московский договор (также известный как Договор о братстве) был подписан между Турцией Кемаля (Великой национальной ассамблеей Турции) и большевистской Россией. В рамках этого договора два государства определили, помимо прочего, границы Турции с Арменией, Азербайджаном и Грузией

** Карсский договор был преемником Московского договора. Подписанный Великой национальной ассамблеей Турции с одной стороны и представителями Советских Социалистических Республик Армении, Азербайджана и Грузии с другой стороны, он установил современные границы южно-кавказских государств с Турцией

Например, во втором постсоветском учебнике сказано, что «Россия передала армянские земли Турции и оправдывала это интересами мировой революции» [В. Бархударян и др. (ред.) (2008 г.). Op. Cit., стр. 49]

В другом параграфе мы читаем: «В результате Карсского договора Армения была вынуждена принять и признать потерю своих собственных территорий» [Там же, стр. 50]

В разделе, посвященном Нагорному Карабаху, авторы этого учебника утверждают, что передача Нагорного Карабаха Азербайджану, явившаяся результатом принятого 21 июля 1921 г. решения Кавказского бюро Центрального комитета Коммунистической партии России, была осуществлена вопреки логике национальных вопросов и привела к резкому недовольству местного армянского населения.

В обоих учебниках сказано, что 4 июля 1921 г. пленарное заседание Кавказского бюро приняло решение об объединении Нагорного Карабаха с Арменией. В первом постсоветском учебнике говорится: «Наконец было принято справедливое и законное решение по Нагорному Карабаху, 95% населения которого составляют армяне; это население хотело быть вместе с Арменией, со своими родными людьми» [В.Б. Бархударян (ред.) (1994 г.). Op. Cit., стр. 295]

Однако это решение привело к протесту со стороны правительства Азербайджана и в результате этого протеста и вмешательства Иосифа Сталина 5 июля было принято новое решение. В постсоветских учебниках отмечено: «Таким образом, решение Карабахского вопроса было обосновано только экономическими факторами при пренебрежении национальными факторами» [В.Б. Бархударян (ред.) (1994 г.). Op. Cit., стр. 296; В. Бархударян (ред.) (2008 г.). Op. Cit., стр. 53]

Оба учебника содержат заключительные замечания, которые обосновывают современные ожидания армян Карабаха в отношении исторической несправедливости, совершенной семь десятилетий тому назад. Например, в первом постсоветском учебнике мы читаем:

«... Население Карабаха продолжает свою борьбу за объединение с Арменией. Его протестующий голос не был заглушен даже в годы сталинских репрессий. Сегодня народ Карабаха вынужден взяться за оружие, чтобы защитить свои права против милитаристского притеснения со стороны Азербайджана» [В.Б. Бархударян (ред.) (1994 г.). Op. Cit., стр. 296]

Приходя к вполне аналогичному заключению, второй учебник добавляет, что «только после «решения» территориальных вопросов стало возможным четкое разграничение государственных границ. Были подписаны договоры только Армении с Грузией и Грузии с Азербайджаном» [В.Б. Бархударян (ред.) (2008 г.). Op. Cit., стр. 53]

В этих главах приведено также описание присоединения двух регионов, Лори и Зангезур (в северной и южной части Армении соответственно), к территории Советской Армении. Следует отметить, что в случае Зангезура постсоветские учебники, в отличие от советских, воздают должное за включение этого региона в состав Советской Армении не Красной Армии, а организационным, военным и дипломатическим талантам генерала Гарегина Нжде, проявившимся при обороне этого региона [В.Б. Бархударян (ред.) (1994 г.). Op. Cit., стр. 292-94; В. Бархударян (ред.) (2008 г.). Op. Cit., стр. 51-52]

==============================================

Заключение

Распад Советского Союза означал начало эпохи официального пересмотра советских учебников   истории   в   Армении.   Новый   пересмотр   исторических   нарративов происходил одновременно с процессами деидеологизации и повторной идеологизации (национализации), преследуя цель придания легитимности устремлениям Армении к статусу независимого государства. Одним из важных факторов, который внес вклад в появление национально-центричной истории (где национальная государственность, национальная культура и национально-освободительная борьба определены в качестве стержней новой истории), являлась монополия государства на процесс издания и содержание учебников.

Сравнение темы советизации Армении по всем трем учебникам свидетельствует о том, что деидеологизация и повторная идеологизация истории происходит путем переосмысления причин и влияний ключевых исторических событий, переоценки действующих лиц исторического изменения и ввода конкретных тем национального характера. В частности, в новых учебниках появляются темы этнических границ, территориальных споров с соседями и международных договоров, которые несомненно отражают текущие натянутые отношения Армении с Азербайджаном и с Турцией.

Сравнение двух постсоветских учебников выявило их небольшое отличие в оценке политических преобразований. В частности, в учебнике 2008 года содержатся менее негативные и более оптимистичные оценки советизации Армении и ее вхождения в состав СССР, а история Армении до и после советизации представлена в более синкретичном виде. Этот сдвиг может быть объяснен в рамках более широких контекстуальных изменений общественно-политического характера, которые произошли в Армении после обретения независимости.

[abu_umar_as-sahabi]

ГЛАВА 3
Десоветизация и национализация истории в постсоветской Грузии

Нино Чиковани


Введение

По широко известному замечанию Марка Ферро, наше представление о себе, о своем народе, а также образ других народов в значительной степени зависят от того, как нас в детстве учили истории. То, что удовлетворяло нашу первую любознательность, пробуждало наши первые эмоции, остается неизгладимым [M. Ferro (М. Ферро) (1992 г.). Comment on raconte l’histoire aux enfants [Как рассказывают историю детям]. Высшая школа: Москва, стр. 8]. И не случайно школьный курс истории и учебники по этой дисциплине считаются одним из важнейших источников формирования исторического сознания и национальной идентичности.

Посредством учебников у учащихся формируется восприятие собственной нации, ее роли в истории, видение других, в первую очередь «соседей» [ D. Stojanovic (Д. Стоянович) (2001 г.). ‘History textbooks and Creation of National Identity’ (Учебники истории и создание национальной идентичности), в C. Koulouri (Х. Колори) (ред.) (2001 г.). Teaching the History of Southeastern Europe (Преподавание истории в Юго-Восточной Европе). Petros Th. Ballidis & Co.: Thessaloniki, стр. 28].

Учебники во многом отражают бытующие в обществе ценности и стереотипы. Их анализ позволяет реконструировать и лучше понять доминирующую в обществе идеологию. Наряду с масс-медиа и другими социальными институтами, учебники оказываются важными агентами ее распространения и легитимации [C. Koulouri (Х. Колори) (ред.) (2002 г.). Clio in the Balkans.The Politics of History Education (Клио на Балканах. Политика преподавания истории). Petros Th. Ballidis & Co.: Thessaloniki, стр. 34].

Практика подбора информации, которую вносят в учебники с целью передачи будущему поколению, имеет политическое измерение*:  учебники истории излагают «современное прошлое», которое связано с господствующими социальными и политическими потребностями**,  различные исторические факты используются политиками для легитимации современных целей и устремлений.

*  H. Schlissler (Х. Шлисслер) (1987 г.). ‘Perceptions of the Other and the Discovery of the Self. What Pupils are supposed to Learn About Each other’s History’ (Восприятие другого и открытие себя. Что должны были бы узнать ученики об истории друг друга) , в V. R. Berghahn & H. Schlissler (В.Р. Берган и Х. Шлисслер) (ред.) (1987 г.). Perceptions of History.International Textbook Research on Britain,Germany and the United States (Восприятие истории. Анализ учебников истории в Британии, Германии и США), Berg, стр. 27
** D. A. Porat (Д.А. Порат) (2001 г.). ‘Contemporary past: history textbooks as sites of national memory’ (Современное прошлое: учебники истории в качестве источников национальной памяти) в A. Dickinson, P. Gordon & P. Lee (А. Диксон, П. Гордон и П. Ли) (ред.) (2001 г.). International Review of History Teaching (Международный обзор преподавания истории).Том 3. Raising Standards in History Education (Повышение стандартов преподавания истории). Woburn Press, стр. 49

Учебники истории создают в рамках определенных мастер-нарративов, посредством которых общество придает смысл своему прошлому и идентичности*.

* Под мастер-нарративом понимается «доминантный нарратив, отраженный в ключевых текстах, которые считаются наиболее совершенными, влиятельными и авторитетными... Они предоставляют самые яркие образцы восприятия и интерпретации прошлого, демонстрируя, кто являются центральными фигурами и акторами национальной истории, кто “мы” и кто “другие”, кто воспринимаются как враги» (S. Berger (С. Бергер) (2009 г.). ‘The Comparative History of National Historiographies in Europe: Some Methodological Reflections and Preliminary Results’ (Сравнительная история национальной историографии в Европе: некоторые методологические размышления и предварительные результаты), в S. Carvalho & F. Gemenne (С. Карвало и Ф. Джемен) (ред.) (2009 г.). Nations and their Histories. Constructions and Representations (Нации и их истории. Создание и представление). Palgrave Macmillan: New York, стр. 33).
     

Будучи легитимированными и институционализированными формами национального историописания, мастер-нарративы определяют репертуар допущенных к тиражированию событий и интерпретаций, оформляют «общее прошлое» и являютсяодним из важнейших инструментов национальной мобилизации.

Грузинский исторический мастер-нарратив складывается к началу XX века (в период формирования грузинского национализма) как альтернатива российскому имперскому дискурсу. Как и в других имперских пространствах, особый акцент делался на различиях [Там же, стр. 30]: грузинская нация определялась через противопоставление «внутренним» и «внешним» другим. Противопоставление внутренним другим должно было сделать очевидным отличие грузин от других этнических групп, населяющих Грузию. Противопоставление внешним другим было призвано способствовать политической консолидации грузинского общества. Как замечает С. Джонс: «[Г]рузины обращались к своей древней истории, чтобы доказать свое преимущество по сравнению с российскими колонизаторами» [S. Jones (С. Джонс) (1994 г.). ‘Old Ghosts and New Chains. Ethnicity and memory in the Georgian Republic’ (Старые призраки и новые цепи. Этничность и память в Республике Грузия), в R. S. Watson (Р.С. Ватсон) (ред.) (1994 г.). Memory, History and Opposition under State Socialism (Память, история и оппозиция при государственном социализме). School of American Research Press: Sante Fe, стр. 158].

В трудах Иване Джавахишвили – важнейшего представителя основоположников грузинской профессиональной историографии – была заложена основа исторического мастер-нарратива, который, пройдя через советский период и претерпев незначительные изменения (связанные с господством марксистско-ленинской методологии), сохранил легитимность по сей день [И. Джавахишвили (1979-1998 гг.). Сочинения в 12-ти томах. ТГУ: Тбилиси].

==================================================


Советская традиция преподавания истории: основные принципы

В Советском Союзе история считалась одним из самых важных инструментов формирования общей советской идентичности и была предельно идеологизирована. Главным и единственно допущенным дискурсом в исследованиях и преподавании истории был марксизм-ленинизм, с характерным акцентом на классовую борьбу и закономерную смену общественно-экономических формаций.

Исторический нарратив, отраженный в школьных учебниках 1980-х гг., складывался с 1930-х годов. На протяжении десятилетий оттачивались общесоветские правила написания истории, неотъемлемым идеологическим сюжетом которой было «исторически неизбежное» сближение социалистических наций и стирание различий между ними. Общесоветские правила применялись как к описанию развития всего советского общества, так и к жизнеописанию каждого народа.

Истории СССР в советской школе уделялось основное внимание. Школьные учебники по этой дисциплине создавались в Москве и переводились на языки титульных наций. Они сообщали об общем прошлом всех советских народов. История СССР начиналась «с древнейших времен», сближение народов достигало фазы «братской дружбы» после создания СССР и продолжалось до наших дней. При общих декларациях равенства всех народов, фокус внимания в Истории СССР был явно смещен в сторону России и русского народа. Информация об истории других республик и народов была минимальна. Как замечает С. Величенко, история Советского Союза представляла собой «[у]порядоченный, последовательный, иногда запутанный, не обязательно лживый рассказ о событиях […] Она должна была воспитать и легитимировать супранациональную советскую идентичность, одновременно ограничивая коллективную память и идентичность каждой составной национальности этнографическим и географическим уровнем» [S. Velychenko (С. Величенко) (1994 г.). ‘National History and the “History of USSR”: the Persistence and Impact of Categories’ (Национальная история и «История СССР»: постоянство и влияние категорий) , в D. Schwartz (Д. Шврц) (ред.) (1994 г.). Nationalism and history.The politics of Nation Building in post-Soviet Armenia, Azerbaijan and Georgia (Национализм и история. Политика национального строительства в постсоветских Армении, Азербайджане и Грузии) . University of Toronto, стр. 13]


Исследование и преподавание истории титульных наций союзных республик не запрещалось, а в отдельные периоды даже поощрялось*

* Например, в конце 1930-х годов грузинским историкам С. Джанашиа и Н. Бердзенишвили было поручено подготовить учебник истории Грузии. Сначала были разработаны программа и конспект истории Грузии с древнейших времен до 13-го века (материалы опубликованы в виде проекта). Позднее была подготовлена «История Грузии с древнейших времен до конца 10-го века» (на русском языке), предназначенная для включения в капитальные издания «История народов СССР» и «История культуры народов СССР» (которые, впрочем, так и не были изданы). Учебник истории Грузии для средней школы впервые был издан в 1943 году (авторы Н. Бердзенишвили, Ив. Джавахишвили, С. Джанашиа). В 1946 году русскоязычный вариант этого учебника был отмечен Сталинской премией (АН Грузинской ССР (1949 г.). Академик Симон Джанашиа.1900-1947 гг. Тбилиси, стр. 23-24

Но изложение этой истории также должно было укладываться в общий формационный канон. Появление альтернативных версий было практически исключено.

В советское время история Грузии преподавалась по учебникам, утвержденным министерством образования СССР. Книга, которая использовалась по этой дисциплине в школах Грузии со второй половины 1960-х (объемом около 250 страниц), вмещала всю программу с 7-го по 10-й класс [В. Гучуа и Ш. Месхиа (1968 г.). История Грузии.Учебник для 7-10 классов. Ганатлеба: Тбилиси]. На историю Грузии отводилось незначительное количество часов, оставшихся от изучения истории СССР, значительно большей по объему изучаемого материала и уделяемому ей вниманию.

В советское время практика написания истории Грузии во многом подчинялась правилам, сложившимся еще в досоветское время, но теперь рассказ о «тяжелом и героическом прошлом» был помещен в марксистско-ленинские методологические рамки. История была разделена на периоды «до» и «после» победы Октябрьской социалистической революции. В советской версии тяготы и страдания народа заканчивались с установлением советской власти и созданием СССР. В соответствии с новым видением роли личности в истории и требованием переноса акцента на классовую борьбу, галерея национальных героев была обновлена и заполнена новыми персонажами. Если в досоветской истории таким героем был «защитник независимости родины, сражающийся против иноземных захватчиков», вне зависимости от его происхождения и классовой принадлежности, то в советской истории героем мог стать лишь «борец за счастье трудящихся».

Имена большинства исторических личностей (царей, правителей, выдающихся полководцев, деятелей культуры и др.) появляются во всех версиях учебников истории Грузии (досоветских, советских, постсоветских), но отношение к ним и к отдельным фактам и событиям, приводится в соответствие с идеологическими требованиями своего времени. Например, в советском учебнике 1968 года деятельность Ильи Чавчавадзе вписывалась в контекст революционно-демократического движения России. Подчеркивалось, что он (как и другие лидеры национально-освободительного движения 1860-х гг.) был воспитан на идеях В. Белинского, А. Герцена и Н. Чернышевского; его национально-освободительная программа была тесно связана с социальной программой, ориентированной на освобождение общества от социального гнета. Отмечались «неосуществимость и утопичность» идей Ильи Чавчавадзе и его соратников, ибо «вместо классовой борьбы и революции они придерживались идеи социального примирения» [Там же, стр. 206-207.]

В постсоветских версиях акцент смещен именно на национально-освободительный характер вышеназванной программы, которая вовсе не считается утопичной. Особо подчеркнуто значение деятельности Ильи Чавчавадзе и его соратников «для будущего страны и грузинского народа»*

* М. Вачнадзе и В. Гурули (2002 г.). История Грузии. 11 класс. Артануджи: Тбилиси; М. Вачнадзе, В. Гурули и М. Бахтадзе (1999 г.). История Грузии. 10 класс. Тбилиси; Г. Анчабадзе, Г. Гамкрелидзе, М. Сургуладзе и Д. Швелидзе (2008 г.). История Грузии.9 класс. Логос пресс: Тбилиси; Н. Ахметели (2009 г.). История Грузии.9 класс. Диогене: Тбилиси; Н. Ахметели и Д. Лорткипанидзе (2008 г.). История Грузии.9 класс. Диогене: Тбилиси; З. Кикнадзе, Л. Патаридзе, М. Сургуладзе и Т. Узунашвили (2006 г.). История. 10 класс. Логос пресс: Тбилиси]

Можно обозначить несколько наиболее характерных черт грузинского исторического мастер-нарратива, выявленных при анализе учебников истории советского периода:

• Повествование об исторических процессах, событиях и личностях носит оценочный характер. Позитивной оценки удостоено все, что укладывается в установленную марксистско-ленинскую схему развития общественно-экономических формаций и классовой борьбы. Все, что этой схеме противоречит, объявлено «отклонением от нормального» («исторически неизбежного») пути развития и рассматривается как требующее преодоления. Например, в советский версии период существования независимой («буржуазной») Грузинской Демократической Республики (1918-1921 гг.) рассматривался как временное отклонение от «естественного» пути развития грузинского народа. Эта Республика изображена как препятствие, возведенное национальной буржуазией и меньшевиками на пути освобождения грузинского народа от гнета царизма и других эксплуататоров. Предполагается, что необходимым условием возобновления движения к цели, общей для всех народов бывшей Российской империи, является устранение этого препятствия и победа советской власти, что и происходит при содействии Красной армии, которая «помогла трудящимся Грузии» «освободиться от буржуазно-феодального националистского правительства» [Н. Бердзенишвили (ред.) (1962 г.). История Грузии. Т.2. Учебное пособие. Сабчота Сакартвело: Тбилиси, стр. 358] В этом контексте легитимность действий правительства Советской России, пославшего в соседнее государство подразделения своей армии, не может быть поставлена под вопрос.

• Опора на бинарную оппозицию «хорошее/правильное» (соответствующее «истинным интересам народа») и «плохое/ложное » (этим интересам «враждебное»), что ведет к упрощению как видения исторической реальности, так и языка ее описания. Формируется набор клише, кочующих из учебника в учебник. Например, «Залп крейсера “Аврора” известил весь мир о наступлении новой эпохи»; «Октябрьская революция вывела страну на широкий путь социалистического строительства и нанесла смертельный удар капиталистическому миру»; «Дрожащие от страха контрреволюционеры скрывали от трудящихся масс истинное содержание революции»; «Пламя революции охватило все Закавказье», «Сформировался блок буржуазно-националистических партий и имущих классов, который вдохновляли и поддерживали западные империалисты», «Советы осуществляли жизненные потребности трудящихся» и др. [Н. Бердзенишвили (ред.) (1962 г.). История Грузии. Т.2. Учебное пособие. Сабчота Сакартвело: Тбилиси, стр. 358] Многократное повторение этих языковых штампов, лишенных конкретного содержания и блокирующих критическую рефлексию, формировало у учащихся упрощенное, авторитарное мышление, основанное на некритическом принятии предлагаемой точки зрения и отказе от вопросов об альтернативных интерпретациях.

• Наличие   табуированных тем, сознательно исключаемых из исторического повествования. Различные, не укладывающиеся в советскую схему, аспекты становления и падения Грузинской Демократической Республики (1918-1921 гг.), история грузинской церкви, антисоветские выступления и репрессии советского периода и др. не находили отражения ни в учебниках, ни в других «местах памяти» (термин Пьера Нора [P. Nora (П. Нора) (1989 г.). ‘Between Memory and History: Les lieux de mémoire’ (Между памятью и историей: Места памяти), в Representations (Репрезентации), 26, Spring, стр. 7-24]). Государственная политика памяти была направлена на их вычеркивание.

Советский исторический нарратив был столь же противоречив, как и советская национальная политика*: следование марксистской логике и риторике историописания комбинировалось с пропагандой национальных особенностей [S. Berger (С. Бергер) (2009 г.). Указ. соч., стр. 31].

* Основное противоречие советской национальной политики, по мнению Алексея Миллера, состояло в том, что она опиралась на два взаимоисключающих принципа: с одной стороны, внедрялся русской язык и общесоветская культура, с другой – активно поддерживались различные формы фиксации национальной принадлежности индивида (A. Miller (А. Миллер) (2008 г.). The Romanov Empire and Nationalism. Essays in the Methodology of Historical Research (Империя Романовых и национализм. Очерки по методологии исторических исследований). CEU Press: Budapest, New York, стр. 61). Все советские народы объявлялись «равноправными», но на практике они были разделены на иерархически соотнесенные категории («нация», «национальность», «народ», «народность»). В зависимости от того, к какой из этих категорий была отнесена конкретная группа, она обретала тот или иной административно-территориальный статус и соответствующий этому статусу ассортимент прав и обязанностей. «Нация» получала право на образование «своей» союзной республики и становилась в ней титульной нацией; «национальность» получала право на образование «своей» автономной республики или области в составе союзной республики; «народы» могли образовать «свои» автономные округа – еще более мелкую административную единицу. При этом не существовало ни четких критериев отнесения группы к той или другой категории, ни внятных критериев проведения территориальных границ внутри СССР

В частности, советский учебник истории Грузии (как и аналогичные учебники в других союзных республиках), продвигая идею существования универсальных законов истории (запечатленных в формационном подходе), иллюстрировал их действие примерами из жизни титульной нации и оказывался, преимущественно, учебником истории грузин.

В советских версиях национальных историй воспроизводилась (в уменьшенном масштабе) модель истории СССР. Если общесоветская история сводилась, в основном, к истории России (упоминания фактов истории союзных республик были немногочисленны и были призваны, скорее, иллюстрировать общие тезисы), то в историях республик внимание фокусировалось на истории титульного народа, фрагментарно упоминались (или вовсе не упоминались) имена национальных автономий в составе республики и/или народов, проживавших на их территориях.

Так же, как в истории СССР, сообщения о событиях в отдельных республиках были призваны проиллюстрировать размах революционной борьбы, масштабы социалистического строительства и т.п. Упоминания автономий в составе Грузии возникают в текстах к урокам, посвященным революционной борьбе трудящихся Грузии, отдельным вопросам социальной и экономической истории и культуры: «В марте 1918 года пламя восстания охватило Южную Осетию» [В. Гучуа и Ш. Месхиа (1968 г.). Указ. соч., стр. 247], 20 «4 марта (1921 года) советская власть победила в Абхазии, 5 марта – в Южной Осетии» [В. Гучуа и Ш. Месхиа (1968 г.). Указ. соч., стр. 254] и т.п.

В условиях государственной монополии на производство истины и на контроль публичного языка санкционированный государством официальный исторический нарратив (в его общесоветской и республиканских версиях) распространялся беспрепятственно. Его воспроизводству служили различные «места памяти» – государственные музеи, мемориалы, праздники, символика и др. Но, по замечанию Стивена Джонса, советское государство само же способствовало усилению контр-нарративов, поддерживая средства их пропаганды – национальную литературу, фольклорные группы, этнографические музеи [S. Jones (С. Джонс) (1994 г.). Указ. соч., стр. 149-150]. Советская политика косвенно стимулировала рост национального самосознания и естественного интереса нации к историческим корням [S. Jones (С. Джонс) (1992 г.). ‘Georgia: the Long Battle for Independence’ (Грузия: длительная борьба за независимость) в M. Rezun (М. Резун) (ред.) (1992 г.). Nationalism and the Breakup of an Empire: Russia and its Periphery (Национализм и распад империи: Россия и ее периферия). Praeger Press: Westport, стр. 73]

Когда «новое будущее требует другого прошлого» –
постсоветский период

Известно, что в авторитарных обществах групповая солидарность, опирающаяся на этническую/национальную идентичность, оказавшись под угрозой, получает новый импульс возрождения. «Эмоциональный потенциал национальной истории в этих обществах остается сравнительно высоким» [S. Velychenko (С. Величенко) (1994 г.). Указ. соч., стр. 17]

Процессы дезинтеграции СССР актуализировали этот потенциал. Возрождение национального самосознания в период «перестройки» сопровождалось ростом интереса к неизвестным (замалчиваемым прежде) фактам отечественной истории. По словам Бернарда Льюиса, новое будущее требовало другого прошлого.

Переосмысление истории характерно для всех транзитных обществ, которые, в поиске ответов на вызовы современности, обращаются к опыту прошлого. После распада Советского Союза в Грузии, как и на всем постсоветском пространстве, началась деконструкция и реконструкция истории, в ходе которых предполагалось заполнить «белые пятна» и восстановить «истинную историю». В этом контексте главной задачей грузинской историографии являлась ее деидеологизации. Речь шла, прежде всего, о снятии методологических запретов и становлении методологического плюрализма. Однако на этом пути возникло множество препятствий. Традиционный монометодологический подход облегчал историку задачу, вооружая его «единственно возможным» и универсальным подходом к интерпретации фактов и событий. Отказывались от такого «удобства» неохотно. В результате, как отмечают исследователи, вместо деидеологизации, произошла замена советской идеологии менее квалифицированным или парапатриотическим нарративом [O. Reisner (О. Рейснер) (1998 г.). ‘What Can and Should We Learn from Georgian History? Observations of Someone who was Trained in the Western Tradition of Science’ (Что можно и следует усвоить из истории Грузии? Наблюдения за тем, кто обучен в западных научных традициях), в Internationale Schulbuchforschung (Международный анализ школьных учебников), № 20, стр. 414]

Одна «правильная» история, в которой все рассматривалось с позиций классовой борьбы, была заменена другой «истинной» историей, события которой описывались исключительно с «грузинских позиций» [I. Gundare (И. Гундар) (2007 г.). ‘The Teaching of History in Georgia. With Special Focus on the Armenian and Azeri Minorities and Their Representation in Georgian History Textbooks’ (Преподавание истории в Грузии. С концентрацией внимания на армянских и азербайджанских меньшинствах и их представлении в грузинских учебниках истории), в Cimera (2007 г.). History Teaching in Georgia:Representation of Minorities in Georgian History Textbooks (Преподавание истории в Грузии: представление меньшинств в грузинских учебниках истории). Cimera: Geneva, стр. 24]

В соответствии с привычной логикой, «историческая истина» была воплощена в «единственно верной» позитивистской версии, где роль главного субъекта истории от «многонационального рабочего класса» перешла к «грузинскому народу».

При сравнении большинства историографических текстов 1990-х годов* с восьмитомным изданием «Очерков истории Грузии», выпущенным в 1970-е годы [Г. Меликишвили (1970-1980 гг.).

* См. например, А. Бендианишвили (1999 г.). История Грузии, 1801-1921. Ганатлеба: Тбилиси; И. Антелава (ред.) (1996 г.). История Грузии с древнейших времен до наших дней. Тбилиси; Л. Саникидзе (1994 г.). История Грузия: беглый взгляд. Самшобло: Тбилиси Р. Грдзелидзе (1995 г.). История политических партий Грузии. ТГУ: Тбилиси

Очерки истории Грузии, в 8-ми томах. Сабчота сакартвело: Тбилиси], можно обнаружить несколько изменений: (i) исчезли цитаты классиков марксизма-ленинизма, обязательные для исторических исследований советского времени; (ii) существенно изменились разделы, в которых изложена история XIX и XX веков; (iii) табуированные ранее темы (антисоветские выступления 1920-х гг., репрессии 1930-х и др.) актуализированы и представлены внушительным объемом документального материала; (iv) произошла смена акцентов. В «Очерках» акцент был сделан на исторически враждебном политическом окружении и постоянной угрозе физического уничтожения грузинского народа. Россия рассматривалась как надежный единоверный союзник, добровольное присоединение к которому позволило избежать худшего развития событий. Аналогичным образом оценивалось и вступление в «семью советских народов». В 1990-х гг. фокус внимания смещается на опасность потери национальной идентичности. Россия и ее преемник – советское государство – превращаются в колонизатора, чье присутствие представляет серьезную опасность для Грузинского народа и его культуры.

Новая история Грузии рождалась не только в академических кабинетах, но также в публичных выступлениях лидеров национального движения, в статьях журналистов, писавших о «белых пятнах истории», в художественных произведениях, описывающих события прошлого, и т.п. Например, имя одного из лидеров антисоветского восстания 1924 года Каихосро Чолокашвили стало активно звучать на митингах конца 1980-х годов, его портреты появлялись рядом с государственным флагом Грузинской Демократической Республики. Тогда это имя мало кому было известно, но популярность Чолокашвили росла изо дня в день. Вскоре он занял место в пантеоне национальных героев, представленных в школьных учебниках истории.

С середины 1980-х годов история   Грузии была выделена   в программах общеобразовательных школ и вузов Грузии в самостоятельную дисциплину, с четко определенным содержанием, местом в учебной программе и часами на ее изучение. Но до 1991 года ее продолжали преподавать параллельно с Историей СССР и советской версией мировой истории. После обретения Грузией независимости было создано несколько новых учебников, выдержанных в духе позитивистской историографии, наполненных фактами и героической риторикой. Авторы – университетские профессора истории – создали сложные, переполненные именами/фактами и непривлекательные для учащихся тексты [I. Gundare (И. Гундар) (2007 г.). Указ. соч., стр. 31]

Это касается, в первую очередь, истории XIX-XX веков. Увлечение фактами можно объяснить несколькими причинами: с одной стороны, традицией позитивистской (в т.ч. советской) историографии и сложностью, а в ряде случаев и нежеланием овладевать новыми теориями и методологическими подходами; с другой – стремлением рассказать обо всех забытых героях и ранее замалчиваемых фактах, детально восстановить «историческую правду». Так в текстах появляются названия политических партий и имена лидеров начала XX века, детальное изложение истории первой независимой Республики, рассказ об антисоветских выступлениях 1920-х и репрессиях 1930-х годов, другие факты и имена. Часть этих имен «вернулась» в учебники*, другие появились в них впервые**.

* Например, имена Ноя Жорданиа и членов Учредительного Собрания и правительства Грузинской Демократической Республики, или имена руководителей большевистской партии (Буду Мдивани, Михаила Кахиани, Мамиа Орахелашвили и др.), осужденных как «национал-уклонисты», и др

** Например, Каихосро Чолокашвили и его соратники, генерал Георгий Мазниашвили, католикос-патриарх Амвросий Хелаиа и др

Процесс переосмысления прошлого и поиск новых подходов к изложению истории происходил на фоне кровавых конфликтов, вспыхнувших в Грузии сразу после распада Советского Союза. Как известно, конфликтные ситуации часто создаются, поддерживаются и усугубляются в спорах вокруг интерпретации и оценок тех или иных исторических фактов. «Война историков» зачастую сопутствует, а иногда и предшествует вооруженным конфликтам. Стороны предлагают радикально различающиеся оценки событий, мотивов, устремлений и действий друг друга. Претендуя на обладание «исторической истиной», они обвиняют оппонента в подтасовках и искажении фактов, опираются при этом зачастую на мифы, стереотипы и предрассудки. Из памяти извлекаются старые обиды и недоразумения, актуализируется дискуссия о том, какой из народов, проживающих на той или иной территории, «более древний», «автохтонный» и «государствообразующий». Новые образы прошлого, направленные на «вспоминание» вражды и недоверия, включаются различными политическими деятелями в арсенал средств мобилизации масс. Конфликтная память берет верх над памятью об опыте мирного сосуществования.

Можно предположить, что в начале 1990-х годов этноцентризм и этнонационализм стали определенной стратегией адаптации к новой реальности. Многие титульные нации (в том числе в Грузии) сделали этот идеологический выбор [R. G. Suny (Р.Дж. Сани) (2000 г.). ‘Provisional Stabilities: The Politics of Identities in Post-Soviet Eurasia’ (Временная стабильность: политика идентификации в постсоветской Евразии) , в International Security (Международная безопасность), XXIV, 3, стр. 159]

В учебниках истории Грузии появилась реинтерпретация отношений с абхазами и осетинами в 1918-1921 годах [При изложении событий более раннего периода категории, обозначающие этнические меньшинства, проживающие в Грузии, редко упоминаются].

Если в учебниках советского периода все народы боролись против «буржуазно-националистского правительства», жестоко подавлявшего их законное стремление к свободе*, то в первом и втором поколении постсоветских учебников абхазы и осетины восставали против законной власти Грузии, тем самым открывая путь Красной армии, установлению советской власти и оккупации Грузии**.

* «Господство меньшевиков довело до катастрофы промышленность, сельское хозяйство и культуру страны. Тем временем советская Россия победоносно завершила гражданскую войну. 29 ноября советская власть была установлена в Армении. Меньшевистская Грузия оказалась окруженной советскими республиками. Это обстоятельство облегчило борьбу трудящихся Грузии за установление советской власти. Революция созрела... Центральный комитет КП (б) Грузии принял постановление о вооруженном восстании. Восстание началось ночью 11 февраля 1921 года […] 16 февраля был создан Революционный комитет. Он обратился за помощью к советской России, которая без замедления отправила части Красной армии в помощь трудящимся Грузии. 25 февраля восставшие и части Красной армии вступили в Тбилиси. Советская власть победила... 4 марта советская власть победила в Абхазии, 5 марта – в Южной Осетии, а 18 марта – в Аджарии» (В. Гучуа и Ш. Месхиа (1968 г.). Указ. соч., стр. 253-254).

** Главы, посвященные истории Грузинской Демократической Республики, содержат параграфы под названием «Борьба за территориальную целостность Грузии» (Ломашвили 1992 г.; М. Вачнадзе и В. Гурули (2000 г.). История Грузии (19-20-й века). 9-й класс. Артануджи: Тбилиси). В них рассказано о поддержке «абхазских и осетинских сепаратистов» Россией и Турцией. В частности, «[А]бхазские сепаратисты воспользовались тяжелым положением страны и усилили борьбу за отделение от Грузии... В октябре 1918 года, при поддержке добровольческой армии России, в Абхазии имела место попытка переворота, целью которой было отделение Абхазии от Грузии» (Там же, стр. 67). «Движение осетинских сепаратистов особенно активизировалось в 1920 году, когда российская Красная армия подступила к границам Кавказа. Россия начала осуществлять свои гегемонистские планы на Кавказе. В январе 1920 года Кавказский Комитет Компартии России призвал трудящихся региона к восстанию с целью установления советской власти... 6 мая ревком Южной Осетии, по указанию Кавказского Комитета, объявил о присоединении Южной Осетии к России, что представляло собой грубое нарушение территориальой целостности Грузии. Этот шаг был согласован с политическим руководством советской России» (Там же, стр. 68).

В ходе борьбы за независимость идея особых прав «автохтонного населения» легла в основу различных политических манипуляций. Часть политических партий стала рассуждать о «не грузинах» как о «гостях на нашей земле». Представители национальных меньшинств были не менее радикальны, выдвигая претензии на «свои исторические земли» на территории Грузии. Версия истории, созданная титульной нацией – грузинами, противостояла версиям, созданным другими этническими группами, проживающими в Грузии. Появились взаимные обвинения в искажении «исторической правды».

Исторические нарративы и учебники первого постсоветского поколения, созданные в Грузии, обладают многими чертами, характерными для нарративов транзитных обществ*:

* Различные варианты таких нарративов описаны в работах S. Koren (С. Корен) (2002 г.). ‘Yugoslavia: a Look in the Broken Mirror. Who is the ‘Other’?’ (Югославия: взгляд в разбитое зеркало. Кто является «другим»?), в C. Koulouri (Х. Колори) (ред.) (2002 г.). Указ. соч., стр. 193-202; , C. Koulouri (Х. Колори) (2001 г.). Introduction. The Tyranny of History.Teaching the History of Southeastern Europe (Введение. Тирания истории. Преподавание истории Юго-Восточной Европы). В C. Koulouri (Х. Колори) (ред.) (2001 г.). Указ.соч., стр. 15-25;, C. Koulouri (Х, Колори) (ред.) (2002 г.). Указ. соч.; D. Stojanovic (Д. Стоянович) (2001г.). Указ. соч.; K. Woodward (К. Вудворд) (ред.) (1997 г.). Identity and Difference (Сходство и различие). Sage Publications: New York

• Эссенциалистское видение национальной идентичности, согласно которому она может быть объективно установлена по соответствию четким, стабильным, аутентичным маркерам [K. Woodward (К. Вудворд) (ред.) (1997 г.). Identity and Difference (Сходство и различие). Sage Publications: New York, стр.11]. В качестве таких маркеров грузинской идентичности принято выделять: территорию – «отчизну», представление о физических границах и об истории заселения которой питает идею автохтонности; религию (православие); грузинский язык. Эссенциалистски трактуемая «толерантность» также рассматривается как неизменная национальная черта грузин, всегда обеспечивавшая безопасное и спокойное проживание на территории Грузии разных этнических групп. В этом контексте национальные меньшинства, которые в ходе постсоветских конфликтов начали предъявлять претензии к грузинам, стали оценивать как «неблагодарные».

• Этноцентристская версия национальной истории, принцип этнической и исторической территории и приоритета прав «автохтонного» населения. После развала СССР разные народы вступили в своеобразное «соревнование» за древность. В поиске более глубоких (чем у остальных) «(национальных) корней» они стали обнаруживать их в исторических периодах, когда ни «наций», ни «этносов» (в современном понимании) не существовало. Территориальная локализация «корней» приводила к спорам об «исконности» прав на определенные территории, интерпретации географических названий и этнонимов. В этом контексте ставились вопросы, ответ на которые могли быть увязаны с политическими и административными решениями, ущемляющими интересы оппонента. Являются абазги иапшилы предками грузин или абхазов? Абхазы – это этнические грузины, издревле населяющие территорию западной Грузии, или потомки «спускавшихся с гор племен» – апсуа? Если второе, то их претензии на «наши (грузинские) земли» безосновательны.

• Эксклюзивный исторический нарратив, в котором не оставалось места для «других» [C. Koulouri (Х. Колори) (ред.) (2001 г.). Указ. соч., стр. 22], затруднял идентификацию роли этнических меньшинств в национальной истории, способствуя их маргинализации. Это стало серьезной проблемой для такой полиэтнической, многоконфессиональной страны как Грузия. Понадобилось время для осознания того факта, что не следует догматически придерживаться созданного в начале XX века мастер-нарратива, авторы которого решали совершенно иные задачи. Тогда Грузия не была независимым государством, а входила в состав Российской империи и стремилась обосновать свое право на независимость. Доказательство древности и самобытности грузинской истории предполагало отказ от позитивной (или нейтральной) оценки присутствия на территории Грузии российских колонизаторов, а также различных этнических групп. В то время этот нарратив был призван способствовать национальной консолидации как в горизонтальном (все части восточной и западной Грузии), так и вертикальном (все слои грузинского общества) измерениях. Но в конце XX столетия такой подход создал (наряду с другими факторами) серьезное препятствие на пути формирования демократического полиэтнического единого государства.

• Ярко выраженная политическая ангажированность нарратива. Пример тому – грузинская и абхазская версии истории, в которых находят отражение современные проблемы этих обществ. В случае Абхазии история становится основой для легитимации идеи самостоятельного, независимого от Грузии государства. В случае Грузии она призвана служить легитимации идеи единого, многонационального грузинского государства. Грузинская версия подчеркивает, что «Грузия – единственная родина абхазов», признает культурное и этническое своеобразие абхазского народа и его органическую включенность в общегрузинский исторический процесс. Абхазская версия утверждает, что грузины и их предки появились на территории Западной Грузии позже, чем предки абхазов, следовательно, у грузин нет никакого права считать территорию современной Абхазии «своей». На базе этих конфликтующих позиций создаются взаимоисключающие интерпретации одних и тех же событий и явлений [К. Какителашвили (2010 г). ‘Реконструкция прошлого в абхазских и грузинских школьных учебниках по истории’, в Многоликая Клио: бои за историю на постсоветском пространстве’, Брауншвейг, стр. 75-98].

Опыт конфликтов 1990-х годов постепенно привел к осмыслению того, как следует преподавать историю Грузии и представлять место различных этнических групп в этой истории. С конца 1990-х годов в стране начинаются реформы в сфере образования. В 1997 году принят первый после провозглашения независимости Грузии Закон об образовании. На основе этого закона был разработан Национальный образовательный стандарт по истории Грузии и мировой истории, определивший принципы и цели преподавания этих дисциплин.

Авторы стандарта отмечали сильное влияние государственной идеологии на преподавание истории в прошлом, когда история использовалась как средство легитимации советского режима [Министерство образования и науки Республики Грузия (1997 г.). Национальный образовательный стандарт по истории Грузии. Тбилиси, стр. 5], и пытались предложить новый подход, соответствующий политической ориентации постсоветской Грузии. Стандарт декларировал создание модели исторического образования, соответствующей полной демократизации страны и воспитанию у учащихся политической, культурной и религиозной толерантности [Там же, стр. 5] Ориентация на международные стандарты предполагала внедрение невозможного в советское время «плюралистско-альтернативного преподавания истории». Авторы обращали внимание на то, что изучение истории должно быть связано не только с приобретением знаний об исторических фактах, но и с развитием навыков самостоятельной работы с историческими источниками и критического мышления, умения ориентироваться в различных интерпретациях исторических фактов и событий [Там же, стр. 5]

Однако часть декларированных во введении стандарта принципов не нашла отражения в его содержании. Он оставался ориентированным на освоение учащимися огромного массива фактического материала, изложенного в позитивистской традиции. В качестве единственной цели введения в образовательный процесс альтернативных точек зрения на события виделось утверждение исторической истины: «Могут существовать различные взгляды на один и тот же исторический факт, но лишь один из них представляет собой истину» [Там же, стр. 31]

Такой подход не мог способствовать развитию самостоятельного и критического мышления. Форма представления фактов способствовала формированию восприятия национальной истории как «судьбы» и как легендарного рассказа о прошлом, которым следует гордиться. Как следствие, введение Стандарта 1997 года не привело к каким-либо заметным изменениям в форме преподавания истории или в содержании учебников. Учебники создавались теми же авторами, что и до 1997 года. Место формационного подхода заняла эклектичная смесь исторического материализма, теории локальных цивилизаций, элементов подхода школы Анналов и других мало осмысленных авторами теорий. В целом, первое и второе поколение постсоветских учебников истории можно различить лишь условно.

В 2004 году в Грузии были разработаны и приняты «Национальные цели общего образования», объявлявшие целью общего образования создание благоприятных условий для формирования свободной личности – носителя национальных и общечеловеческих ценностей, воспитание гражданского сознания, основанного на либеральных и демократических принципах. Большое внимание уделялось также развитию навыков взаимоуважения, взаимопонимания и взаимопознания. «Школа должна выработать у подростка уважение прав и достоинств человека, которым он воспользуется для защиты собственной и чужой самобытности» [Министерство образования и науки Республики Грузия (2004 г.). Национальные цели общего образования. Тбилиси].

В апреле 2005 года был принят новый закон об образовании, определивший цели государственной политики в этой сфере: обеспечение условий для формирования ученика как свободной личности с общечеловеческими ценностями, воспитание гражданского самосознания, уважения культурных различий [Республика Грузия (2005 г.). Закон Грузии об общем образовании. Тбилиси].

Наряду с другими вопросами, закон предусматривал унификацию преподавания грузинского языка, истории и географии Грузии, а также и других социальных наук по всей стране*.

* До этого в регионах компактного проживания национальных меньшинств (Квемо Картли и Самцхе-Джавахети) история и география изучались по учебникам, созданным на этнической родине (в Азербайджане и Армении), а грузинский язык не преподавался

Все эти дисциплины объединялись общей логикой и содержанием, а преподаванию государственного грузинского языка уделялось особое внимание. Были разработаны новые программы и созданы новые учебники по этим предметам *

* В течение нескольких последующих лет были предприняты попытки интегрировать историю, географию и гражданское образование в единую дисциплину, преподаваемую в 7 и 8 классах, а историю Грузии – в мировую историю. Как показал опыт, такое объединение оказалось искуственным, механическим и непродуктивным, и Министерство образования и науки отказалось от этой идеи. Сегодня эти предметы преподаются раздельно

Начиная с 2005 года созданные в соответствии с национальным стандартом учебники направляются в Центр национальных программ [c 2011 года он называется «Национальный центр развития качества образования»] для утверждения. Допускается грифование нескольких учебников для одного класса. Один из учебников, получивших одобрение, переводится на другие (названные в законе) языки преподавания: азербайджанский, армянский, русский. Школа имеет право выбрать учебник из списка одобренных Центром.

В 2010-2011 учебном году разработан новый учебный план по истории на 2011-2016 гг. и приняты новые критерии оценки учебников. Учителю дано право использовать в качестве дополнительного или вспомогательного материала учебники, не прошедшие процедуру грифования, если он/она считает, что учебник помогает достичь целей, изложенных в Национальном учебном плане*.

* Цели преподавания общественных наук определены следующим образом: а) Выработать у учащихся знание истории и географии; наряду с овладением информацией, это подразумевает развитие общих и специфических навыков, а также высоких нравственных ценностей; б) Помочь учащимся в восприятии мира в целом и определении места Грузии в мировых процессах; в) Способствовать воспитанию патриота и гражданина с высоким чувством ответственности (Министерство образования и науки Республики Грузия (2008 г.). Национальный учебный план для общеобразовательных школ. 2008-2009 учебный год. Тбилиси, стр. 21).

Основные принципы методики преподавания истории ориентируют на то, что «материал должен быть представлен со многих точек зрения. Это способствует формированию критического мышления, что необходимо для преодоления авто- и гетеростереотипов. Школа непременно должна способствовать разнообразию в учебных заведениях не только с учетом интересов учащихся, но и путем воспитания уважения религиозных, языковых, этнических различий» [Министерство образования и науки Республики Грузия (2008 г.). Национальный учебный план для общеобразовательных школ. 2008-2009 учебный год. Тбилиси, стр. 35]


От этнического к гражданскому национализму:
достижения и проблемы

Можно выделить несколько заметных изменений, внесенных в содержание школьных учебников после 2005 года. В них представлена картина многонациональной и многоконфессиональной Грузии, сформировавшейся на протяжении веков усилиями всех населяющих ее народов. В отличие от дореформенных учебников, уделяющих основное внимание этнической идентичности, в новых учебниках акцент перенесен на формирование гражданского сознания. История в них представлена не как раз и навсегда установившееся повествование о прошлом, а как наука, связанная с интерпретацией. Изложенный в учебниках документальный материал позволяет ученику самостоятельно сопоставлять различные точки зрения, что способствует формированию сравнительного видения истории. Гораздо больше внимания уделяется контексту тех или иных событий – как региональному, так и мировому. Авторы стремятся к нейтральному описанию истории Грузии.

В учебниках уделяется немало внимания национальным меньшинствам современной Грузии. В учебнике для 8-го класса [Н. Элизбарашвили и др. (2007 г.). История и география Грузии и мира. Гражданское образование. 8 класс. Сакартвелос мацне: Тбилиси] есть отдельный раздел «Национальные меньшинства в Грузии», в котором, кроме этнографических описаний различных групп, приведена карта под названием «Национальный состав населения Грузии» [Н. Элизбарашвили и др. (2007 г.). История и география Грузии и мира. Гражданское образование. 8 класс. Сакартвелос мацне: Тбилиси, стр. 149] и упомянута статья 129 первой Конституции Грузии о гарантии обеспечения прав национальных меньшинств. Чуть ниже в тексте раздела указано, что аналогичные гарантии защиты прав всех граждан Грузии предоставляет Конституция 2005 г. [Н. Элизбарашвили и др. (2007 г.). История и география Грузии и мира. Гражданское образование. 8 класс. Сакартвелос мацне: Тбилиси, стр. 150] В учебнике для 9 класса помещена статья из Акта Независимости от 26 мая 1918 года, в которой упоминается «народ Грузии» (а не «грузинский народ») [Н. Ахметели (2009 г.). Указ. соч., стр. 116] Все это отражает перемещение акцента с этнического на гражданский национализм, обозначившееся в политическом дискурсе концептом «многоэтнической грузинской нации».

В учебнике для 12 класса статья 129 первой Конституции приведена более подробно, в ней говорится, что «не допускается ущемление свободного социально-экономического и культурного развития какого-либо национального меньшинства Грузии» [Н. Ахметели и Н. Мургулиа (2008 г.). История Грузии и мира. 12 класс. Диогене: Тбилиси, стр. 90] Кроме этого, в учебнике процитирован фрагмент из обращения Верховного Совета Грузии к народам мира (1991 г.): «Мы не собираемся соперничать с каким-либо государством или же с национальной группой, проживающей в Грузии... Защита прав человека, гражданина, национальных меньшинств будет гарантирована в Грузии» [Н. Ахметели и Н. Мургулиа (2008 г.). История Грузии и мира. 12 класс. Диогене: Тбилиси, стр. 90]

Общеизвестно, что для формирования чувства единства и принадлежности к одному государству (гражданский/государственный национализм) важную роль играет общее прошлое. Как уже отмечалось выше, в дореформенных учебниках этнические меньшинства упоминались изредка, разве что в перечне, подтверждающем многонациональность страны и толерантность титульной нации к «гостям». В пореформенных учебниках сделан определенный шаг вперед: гораздо больше места отведено текстам, отражающим факт этнического, религиозного и культурного разнообразия Грузии и Кавказа в целом. Хотя изложение материала, представляющего общую судьбу и вклад отдельных народов, населяющих территорию Грузии, в ее историю, оставляет желать лучшего.

В учебниках третьего поколения (изданных после 2005 года) содержатся сообщения об участии представителей различных этнических групп в важных событиях истории страны, например, об участии борчалойских мусульман – муллы Замана, Вали-Али-Эмин оглы и Кадыма – в заговоре против российского режима в 1832 году; рассказ о героизме азербайджанца Хутиа из Борчало в Аспиндзской битве в 1770 году.*

* Мотив гордости героизмом предков, боровшихся с иноземными захватчиками бок о бок с грузинами, звучал в интервью, которые мы брали у представителей меньшинств (в нашем случае – азербайджанцев) в ходе реализации проекта «Города – центры интеркультурного диалога на Южном Кавказе» (Проект осуществлен при поддержке ЮНЕСКО кафедрой межкультурного диалога Тбилисского государственного университета им. Ив. Джавахишвили в 2008 году).

Но упоминание этих фактов не меняет общую картину. Предложенный учащимся материал представляет картину проживания этнических групп на территории Грузии, а не их участия в истории страны. Можно сказать, что национальные меньшинства в учебниках не представлены как интегрированная часть общества. Знакомство с предлагаемым материалом не создает у учеников, принадлежащих к этническим меньшинствам, чувства соучастия/включенности в историю грузинского государства. Некоторые исследователи отмечают, что появление в учебниках лишь отдельных, фрагментарных фактов, событий и имен, имеющих значение для конкретной этнической группы, может дать новый толчок маргинализации этой группы [R. Stradling (Р. Стрэдлинг) (2003 г.). Multiperspectivity in history teaching:a guide for teachers (Мультиперспективность в преподавании истории: пособие для учителей). Council of Europe, стр. 10]. Поэтому процедура включения меньшинств в исторический нарратив должна быть хорошо продумана. Учебник должен отражать историю, созданную не «хозяевами» и «гостями», а согражданами, которых объединяет общее прошлое, общие ценности и общее будущее.

Если говорить о попытках преодоления последствий конфликтной памяти, то они кажутся более продуманными по отношению к «соседям» [Исключение составляет Россия, на трансформацию образа которой большое влияние оказали напряженные грузино-российские отношения в постсоветский период, а после августовской войны 2008 года образ России – врага Грузии был поддержан различными местами памяти], нежели к (воспринимаемым как часть Грузии) Абхазии и Южной Осетии. Объяснением тому может быть недавний горький опыт конфликтов. В изложении вопросов истории взаимоотношений грузин с абхазами и осетинами виден четкий отпечаток как конфликтной памяти и «войны историков», так и перенесенной оппонентами коллективной травмы [Известно, что коллективная травма поддерживает единство группы общим опытом, вместе с тем она делает настоящее чрезмерно зависимым от прошлого, образы которого постоянно оживают в памяти. Признание же травмы и ее разрушительных последствий является необходимым условием ее преодоления (P. Sztompka (П. Стомпка) (2004 г.). The Trauma of Social Change: A case of Post Communist Societies (Травма социальных изменений: пример посткоммунистических обществ). University of California Press: Berkley; N. J. Smelser (Смелзер) (2004 г.). Psychological Trauma and Cultural Trauma (Психологическая травма и культурная травма). University of California Press: Berkley; J. C. Alexander (Дж.С. Александр) (2004 г.). Toward a Theory of Cultural Trauma (К теории культурной травмы). University of California Press: Berkley)]

Осетины представлены в современных учебниках истории Грузии как национальное меньшинство, группа, переселившаяся с Северного Кавказа столетия назад и гостеприимно встреченная грузинским обществом: «В X-XIII веках у них были тесные отношения с грузинским царством. В XIII-XIV веках осетины, теснимые монголами на Северном Кавказе, перемещаются в Грузию. В массовом порядке осетины расселяются в Грузии в XVII-XVIII веках и укрываются в грузинских селах. Грузинские феодалы приглашали их на работу в своих владениях как дешевую рабочую силу... [В XX веке] осетинам, как и всем национальностям, проживающим в Грузии, была предоставлена широкая возможность развития культурной жизни, собственного языка посредством национального театра, университета, школ» [Н. Элизбарашвили и др. (2007 г.). Указ. соч., стр. 151]

В отличие от осетин, абхазы не обозначаются как «национальное меньшинство». В одном из разделов учебника для 8 класса, озаглавленном «Многонациональный Кавказ», сказано: «Абхазы проживают на Южном Кавказе, в северо-западной части Грузии. Кроме грузин, Грузия считается родиной и абхазов. Абхазы называют себя “апсуа”, а страну – “Апсны”. В Грузии проживает около 94 тысячи абхазов. Малая часть проживает в Турции, куда они были переселены во второй половине XIX века по приказу российского императора» [Н. Элизбарашвили и др. (2007 г.). Указ. соч., стр. 122]. Другой учебник уточняет: «На территории Западной Грузии проживают абхазы, которые в древнейшее время были расселены лишь в крайней северо-западной части (до Анакофии). Их язык – северо-западно кавказского (абазско-адыгейского) происхождения. Современные абхазы сформировались в результате слияния народов северо-западного Кавказа – черкесов, абазов, адыгейцев – с грузинским населением. В религиозном отношении абхазы – язычники, хотя абхазы Бзыпского ущелья испытывали влияние Ислама, а Абжуйского – христианства. На протяжении веков абхазы вносили свой вклад в формирование грузинской культуры» [В. Неидзе и др. (2007 г.). История/География Грузии и мира. 8 класс. Логос пресс: Тбилиси, стр. 47]

Для того, чтобы продемонстрировать различие в подходах к конструированию отношений между грузинами и абхазами в грузинских и абхазских учебниках, приведем примеры: «Абхазия (по абх. «Апсны»), страна, коренное население которой абхазы» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). История Абхазии с древнейших времен до наших дней. 10-11 классы. Министерство образования РА: Сухум, стр. 3], – говорится во вступительном предложении абхазского учебника. «Что касается древнекартвельских племен, ... еще до начала I тыс. до н.э. [они] проживали в северо-восточных областях Малой Азии и лишь потом эти племена продвинулись ... в колхидскую экологическую нишу» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). История Абхазии с древнейших времен до наших дней. 10-11 классы. Министерство образования РА: Сухум, стр. 6-7]. [В начале н.э.] «этнополитическая граница между древнеабхазскими и древнекартвельскими племенами (лазами) проходила примерно по р. Ингур. Такою она была и в VII-начале VIII вв., до образования Абхазского царства» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). История Абхазии с древнейших времен до наших дней. 10-11 классы. Министерство образования РА: Сухум, стр. 8]

Как мы видим из приведенных цитат, грузинский нарратив, с одной стороны, отмечает различие между грузинами и абхазами, с другой стороны – подчеркивает включенность абхазов в общегрузинские процессы. По абхазскому учебнику, грузины являются главным «другим», в противопоставлении с которым формируется абхазская идентичность.

Можно сказать, что современные учебники истории, созданные учеными Грузии и Абхазии, являются наглядным примером контристорий, конфронтационных интерпретаций одних и тех же фактов и событий [Подробно о результатах сравнительного анализа изложения ключевых периодов и событий в учебниках истории Грузии и истории Абхазии см. в работе К.Какителашвили (Какителашвили (2010 г.). Указ.соч.)]. Рассмотрим примеры конфликтного изложения нескольких исторических сюжетов: создание и упадок единого грузинского государства (по грузинской версии)/царства абхазов и картлийцев (по абхазской) в X-XI веках; установление колониальной власти России; период существования Грузинской Демократической Республики в 1918-1921 гг.

Грузинские и абхазские учебники демонстрируют разное отношение к вопросу создания единого государства в X-XI вв. Это различие выражается в самом его наименовании: Грузинское государство (История Грузии) vs Царство абхазов и картлийцев (История Абхазии).   В грузинских учебниках период существования этого   государства рассматривается как время процветания и его история излагается подробно. В абхазском учебнике тому же периоду отведено мало места и придается небольшое значение. В грузинской версии центральную роль в процессе объединения играет грузинский феодал Давид Курапалат (Багратиони) [«Когда в Абхазском царстве возросла междоусобица, Давид Курапалат ... провозгласил царевича Баграта правителем Картли. В 978 г., также с согласия и поддержки Давида, абхазские феодалы короновали Баграта в Кутаиси» (Г. Анчабадзе, Г. Гамкрелидзе, М. Сургуладзе и Д. Швелидзе (2008 г.). Указ. соч., стр. 158)].

В абхазской версии создание царства абхазов и картлийцев рассматривается как результат абхазской экспансии на Восток. Главная роль в этом приписывается дочери абхазского царя Гурандухт, которая была матерью первого царя единого государства Баграта: «Активная восточная политика Абхазского царства вела к присоединению большей части Западного и центрального Закавказья. Этот процесс завершился созданием царства абхазов и картлийцев [...] Гурандухт, дочь выдающего абхазского царя Георгия II, [...] умная и волевая женщина, по инициативе абхазского двора и верных ему феодалов впервые становится правительницей Картли. Затем она сыграла важную роль в становлении царства абхазов и картлийцев» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). Указ. соч., стр. 157]

По грузинскому учебнику, с распадом единого грузинского государства в XV веке начинается период упадка. В абхазском учебнике тот же период оценивается как период сравнительно независимого существования абхазского княжества [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). Указ. соч., стр. 175]

Согласно «Истории Абхазии», грузины сыграли решающую роль в установлении российской колониальной власти в Абхазии. Инициатором упразднения Абхазского княжества выступает мегрельская княгиня, «энергичная и властолюбивая» Нино Дадиани [На самом деле княгиню звали Екатериной, в учебнике ее имя названо неправильно]: «Нино Дадиани, поддерживая царскую власть, преследовала не столько российские, сколько свои личные интересы, хорошо понимая стратегическое и торговое значение Абхазии [...] “Просительные пункты” Сефербея о принятии Абхазии в подданство России [...] были составлены на грузинском языке в Мегрелии под диктовку Нино Дадиани и ее духовника протоиерея Иоселиани» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). Указ. соч., стр. 217]. Согласно этой версии истории, грузины больше всех воспользовались результатами царской политики «Абхазия без абхазов»: «Грузино-мегрелы, сыгравшие тогда роль казачества, оказались в привилегированном положении благодаря своему участию на стороне царской России в войне против народов Кавказа, в том числе и абхазов [...] Без всякого сомнения можно сказать, что плодами русской военной победы в Абхазии [...] в полной мере воспользовалась зависимая Грузия» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). Указ. соч., стр. 263]

У читающего учебник создается впечатление, что в период российского господства абхазы страдали больше от грузин, чем от российских колонизаторов: «В конце 60-х – начале 70-х гг. видные представители [грузинской] интеллигенции призывают свой народ осваивать опустевшие в результате махаджирства абхазские земли [...] В этот период в Грузии начинает формироваться имперское сознание, а народу внушают мысль о его исключительности и особенной роли на Кавказе [...] Грузинское духовенство навязывало абхазскому населению непонятное грузинское богослужение [Следует отметить, что в 1811 году Российская империя упразднила автокефалию грузинской церкви, и с тех пор до восстановления автокефалии в 1917 году богослужение велось на русском языке] и грузинский язык, а многие абхазские фамилии мегрельскими священниками записывались на грузинский лад» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). Указ. соч., стр. 264] Создается впечатление, что Грузия проводила совершенно независимую от России (антиабхазскую) политику.

Авторы грузинского учебника указывают на то, что произведенное царским правительством упразднение Абхазского княжества не было частью какого-то специального, направленного именно против Абхазии, плана: «Абхазия разделила участь остальных грузинских царств и княжеств» [Г. Анчабадзе, Г. Гамкрелидзе, М. Сургуладзе и Д. Швелидзе (2008 г.). Указ. соч., стр. 305]. Абхазия представлена как часть общегрузинского пространства, пережившая те же притеснения со стороны общего противника (Российской империи), что и другие части Грузии. Если в абхазской версии истории главным (враждебно настроенным) «другим» видится Грузия, то в грузинской версии в этой роли выступает Россия/СССР.

Период 1917-1921 гг. в учебниках обеих сторон оценивается как период восстановления и утраты собственной независимой государственности. В абхазском учебнике Грузия выступает как главный противник, оккупант независимой Абхазии. Одна из глав этого учебника озаглавлена «Абхазия – не Грузия», в ней подробно описана «оккупация Абхазии войсками грузинского правительства» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). Указ. соч., стр. 307-317]. В грузинском учебнике речь идет о борьбе за территориальную целостность Грузии, против большевистской России и генерала Деникина. Этот период рассмотрен сквозь призму грузино-российского конфликта, а не грузино-абхазских отношений [Г. Анчабадзе, Г. Гамкрелидзе, М. Сургуладзе и Д. Швелидзе (2008 г.). Указ. соч., стр. 383]. При этом установление советской власти рассматривается как продолжение российской колониальной политики.

Абхазский учебник оценивает политику грузинского правительства в 1918-1921 гг. как «шовинистскую» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). Указ. соч., стр. 336]. Грузинские авторы делают упор на гарантиях, предоставленных правительством Грузинской Демократической Республики этническим/национальным меньшинствам, проживавшим на ее территории: «Правительство Грузии особое внимание уделяло защите прав этнических меньшинств» [Г. Анчабадзе, Г. Гамкрелидзе, М. Сургуладзе и Д. Швелидзе (2008 г.). Указ. соч., стр. 386]

В грузинском учебнике установление советской власти связано с потерей Грузией независимости. В абхазском тот же факт ассоциируется с «освобождением от грузинской оккупации и восстановлением независимости Абхазии». Но отмечается, что за коротким периодом реальной независимости снова следует грузинская оккупация; если прежде Грузия пользовалась режимом колониального господства России для того, чтобы угнетать абхазов, то теперь с той же целью она использует советскую власть.

И абхазский, и грузинский учебники считают, что абхазско-грузинские противоречия в советский период не носили этнического характера, и в ухудшении ситуации оба обвиняют правительство, но в абхазской версии это «грузинское правительство», а в грузинской – не носящий этнического признака «коммунистический режим» [О. Бгажба и С. Лакоба (2006 г.). Указ. соч., стр. 356-358; Г. Анчабадзе, Г. Гамкрелидзе, М. Сургуладзе и Д. Швелидзе (2008 г.). Указ. соч., стр. 447]


Заключение

После распада Советского Союза в Грузии, как и на всем постсоциалистическом пространстве, начался процесс переосмысления прошлого, что нашло отражение как в мастер-нарративе, так и в созданных на его основе учебниках истории. В процессе становления новых подходов к написанию истории Грузии можно выделить несколько этапов. В контексте борьбы за независимость и этнонационализма начала 1990-х годов история приобрела ярко этноцентрический характер. В ней отразились конфликты начала 1990-х, которые готовились и сопровождались «войнами памяти и историй». Тот же опыт конфликтов заставил историков, политиков и педагогов задуматься о необходимости выработки новых подходов к преподаванию истории в многонациональной, поликультурной и многоконфессиональной стране. Однако в содержании учебников второго поколения (изданных после принятия Закона об образовании и Национального образовательного стандарта 1997 года) задача смены парадигм преподавания решена не была. Значительный шаг вперед по пути к преодолению конфликтной памяти, утверждению мультиперспективного подхода и отражению участия различных этнических групп в истории страны сделан в учебниках, созданных на основе нового Закона об общем образовании (2005 г.). В них акцент перенесен на формирование гражданского сознания; история представлена как наука, связанная с интерпретацией; форма подачи материала способствует формированию сравнительного видения истории.

С текущего учебного года в 7-12 классы общеобразовательных школ поступили новые учебники истории, грифованные в 2012 году. Опыт, накопленный за прошедшие годы, дает основание предполагать, что четвертое поколение постсоветских учебников будет способствовать формированию гражданской идентичности и мирному развитию многонационального государства.

[abu_umar_as-sahabi]

ГЛАВА 4

Проблемы преподавания истории Южной Осетии XX века в школе

Мадина Бетеева и Оксана Карпенко



Введение


Исторический дискурс играет заметную роль в процессах нациестроительства и в современных конфликтах на Южном Кавказе. Стремление найти «исторические корни», опереться на примеры «героической борьбы» для выработки «национальной идеи» и самоутверждения в рамках мирового сообщества зачастую рассматривается как «естественное и закономерное стремление» национальных государств [Д. А.Алимова (2009 г.). ‘Состояние исторической науки и учебников истории в Узбекистане: противостояние идей или болезни роста?’. Сайт по адресу http://www.amudarya.net/fileadmin/_amudarya/bs/da.pdf]. Для нас представляет интерес, каким образом эти стремления реализуются в организации школьного исторического образования, в частности, в школьных учебниках истории.

Школьному учебнику (как советскому, так и постсоветскому), как правило, предъявляется нормативное требование быть инструментом трансляции «объективного и достоверного знания»*.

* В сообществе исследователей эта точка зрения основательно пересмотрена за последние 10-15 лет. См.: C. Kolouri (ed) (С. Колори) (2002 г.). Clio in the Balkans.The Politics of History Education.(Клио на Балканах. Поли-тика исторического образования). Center for Democracy and Reconciliation in Southeast Europe. Petros Th. Ballidis & Co.:Thessaloniki; C. Kolouri (ed) (С. Колори) (2001 г.) Teaching the History of Southeastern Europe.(Преподавание истории в Юго-Восточной Европе), Petros Th. Ballidis & Co.: Thessaloniki; H. Schissler (1987 г.). ‘Perceptions of the Other and Discovery of the Self. What Pupils are Supposed to Learn about Each Other’s Past’ (Восприятие другого и открытие себя. Что, как предполагается, должны узнать ученики о прошлом друг друга) , in V.R. Berhahn & H. Schissler (eds) (В работе В.Р. Берхан и Х. Шисслер) (1988 г.) Perceptions of History.International Textbook Research on Britain,Germany and the United States .(Восприятие истории. Анализ учебников Британии, Германии и США), Berg Pub Ltd, pp. 26-37; D. Porat (Д. Порат) (2001 г.). ‘A Contemporary Past: History Textbooks as Sites of National Memory’ (Современное прошлое: учебники истории как хранилища национальной памяти), in A. Dickinson, P. Gordon &P. Lee (В работе А. Дикинсона, П. Гордона и П. Ли) (eds) (2001 г.). International Review of History Teaching. Vol.3.Raising Standards in History Education.(Международный обзор преподавания истории. Том 3. Повышение стандартов преподавания истории), Woburn Press

В 1980-х годах авторы «Истории Грузии» в качестве эпиграфа к введению выбирают слова известного грузинского историка И.А. Джавахишвили: «Необходимо, чтобы народ знал историю своей прошлой общественной жизни… Он, конечно, должен знать достоверную, правдивую историю, без всяких преувеличений и фальши!..» [В. Гучуа и Ш. Месхиа (1987 г.). История Грузии.Учебник для 7 -10 классов.Тбилиси: «Ганатлеба», стр. 3]

В 2008 году Президент РЮО Эдуард Кокойты, говоря о необходимости подготовки учебника по истории Южной Осетии на грузинском языке, поясняет, что заботится о «[Г]рузинском населении Южной Осетии», которое должно «иметь возможность объективного изучения истории» [В РЮО разработают учебник по истории на грузинском языке, Информационное агентство Рес, 28 ноября 2011 г. Сайт по адресу http://cominf.org/node/1166478777]

Как сообщает «Кавказский узел», по мнению Э. Кокойты сегодня «детям, живущим на принадлежавшей ранее Грузии территории, предлагают историю, по которой “Россия – оккупант”, а это неправильно» [Президент Южной Осетии просит Россию помочь издать учебник истории на грузинском языке’, Кавказский узел, 21 июня 2009 г. Сайт по адресу http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/155676]

Преподавание истории в школах рассматривается как инструмент формирования «правильного образа» как России, так и Грузии. Что, в свою очередь, связано с претензией на «объективный» подход к осмыслению того, что происходило и происходит в современной Южной Осетии.

Для нас, как исследователей, очевидно, что не только в различные исторические периоды, но и параллельно могут существовать несколько (претендующих на объективность) версий одного и того же события, оценок мотивов и действий того или иного исторического лица и т.п. Признание государством одной из версий «правильной» и «достоверной» является результатом символической борьбы, важную роль в которой играют политики, ученые и авторы учебников.

Государственная общеобразовательная школа – важный институт социализации. Школьные дисциплины и обслуживающие их учебники предлагают набор знаний, тиражирование которых важно в контексте формирования индивидуального и коллективного мировоззрения жителей страны. Вместе с тем необходимо помнить, что утвержденный государством ассортимент таких знаний всегда зависит от разного рода политических, идеологических, административных и иных соображений. В данной работе рассматриваются некоторые аспекты формирования двух канонов исторического нарратива: советского и постсоветского (или современного). С нашей точки зрения, сравнительный анализ этих канонов позволит лучше понять, какого рода соображения управляют содержанием школьного исторического образования.

В ходе анализа мы сфокусировали внимание на освещении в советских и современных учебниках истории процессов советизации и образования осетинских автономий в составе союзных республик (Юго-Осетинской автономной области в составе Грузинской ССР и Северо-Осетинской автономной социалистической республики в составе РСФСР). Как отдельный сюжет в статье рассмотрен период существования Грузинской Демократической Республики (1918-1921 гг.). В ходе анализа мы задавались вопросами: Каким образом объясняется необходимость и легитимность создания осетинских автономий в 1920-х годах в советских и современных учебниках? Каким образом изложены отношения между союзной республикой и автономией в ее составе? Каким образом и в какой степени в текстах учебников по истории Осетии отражен переход от советского дискурса «дружбы народов» к преимущественному описанию конфликтов и противостояния между народами?

Интерпретация процесса формирования осетинских автономий, их взаимоотношений с Россией и/или Грузией во многом определяет оценку современного грузино-осетинского конфликта. Грузинская и осетинская стороны придерживаются принципиально различных оценок периода советизации, создания Юго-Осетинской автономии, роли и значения Грузинской Демократической Республики и т.п. Чтобы пояснить значимость анализа этих сюжетов для понимания грузино-осетинского конфликта, в следующем разделе мы приводим общее описание политического контекста.




От Юго-Осетинской автономной области к Республике Южная Осетия

Республика Южная Осетия к моменту распада СССР имела статус автономной области (ЮОАО) в составе Грузинской ССР* и соседствовала с Северо-Осетинской автономной советской социалистической республикой (СОАССР) в составе РСФСР**.

* Юго-Осетинская автономная область (ЮОАО) образована декретом Всегрузинского Центрального Исполнительного Комитета Советов и Советом Народных Комиссаров ССР Грузии 22 апреля 1922 г

** Северо-Осетинская автономная область была образована 7 июля 1924 года из Осетинского национального округа упраздненной Горской АССР


10 ноября 1989 г. Совет народных депутатов ЮОАО в ходе чрезвычайной сессии принял решение о повышении статуса области до автономной республики и обратился в Верховный Совет ГССР с просьбой его утвердить*

* Решение чрезвычайной XII сессии Совета народных депутатов Юго-Осетинской автономной области двадцатого созыва о повышении статуса Юго-Осетинской автономной области //Южная Осетия – навеки с Россией! (В. С. Чижевский (ред.) (2004 г.). Историко-правовое обоснование вхождения Республики Южная Осетия в состав России. Сборник документов и материалов. Москва: Институт национальной стратегии реформ, стр. 24.)

Необходимость смены статуса объяснялась обеспокоенностью депутатов возможными последствиями процессов национального строительства в Грузии и планами выхода этой республики из состава СССР. По их мнению, прежний административный статус в этом контексте не обеспечивал ЮОАО должной правовой защиты*.

* Ф. Маргиева (ред.) (1989 г.). Меморандум к переговорам с Республикой Грузия, принятый на Президиуме Верховного Совета Республики Южная Осетия. Отдел рукописного фонда Северо-Осетинского института социальных и гуманитарных исследований: А. Г. Оп. 1, д. 26, стр. 263

Президиум Верховного Совета Грузинской ССР на соответствующую просьбу ответил отказом, а в июне 1990 г. были признаны незаконными все правовые акты ГССР и договоры, заключенные после февраля 1921 г.*

* Постановление Верховного Совета ГССР о внесении дополнений в Постановление Верховного Совета ГССР от 9 марта 1990 г. о гарантиях защиты государственного суверенитета Грузии (М.А. Волхонский, В.А. Захаров и Н.Ю. Силаев (ред.) (2008 г.). Конфликты в Абхазии и Южной Осетии: документы 1989 – 2004 гг. Москва, стр. 26-27)

Это коснулось и решения об учреждении ЮОАО в 1922 году. Теперь это событие рассматривалось грузинской стороной как акт, совершенный «против воли коренного грузинского населения и в ущерб интересам Грузии» [Закон Республики Грузия об упразднении Юго-Осетинской автономной области// Южная Осетия – навеки с Россией! (В.С. Чижевский (ред.) (2004 г.). Указ. соч., стр. 51-52)]

По мнению депутатов Верховного Совета ГССР, «осетинский народ имеет собственную государственность на территории СССР» и «во второй на территории Грузии не нуждается» [Закон Республики Грузия об упразднении Юго-Осетинской автономной области// Южная Осетия – навеки с Россией! (В.С. Чижевский (ред.) (2004 г.). Указ. соч., стр. 3] Кроме того было указано, что «на территории Южной Осетии проживает только малая часть проживающих в Грузии осетин» [Закон Республики Грузия об упразднении Юго-Осетинской автономной области// Южная Осетия – навеки с Россией! (В.С. Чижевский (ред.) (2004 г.). Указ. соч., стр. 4]

В ответ на упразднение ЮОАО в Цхинвале в сентябре 1990 г. объявляют о преобразовании ее (ЮОАО) в Юго-Осетинскую Советскую Демократическую Республику [Советская Осетия, 22 сентября 1990 г., № 180], а затем (в декабре 1991 г.) провозглашают независимую Республику Южная Осетия. 29 мая 1992 г. сессия Верховного Совета принимает «Акт о независимости Республики Южная Осетия» [Акт провозглашения независимости Республики Южная Осетия (М.А. Волхонский, В.А. Захаров и Н.Ю. Силаев (ред.) (2008 г.). Указ. соч., стр. 210] В этом акте предлагается рассматривать объявление независимости как вынужденное, принятое в ситуации «смертельной опасности, нависшей над Республикой Южная Осетия, в связи со злодеяниями, поставившими на грань вымирания ее народ и культуру, геноцидом осетин, с жестокостью и вероломством, осуществляемым Республикой Грузия в процессе распада СССР в 1989-1992 гг.» [Акт провозглашения независимости Республики Южная Осетия (М.А. Волхонский, В.А. Захаров и Н.Ю. Силаев (ред.) (2008 г.). Указ. соч., стр. 1] Совет народных депутатов ЮОАО рассматривает нежелание Грузии признать новый статус Южной Осетии как попытку правительства Грузии «изгнать [осетин] за пределы Грузии» [Декларация о независимости Республики Южная Осетия (М.А. Волхонский, В.А. Захаров и Н.Ю. Силаев (ред.) (2008 г.). Указ. соч., стр. 203]

Грузинская сторона восприняла объявление независимости как акт «сепаратизма и узурпации государственной власти» *

* «… сепаратистские силы в Юго-Осетинской автономной области пытаются узурпировать государственную власть, […] отторгнуть от Грузии ее историческую, неотъемлемую часть вопреки желаниям проживающего в этом регионе коренного грузинского населения и в ущерб интересам всей Грузии» (В.С. Чижевский (ред.) (2004 г.). Указ. соч.,.стр. 51-52).

В настоящее время споры о легитимности объявления независимости Южной Осетии продолжаются, в том числе в форме вооруженного противостояния. На сегодня Республика Южная Осетия признана шестью государствами [В их числе: Российская Федерация, Никарагуа, Венесуэла, Науру, Вануату, Тувалу]

Обе стороны грузино-осетинского конфликта, началом которого принято считать 1989 год, для доказательства своей правоты приводят различные исторические аргументы и переосмысливают опыт пребывания в составе СССР. Одни авторы обвиняют в возникшем конфликте «грузинских интеллектуалов и политиков», которые «воспринимают осетин как “гостей” на грузинской земле», а в югоосетинской автономии видят угрозу целостности Грузии [В.А.Захаров и А Г. Арешев (2008 г.). Признание независимости Южной Осетии и Абхазии. Москва, стр. 84] Другие отстаивали тезис об «исконности прав осетин на занимаемые земли» и упрекали руководство ГССР «в недостаточном внимании к социально-экономическому развитию ЮОАО» [З.Н. Ванеев, В.Д. Цховребов, П.В. Догузов, Ю.С. Гаглойты, Л.А. Чибиров и др]. Их оппоненты, в свою очередь, утверждали, что территория Южной Осетии – «исконные грузинские земли» [М. Лордкипанидзе, Д. Гвасалия, М. Гаприндашвили и др] В следующем разделе мы рассмотрим, как в этом контексте осмысливается роль и содержание школьных учебников.


От «Истории Грузии» к «Истории (Южной) Осетии»

До 1990 года во всех без исключения школах Юго-Осетинской Автономной области преподавалась история Грузии и использовался учебник «История Грузии» В. Гучуа и Ш. Месхиа [В. Гучуа и Ш. Месхиа (1987 г.). Указ. соч. Учебник был утвержден Министерством Просвещения ГССР. Тираж издания – 30 тыс. экз. Перевод на русский язык осуществлен И. Лолуа и К. Ломашвили]. История Южной Осетии как самостоятельная учебная дисциплина не существовала, хотя, как указывает Л.А. Чибиров, с начала 1980-х годов Областной отдел народного образования Юго-Осетинской автономной области планировал ввести такой курс и издать учебник [Л.А. Чибиров (2004 г.). О времени, о людях, о себе. Владикавказ, стр. 46].

Создание учебника было поручено группе историков во главе с Ю.С. Гаглойты, его издание несколько лет подряд включалось в планы осетинского издательства «Ирыстон» [Южная Осетия, 4 июня 1992 г., № 44], но учебник так и не появился на свет [По словам Ю.С. Гаглойты это произошло «в связи с нехваткой времени» на него. Можно предположить, что существовали и другие причины задержки (административного или идеологического плана)]

Во второй половине 1980-х годов за создание учебника «История южных осетин» взялся коллектив авторов, состоявший из докторов исторических наук Л.А. Чибирова и Г.Д. Тогошвили, а также кандидатов исторических наук М.К. Джиоева и К.П. Пухаева. К 1989 году учебник был подписан к печати, в 1990-м году издан тиражом 15000 экз., и лишь в 1992 году появился в школах Южной Осетии.

Можно предположить, что само обсуждение идеи создания учебника «История южных осетин» в 1980-1990-х годах стало возможно на новой волне краеведческого движения, целью которого было возрождение живого интереса к истории «родного края» [Б. Гладарев, О.Карпенко, Ж. Цинман и Е. Чикадзе (2004 г.). Краеведение и гражданское общество: социологические наблюдения. Звезда: СПб, стр. 9-104].

В этом контексте усвоение знаний об истории «своего края и народа» рассматривается как необходимый компонент советского патриотического воспитания. Например, авторы учебника «История южных осетин» определяют «патриотизм», связывая знание «истории своего народа» с пониманием «истории всей нашей страны»:

«Невозможно быть патриотом, не зная истории своего народа. Знание истории родного края помогает глубже понять и осмыслить историю всей нашей страны, ведь хорошо известно, что любовь к Родине воспитывается отношением к своему краю. Вот почему с таким воодушевлением было встречено введение истории Осетии как специального предмета для учащихся общеобразовательных школ автономной области» [Л.А. Чибиров, Г.Д. Тогошвили, М К. Джиоев и К.П. Пухаев (1990 г.). История южных осетин. Цхинвал, стр. 3]

Как мы покажем ниже, учебник 1990 года остался вполне советским, все «острые углы», которые, по словам одного из авторов учебника, присутствовали в варианте учебника, поданном на согласование, были сглажены по мере прохождения текста по инстанциям Министерства образования ГССР. В частности, по словам Л.А. Чибирова, в окончательный вариант учебника не попали новые материалы по Грузинской Демократической Республике 1918 г. и образованию осетинских автономий в 1920-х годах XX века [Интервью с Л.А. Чибировым. Владикавказ, 19 ноября 2012 г]

Вокруг учебника «История южных осетин» развернулась общественная дискуссия. Ряд параграфов («Происхождение осетинского народа», «Скифы и сарматы», «Алания в X-XII вв.») был опубликован для широкого обсуждения на страницах газеты «Вестник Южной Осетии» [Вестник Южной Осетии, 1991 г., № 43, 45; 1992 г., № 17, 19]. Многие школьники и их родители в начале 1990-х с удивлением обнаружили, что народ, к которому они принадлежат, имеет свою историю «с глубоко уходящими в древность корнями».

Учебник был в целом одобрен широким кругом ученых Южной и Северной Осетии [Ф. Гутнов (1992 г.). История южных осетин. Растдзинад, №5; Р. Кулумбегов (1992 г.). История южных осетин. Вестник Южной Осетии, №7; Г. Тедеты (1992 г.). Доны каефаей аермы каесаг хуыздаер у ( Лучше мелкая рыбка в руках, чем осетр – в мечтах). Хурзаерин, №28], а также школьными учителями [Л.И. Джиоева, Т.С. Плиев и У.М. Нартикоев (1992 г.). Спасибо за учебник. Вестник Южной Осетии, №15]. Вместе с тем, по словам одного из авторов (Л.А. Чибирова), учебнику было предъявлено множество претензий, как с грузинской, так и с осетинской стороны. Сторонники набиравшего силу грузинского национализма, требующего для Грузии независимости (от СССР) и нуждавшегося в продвижении идеи общности «грузинского народа», полагали, что такой учебник не нужен [Например, проф. М. Гаприндашвили в своей рецензии на рукопись учебника восклицает: «… кому, вообще, пришло в голову писать учебник по истории южных осетин и зачем он нужен?» (Рецензия хранится в личном архиве Л.А. Чибирова)] и опасен, ибо «способствует сепаратизму». Авторы соответствующих рецензий указывали, что «не существует никакого южноосетинского народа, есть только осетины Грузии» [Например, проф. М. Гаприндашвили в своей рецензии на рукопись учебника восклицает: «… кому, вообще, пришло в голову писать учебник по истории южных осетин и зачем он нужен?» (Рецензия хранится в личном архиве Л.А. Чибирова)]; «малочисленность осетин не позволяет называть их народом» [Например, проф. М. Гаприндашвили в своей рецензии на рукопись учебника восклицает: «… кому, вообще, пришло в голову писать учебник по истории южных осетин и зачем он нужен?» (Рецензия хранится в личном архиве Л.А. Чибирова)]; на территории Грузии в XIX веке никакой Южной Осетии не было [Рецензия проф. В. Ониани на рукопись учебника «История Южных осетин».1988 г. (Из личного архива Л.А. Чибирова)] и никто «не пользовался понятиями «южные осетины» до XVII-XIX веков включительно, а понятием «Южная Осетия» – до образования автономии в 1922 году» [Рецензия проф. Дж. Гвасалия на рукопись учебника «История Южных осетин».1989 г. (Из личного архива Л.А. Чибирова)] и т.п. Исходя из этого, предъявляют массу замечаний топонимического характера [Рецензия проф. Дж. Гвасалия на рукопись учебника «История Южных осетин».1989 г. (Из личного архива Л.А. Чибирова)], а в таких выражениях как «совместное выступление грузинского и осетинского народов» усматривают «оскорбление национального достоинства грузин» [Рецензия проф. Дж. Гвасалия на рукопись учебника «История Южных осетин».1989 г. (Из личного архива Л.А. Чибирова)]. Л.А. Чибиров так резюмирует претензии «грузинской стороны»:

«[Р]ецензенты все проанализированные предположения делают в угоду основному посылу – нет Южной Осетии, нет южной ветви осетинского народа; есть всего лишь осетинские переселенцы на грузинской земле. Отрицание исторического прошлого и национального самосознания осетин, снисходительно-пренебрежительное отношение к осетинам – такова основная мысль рецензий грузинской стороны» [Л.А. Чибиров (2004 г.). Указ. соч., стр. 46]

С другой (осетинской) стороны на авторский коллектив сыпались упреки в том, что те лишь вскользь, необстоятельно описали «продолжавшуюся три года борьбу с Демократической Республикой Грузия» [Х-М Дзуццати (1992 г.). «Не ясно» или «не совсем ясно», Южная Осетия, №42], не очень подробно осветили вопрос этногенеза южных осетин [Х-М Дзуццати (1992 г.). «Не ясно» или «не совсем ясно», Южная Осетия, №42], не включили в учебник параграф о диалектах осетинского языка [Х-М Дзуццати (1992 г.). «Не ясно» или «не совсем ясно», Южная Осетия, №42] и т.д.

Автор одной из таких рецензий связывает недостатки учебника с «угодническим стремлением части авторов вписаться в контекст современной грузинской историографии» [Ю. Дзиццойты (1992 г.). Об учебнике по истории южных осетин, Южная Осетия, №43]. По мнению другого критика учебника (Ю. Дзиццойты), «вместо объективной картины осетино-грузинских политических и военных взаимоотношений в учебнике находим упоминания “о совместной борьбе грузинского и осетинского народов с иноземными поработителями”. Получилось так, что часть наших историков оказала неоценимую помощь грузинской пропаганде» [Ю. Дзиццойты (1992 г.). Об учебнике по истории южных осетин, Южная Осетия, №43]

В период утверждения «южных осетин» в качестве народа, обладающего собственными правами и интересами, отличными от «грузинских», в любом указании на общность интересов и действий двух народов в прошлом видится идеологическая диверсия. Критики как с «грузинской», так и с «осетинской» стороны рассматривали упоминание совместных («осетино-грузинских») действий как оскорбление и/или служение интересам противника [Подробнее о перипетиях издания учебника в книге: Л.А. Чибиров (2004 г.). Указ.соч.; Л. Чибиров, М. Джиоев и К. Пухаев (1992 г.). Рецензия или приговор? Южная Осетия, №44]. В ходе анализа учебника «История южных осетин» мы вернемся к этой дискуссии.

В настоящее время обучение во всех школах Республики Южная Осетия ведется на русском языке*, срок обучения составляет 11 лет.

* Осетинский язык изучается как предмет в школе, на нем ведут занятия и по предмету «Осетинская литература». По данным, полученным в неформальном разговоре со специалистом Управления образования РЮО, в настоящее время идет разработка учебных и методических пособий на осетинском языке

За основу взят федеральный перечень учебников Российской Федерации*. 

* В настоящее время основой правовой базы в Республике является Конституция Республики Южная Осетия, принятая на референдуме 8 апреля 2001 года. Однако до сих пор республика во многом продолжает жить по российским (некоторые из которых сохранились со времен СССР) законам, руководствуясь российским законодательством и действуя по аналогии (Постановление Верховного Совета Республики Южная Осетия от 29 января 1992 года «О применении аналогии законов России на территории Республики Южная Осетия»). Эта ситуация касается как всей образовательной сферы РЮО, так и исторического образования в частности. По неофициальным данным, полученным от одного из специалистов Управления образования РЮО, несмотря на возникающие проблемы, по сегодняшний день РЮО негласно получает (и выдает выпускникам) аттестаты и дипломы о среднем, средне-специальном и высшем образовании российского образца. Как сообщает информант, «в этих документах требуется указать оценки по обязательным общеобразовательным предметам российского стандарта. Соответственно, возникла необходимость введения в курс средних, средне-специальных и высших учреждений предметов, которые изучаются в российских школах. Благодаря этим документам наши дети имеют возможность поступать в ВУЗы РФ.» (Интервью со специалистом Управления образования РЮО. Цхинвал, 2012 г.)

В ходе обсуждения этого перечня методистами Республиканского института повышения квалификации работников образования (ИПКРО) формируется список учебников, рекомендуемых школам Южной Осетии. Ориентация на выдачу в общеобразовательных школах Республики документов российского образца предполагает, что наряду с «Историей Осетии» преподается и «История России». Школьники РЮО изучают Историю России с 6 по 11 классы (по концентрической системе и российским учебникам)*, Историю Осетии – три года в государственных школах (с 9-го по 11-й класс) и один год (9 класс) в частных школах [Формой итоговой аттестации служит устный экзамен в 11-м классе, но в рамках экзамена по дисциплине «Россия и мир».]

* Предпочтение отдается учебникам авторских коллективов: А.А. Данилов и Л.Г. Косулина (2009 г.). История России. С древнейших времен до конца XVI века, 6 класс. 9-е изд. Москва; А.А. Данилов и Л.Г. Косулина (2009 г.). История России. XVII – XVIII века, 7 класс. 9-е изд. Москва; А.А. Данилов и Л.Г. Косулина (2009 г.). История России XIX век. 8 класс. 10-е изд. Москва; А.А. Данилов, Л.Г. Косулина и А.В. Пыжиков (2003 г.). История России XX – начало XXI века, 9 класс. Москва; А.А. Данилов, Л.Г. Косулина, М.Ю. Брандт (2007 г.). Россия и мир.10-й класс. Москва; О.В. Волобуев, В.А. Клоков и М.В. Пономарев (2006 г.). Россия и мир.10-й класс. Москва

Проведенный летом 2011 года поиск нормативных документов, определяющих актуальные цели, задачи и стандарты преподавания истории Осетии, не увенчался успехом. Чиновники Управления образования РЮО утверждают, что нет ни собственных учебников, ни государственных образовательных стандартов и законодательных актов Республики, призванных регулировать содержание этого школьного курса [Интервью с главным специалистом Управления общего образования республики Южная Осетия Б.Г. Гаглоевой. Цхинвал, 2012 г]

В ходе интервью учителя школ объясняли, что вынуждены самостоятельно решать, что и как преподавать*.

* В последнее время власти РЮО демонстрируют озабоченность сложившейся ситуацией. Ведущий научный сотрудник Юго-Осетинского научно-исследовательского института им З.Н. Ванеева, профессор кафедры истории ЮОГУ Ю.С. Гаглойти в интервью сообщил, что ему поступило предложение от Президента и Правительства РЮО возглавить работу по написанию такого учебника на осетинском и русском языках. Но работа только начата и говорить о каких-то результатах и методических рекомендациях пока рано. Интервью с профессором кафедры истории ЮОГУ Ю С. Гаглойти. Цхинвал, 2012 г

По словам учителей, на уроках по «Истории Осетии с древности до конца XIX века» они зачастую пользуются учебником «История Осетии: с древнейших времен до XX века» (2000, 2005 гг.) [М.М. Блиев, Р.С. Бзаров 2000 г. (первое издание); 2005 г. (второе издание)). История Осетии: с древнейших времен до конца XIX в. Владикавказ, стр. 351], написанным для школ Республики Северная Осетия-Алания. Для работы с историей Южной Осетии XX века учителя до сих пор обращаются к учебнику «История южных осетин» (1990 г.) [Л.А. Чибиров, Г.Д. Тогошвили, М К. Джиоев и К.П. Пухаев (1990 г.). Указ. соч. 55]

Некоторые учителя, опрошенные в новом 2011-2012 учебном году, говорили о том, что привлекли для освещения событий истории Южной Осетии XX в. недавно вышедший в Республике Северная Осетия-Алания учебник В.Д. Кучиева «История Осетии. XX век» [В.Д. Кучиев (2011 г.). История Осетии. XX век. Владикавказ, стр. 255]

В этом учебнике, адресованном учащимся старших классов общеобразовательных школ, автор расположил главы и параграфы книги таким образом, что материалы по Северной Осетии перемежаются с материалами по Южной Осетии. В этом учебнике в заглавиях отсутствует разделение на «северную и южную ветвь осетинского народа», хотя в самом тексте и ведется разговор о различиях в экономическом и культурном развитии двух регионов.

Связь интернационального и национального в советских учебниках

В данном разделе мы приведем сравнение двух учебников, написанных по советским канонам: «История Грузии» (1987 г.) [В. Гучуа и Ш. Месхиа (1987 г.). Указ. соч] и «История южных осетин» (1990 г.) [Л.А. Чибиров, Г.Д. Тогошвили, М.К. Джиоев и К.П. Пухаев (1990 г.). Указ. соч]. Оба учебника предлагают историю «народов» («грузинского» и «южной ветви осетинского») от «первобытно-общинного строя» до, соответственно, 1979 и 1990 гг.*

* Объем учебников: 328 стр. (История Грузии) и 239 стр. (История Южных Осетин). Второй учебник уделяет почти вдвое больше внимания (страниц) интересующему нас периоду (17 процентов в Истории Южных Осетин по сравнению с 9 процентами в Истории Грузии). В них используются различные варианты периодизации советской истории. В Истории Грузии выделены в отдельную главу периоды 1917-1921 гг. (10 стр.) и 1921-1937 гг. (20 стр.). История Южных Осетин предлагает выделение периодов 1917-1921 гг. (16 стр.) и 1921-1941 гг. (22 стр.)

Как мы узнаем из введения к осетинскому учебнику 1990 года, он написан с расчетом на использование параллельно с учебником «История Грузии».

* «[В] школах Южной Осетии в полном объеме изучается курс истории Грузии» и в нем «не предусмотрено подробное освещение вопросов социально-экономического и культурного развития Карталинии (т. е. собственно, Грузии), во взаимосвязи с которой сформировалась южная ветвь осетинского народа». (Там же, стр. 3.). 

 Во введении авторы заявляют, что «отказались от привычного изложения истории, от замалчивания многих фактов», по-новому «осветили многие явления из истории Советской Южной Осетии» [Там же, стр. 4]

Это делает сравнение двух учебников особенно увлекательным. Что же «нового» и «непривычного» (по сравнению с «Историей Грузии») предлагает учебник? Предлагает ли он принципиально новый взгляд на «исторические факты» или лишь меняет/дополняет их список? Какие возможности смены масштаба описания предлагает советский исторический нарратив? Что сохраняется и что меняется в правилах написания советской истории при переходе с уровня социалистической республики (и «грузинского народа») на уровень автономной области (и «южных осетин») в ее составе? Какие содержательные изменения при такой смене происходят? Какие процедуры локализации истории оказываются уместными?

Одной из норм написания советской истории является указание на интернациональный характер советского общества. При этом этническая категоризация наделяется гораздо меньшей ценностью, чем классовая и идеологическая. Этнические категории, обозначающие «других», в обоих учебниках появляются крайне редко. Упоминания «своего народа» («грузинского» в «Истории Грузии», «осетинского» в «Истории южных осетин») явно доминируют. При этом оба учебника предлагают нам различные варианты описания многонационального состава населения и «дружбы народов». Во введении к «Истории Грузии» сказано:

«Грузия – многонациональная республика. Вместе с грузинами здесь живут и трудятся, стремясь к лучшему будущему, абхазы, осетины, русские, азербайджанцы, армяне.

[…] В труде и в бою сообща закладывался фундамент к их сближению, что в период Советской власти переросло в подлинную дружбу» [В. Гучуа и Ш. Месхиа (1987 г.). Указ. соч., стр. 3]

«Осетины» (как и другие «не грузины») в этом учебнике появляются в списке «народов, живущих вместе с грузинами» в «многонациональной республике Грузия» и пребывающих в отношениях «подлинной дружбы». «Грузинский народ» в этом контексте оказывается выразителем «интересов всех народов, населяющих Грузию», потребность в артикуляции специфики положения других («живущих [с ним] вместе») отпадает. В учебнике нет ни отдельной главы, ни параграфа, ни даже абзаца о «южных осетинах», как, впрочем, и о других народах, проживавших в республике. В частности, слово с корнем «осетин» встречается лишь однажды до 250-й страницы учебника [«Вскоре Тамар вышла замуж за осетинского царевича, потомка Багратионов – Давида Сослана…» (Там же, стр. 76.)], а дальше упоминается лишь в контексте перечисления очагов крестьянских восстаний или мест разного рода событий, связанных с революцией и т.п.*

* В позднее советское и постсоветское время отсутствие «осетин» в учебниках оценивается как «замалчивание истории осетинского народа» и становится одним из аргументов в борьбе за независимость после разрушения СССР

 При описании событий периода Грузинской Демократической республики «Южная Осетия» (как и другие регионы Грузии) упоминается в «Истории Грузии» лишь в перечнях мест «наиболее крупных выступлений» против «меньшевиков и [английских] оккупантов»*

* «Наиболее крупные выступления имели место в Горийском, Душетском, Синахском, Озургетском, Зугдидском, Сенакском уездах, в Южной Осетии и Абхазии». (Там же, стр. 208.)

В параграфе «Борьба против меньшевистского правительства и иностранных оккупантов. Победа Советской власти в Грузии» [В. Гучуа, Ш. Месхиа. История Грузии. (Учебник для 7 -9 классов) Тбилиси,1979 г. cтр. 249-256] «Южная Осетия» упоминается как одно из мест на территории Грузии, где была установлена Советская власть*.

* «Восставшие и части Красной Армии 25 февраля 1921 года вступили в Тбилиси. Победила Советская Власть. […] В марте пламя восстания охватило и Южную Осетию. Захватив город Цхинвали, восставшие установили там Советскую власть. […] 4 марта Советская власть победила в Абхазии, 5 марта – в Южной Осетии, 18 марта – в Аджарии.» (Там же, стр. 209-210.) Но в заключении параграфа, в качестве даты установления Советской власти в Грузии названо 25 февраля 1921 года («Таким образом, 25 февраля 1921 года трудящиеся Грузии под руководством Коммунистической партии при помощи Советской России свергли господство помещиков и капиталистов и установили Советскую власть» (Там же, стр. 255.)), то есть дата победы восстания в будущей столице ГССР

Цхинвальский, Знаурский, Джавский районы упоминаются как территории, на которых происходили «восстания крестьян в Грузии 1917 – 1920 гг.»* и т.п.

* В учебнике приведена карта «восстания крестьян в Грузии 1917 – 1920 гг. и победа Советской власти», на которой, помимо прочих, указаны и очаги восстаний на территории Южной Осетии (Там же, стр. 251).

Авторы исходят из допущения, что «рабочие разных национальностей» преследовали общие цели (свержение эксплуататоров, строительство социализма и т.п.) и выбирали одинаковые способы их достижения (митинги, забастовки, восстания и т.п.). В этом контексте постоянное перечисление этнических категорий оказывается излишним.

В осетинском учебнике (1990 г.) отсутствует прямое указание на то, что «Южная Осетия – многонациональная автономная область». Но тема «дружбы и единения грузинского и осетинского народов» проходит красной нитью через центральные для нас сюжеты советизации. Повествуя об образовании Юго-Осетинской автономной области в составе ГССР, авторы предлагают вниманию учеников текст постановления общего собрания жителей Цхинвали от 1 января 1922 г., в котором этот факт оценивается как шаг на пути «изживания национального антагонизма, который насадили […] князья и меньшевики», и «тесного единения трудящихся Грузии и Юго-Осетии»*

* «Приветствовать постановление Центральной Советской Власти и ЦК КП Грузии о предоставлении Юго-Осетии прав автономной области с центром Цхинвали. Мы, граждане Цхинвали, уверены, что подобные решения центра дают возможность трудовым элементам истерзанной Осетии восстановить свое разрушенное меньшевиками хозяйство. К тому же, объединяясь в одну общую семью вокруг Цхинвали, мы, трудящиеся Цхинвали и Юго-Осетии, скорее изживем тот национальный антагонизм, который насадили здесь князья и меньшевики. Братская солидарность будет залогом укрепления Советской Власти. Да здравствует тесное единение трудящихся Грузии и Юго-Осетии!» (Л.А. Чибиров, Г.Д. Тогошвили, М.К. Джиоев и К.П. Пухаев (1990 г.). Указ. соч., стр. 166-167.)

 
Учебник повествует о том, что в восстаниях против «грузинских меньшевиков» «рука об руку с грузинскими крестьянами воевали и крестьяне осетинских сел Теделет, Джалабет, Хахет, Синагур» [Там же, стр. 148]


При этом поведение восставших объясняется не их национальностью, а объединяющей («вне зависимости от национальности») готовностью «умереть с честью за идею, за рабоче-крестьянское дело»*

* «На требование правительства сдать оружие, лошадей, сено и фураж для воинских частей, а молодежь отправить в меньшевистскую гвардию, крестьяне ответили отказом, заявив, что предпочитают умереть в неравном бою» (Там же, стр. 148). Из приведенного в учебнике воззвания «Союза революционных крестьян» Южной Осетии к меньшевистским гвардейцам, 16 марта 1918 г.: «Гвардейцы! Мы на гвардию смотрим как на наших братьев, ибо большинство – вышедшие из рабоче-крестьянской среды. Но вы встали в ряды наших заядлых врагов-князей, дворян, и отродий их – меньшевиков… Мы знаем, что от ваших вероломных пуль умрем и будут гореть наши дома, но зато мы знаем, что умрем с честью за идею, за рабоче-крестьянское дело. Помните, что это письмо есть – вопль двухсот тысяч душ крестьян-грузин и осетин» (Там же, стр. 150-151).

По версии учебника даже враги советской власти признавали интернациональный характер крестьянских восстаний 1917-1918 гг., в которых «в одном лагере были революционные повстанцы без различия национальностей, в другом – отряды народной гвардии»*

* «В крестьянских восстаниях 1917 – 1918 гг. ярко проявилась братская солидарность между крестьянами-грузинами и осетинами. По признанию лидера меньшевистской партии Н. Жордания, гражданская война в Южной Осетии проходила «между гвардией, с одной стороны, и осетинами и грузинами – с другой». Во всех этих выступлениях в одном лагере были революционные повстанцы без различия национальностей, в другом – отряды народной гвардии (Там же, стр. 148).

Однако между учебниками «Истории Грузии» и «Истории осетинского народа» существуют различия. Наиболее явно их можно проследить по разделам, посвященным культурному развитию народов. В фокусе внимания авторов осетинского учебника оказываются «вопросы социально-экономического и культурного развития южной ветви осетинского народа», который рассматривается как обладатель самостоятельной «культурно-исторической судьбы», отличной от «судьбы соседнего [грузинского] народа». Как пишут авторы во введении:

«[В] школах Южной Осетии в полном объеме изучается курс истории Грузии и в книге не предусмотрено подробное освещение вопросов социально-экономического и культурного развития Карталинии (т. е. собственно Грузии), во взаимосвязи с которой сформировалась южная ветвь осетинского народа. Однако в соответствующих разделах пособия нашло свое отражение своеобразие и взаимосвязь культурно-исторических судеб двух соседних народов» [Там же, стр. 3]

В отличие от грузинского учебника, осетинский предполагает деление на «Карталинию (т. е. собственно Грузию)» и другие ее территории. «Собственно Грузия» рассматривается как место жительства «грузинского народа», в то время как Южная Осетия – место, где «сформировалась южная ветвь осетинского народа». Метафора соседства в данном случае призвана указать на существование территориальной границы между «народами», их «домами» и их «судьбами». В грузинских учебниках тема территориальной границы, разделяющей «народы», тоже присутствует, но в нем актуальным оказывается не выделение «осетинского», «абхазского» и других «народов Грузии», а отделение «грузинского народа» от (сравнимых по статусу) «армянского», «азербайджанского» и т.п.

Вместе с тем оба учебника могут быть названы «советскими» в том смысле, что в них национальная история вписывалась в контекст общесоветской истории «победоносной борьбы трудящихся за освобождение». Целью учебника, по словам авторов, является стремление «ознакомить подрастающее поколение с историей трудовой деятельности и многовековой борьбы грузинского народа за лучшее будущее…» [В. Гучуа и Ш. Месхиа (1979 г.). Указ. соч., стр. 4]

В зависимости от того, история какого народа излагается, меняется и номинация субъекта «многовековой борьбы». В учебнике истории Грузии им оказывается «грузинский народ», а в учебнике истории Южной Осетии – «осетинский народ». Оценивая значимость преобразований во всех сферах в Южной Осетии, авторы осетинского учебника делают вывод, что «братская помощь трудящихся Российской Федерации, Грузии и других советских республик позволили Южной Осетии создать промышленную базу, осуществить коллективизацию, добиться ощутимых успехов в культурном строительстве» [Там же, стр. 182]

Врагом (в ходе советизации) в обоих учебниках выступают политические оппоненты – «меньшевики». При артикуляции врага этнические категории могут быть использованы, но не несут большой смысловой нагрузки. В словосочетании «грузинские меньшевики» основная смысловая нагрузка падает на «меньшевики», определение «грузинские», как представляется, указывает не на какую-то (этно)культурную специфику этой категории лиц, а, скорее на ее пространственную локализацию. Это – меньшевики, действующие в Грузии *

* Сегодня это словосочетание может быть прочитано совершенно иначе. Использование категории «грузинский» может рассматриваться как указание на «прогрузинский» (этноцентричный) характер «меньшевистского правительства» и как основание для оценки ущерба, нанесенного этим правительством «осетинскому» [или любому другому] народу


Грузинская Демократическая Республика

В учебнике «История Грузии» образование Закавказского правительства (14 ноября 1917г.,* преобразованного 10(23) февраля 1918 г. в Закавказский Сейм**), а позже (в мае 1918 г.) – Грузинской Демократической республики рассматриваются как «временная победа контрреволюции» ***.

* «После победы Октябрьской революции грузинские меньшевики решили составить из представителей всех местных партий самостоятельное правительство и тем самым оторвать Грузию и Закавказье от Советской России. 14 ноября 1917 года было образовано Закавказское правительство, принявшее название Закавказского Комиссариата. Во главе правительства стояли грузинские меньшевики. […] По указке представителя американского империализма Комиссариат установил связь с контрреволюционными генералами, действовавшими против Советской России на Северном Кавказе» (В. Гучуа и Ш. Месхиа (1987 г.). Указ. соч., стр. 202-203).

** «Закавказский контрреволюционный блок, стремясь придать своему правительству, хотя бы внешне, вид выборного органа, решил создать Закавказский Сейм. День открытия Сейма 10(23) февраля 1918 года грузинские меньшевики отметили расстрелом многонационального митинга тифлисских рабочих в Александровском саду» (Там же, стр. 203).

*** «Закавказский контрреволюционный блок, стремясь придать своему правительству, хотя бы внешне, вид выборного органа, решил создать Закавказский Сейм. День открытия Сейма 10(23) февраля 1918 года грузинские меньшевики отметили расстрелом многонационального митинга тифлисских рабочих в Александровском саду» (Там же, стр. 203).

*** Там же, стр. 203

   «Контрреволюционными» правительство и республику делают ведущая роль в них «(грузинских) меньшевиков». Если при описании событий до октября 1917 года главное обвинение в адрес меньшевиков состоит в том, что они действуют в союзе с буржуазией и тормозят дальнейшее развитие революции*, то после главным обвинением становится их кооперация со всякого рода «оккупантами», разоряющими и угнетающими «народ».

* «После победы Октябрьской революции грузинские меньшевики решили составить из представителей всех «Меньшевики, господствовавшие в Советах рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, действовали в полном согласии с буржуазией и всячески тормозили дальнейшее развитие революции» (Там же, стр. 239).[/size]


«22 апреля 1918 года, по наущению немецких и турецких оккупантов, Сейм объявил «независимость» Закавказья от России. 26 мая 1918 года Сейм распался. Меньшевики объявили Грузию “независимой демократической республикой”. 4 июня 1918 года меньшевистская Грузия заключила с Турцией мирный договор, по которому к Турции перешли Аджария, Ахалкалакский уезд и часть Ахалцихского уезда. Вскоре по приглашению меньшевиков в Грузию были введены немецкие войска. Следовательно, объявление меньшевиками «независимой демократической республики» оказалось явным обманом. На деле это была оккупация. Это был “союз немецких штыков с меньшевистским правительством против большевистских рабочих и крестьян” (В.И. Ленин)» [Там же, стр. 205]

Авторы не признают образование Грузинской демократической республики легитимным актом, отвечающим потребностям «народа» («большевистских рабочих и крестьян»). Предполагается, что «меньшевистское правительство» с момента образования ведет «антинародную политику» [Там же, стр. 206], отдает население под власть «немецких оккупантов», провоцирует, а потом, летом 1918 года, «силами своей гвардии и при помощи немецких войск» подавляет подъем революционного движения *.

* «Приглашенные меньшевиками немецкие оккупанты рассматривали Грузию как собственную колонию. Немецкие войска грабили и притесняли население, собирали налоги, отбирали скот и продовольствие. Все больше ухудшалось положение рабочего класса. […] начался новый подъем революционного движения» (Там же, стр. 207).

Как явствует из учебника, после поражения в первой мировой войне «немцы были вынуждены оставить Грузию» [Там же, стр. 207], и «грузинские меньшевики» приглашают новых «оккупантов»:

«Грузинские меньшевики, потерявшие опору после ухода немцев, обратись к Англии с просьбой ввести в Грузию войска в целях “охраны от большевизма”. Следовательно, “независимость” Грузии на этот раз меньшевики продали английским империалистам» [Там же, стр. 207]

Указание на постоянную потребность «меньшевиков» в «опорах» призвано сообщить о слабости и нелегитимности их правительства. Торговля родиной оказывается главным грехом «грузинских меньшевиков» и основным аргументом при доказательстве «антинародного» характера их политики.

Помощники «меньшевиков» не характеризуются иначе чем «оккупационные войска» (немецкие, английские и др.), которые «хозяйничают в городах и селах Грузии. Их произвол и грубое насилие вызывали отвращение и ненависть среди населения» [Там же, стр. 207-208].

Но до начала 1920 года все выступления против «меньшевиков и оккупантов» «жестоко подавляются» [Там же, стр. 208-209].

«Победа советской власти» становится возможной лишь после заключения «меньшевиками и Советской Россией мирного договора» на фоне «свирепствующего [весной 1920 года в Грузии] экономического кризиса» («[М]еньшевистское господство привело к катастрофе промышленность, сельское хозяйство, культуру Грузии») [Там же, стр. 209]. Катастрофичность ситуации в Грузии оттеняется рассказами о победах Советской России*.

* «К этому времени Советская Россия победоносно завершила гражданскую войну. 29 ноября Советская власть победила в Армении» (Там же, стр. 209). Несколькими абзацами выше авторы сообщали о том, что «28 апреля Советская власть победила в Азербайджане» (Там же, стр. 209).

Единственное упоминаемое в учебнике действие «Коммунистической партии Грузии» (кроме решения начать вооруженное восстание и создания Революционного комитета для руководства им), полностью решившее исход дела – «обращение [Ревкома] за помощью к правительству Советской России, которое немедленно прислало на помощь восставшим Красную Армию. Восставшие и части Красной Армии 25 февраля 1921 года вступили в Тбилиси. Победила Советская власть» [Там же, стр. 209].

Аналогичный подход мы наблюдаем в других советских учебниках. Необходимым элементом описания «победы Советской власти в Закавказье» является указание на факт обращения ревкомов к Советской России за военной помощью и ее (положительный) ответ на это обращение вводом 11 Красной армии. Сомнений в легитимности таких действий со стороны России не возникает. Упоминание о наличии (на момент ввода Красной армии) между двумя государствами (меньшевистской Грузией и Советской Россией) мирного договора никак на эту оценку не влияет. Легитимация ввода войск Советской России на территорию Грузии происходит через указание на то, что именно «меньшевистское правительство [систематически] нарушало условия договора, заключенного с Советской Россией» [Там же, стр. 209].

Как следствие, нарушение (не расторжение) его со стороны России воспринимается как вполне естественное и легитимное действие.

В главе шестой учебника «История южных осетин» («Борьба трудящихся Южной Осетии за Советскую власть») мы сталкиваемся с той же самой установкой на делегитимацию власти «меньшевистского правительства», что и в грузинском учебнике*.

* В разделе «Документы и материалы» приводится отрывок [И]з воззвания партии “Чермен” (начало июня 1920 г.): «Южные осетины, притесняемые, голодные и раздетые, восстали. Они ищут правды, человеческого права. Меньшевистское правительство уже три года держит их в невыносимых тисках. Оно не дало им ни земли, ни человеческих прав. Нет больше сил терпения. Восстали рукцы и ванельцы. Наш великий долг помочь им, встать рядом с ними в трудную для них минуту…» (Л.А. Чибиров, Г.Д. Тогошвили, М.К. Джиоев и К.П. Пухаев (1990 г.). Указ. соч., стр. 158).

 «Меньшевистское правительство» рассматривается как главный источник проблем и объект негодования «народов Южной Осетии». Как и в грузинском учебнике, противостоящие стороны обозначаются как «беднота», «революционное крестьянство» и т.п. с одной стороны, и «меньшевики» и «угнетатели» – с другой. В отличие от грузинского учебника, в осетинском гораздо чаще используется категория «гвардейцы» для обозначения «противников революции» и «угнетателей населения Южной Осетии», дается более подробное описание географии действий «гвардейцев» (в частности, такие действия привязаны к различным регионам Южной Осетии), освещаются аспекты организованного отпора им со стороны «осетинских трудящихся».

Как и в грузинских учебниках, в осетинских «беднота», «крестьяне», «трудящиеся» иногда маркируются этнически, но и тут мы не усматриваем в этом действии иного смысла, чем стремление представить революционное движение массовым и охватившим «все народы» и все территории. Использование словосочетаний типа «южноосетинская беднота» или «южноосетинская революционная масса» в приведенной в учебнике цитате из телеграммы Ревкома Южной Осетии В. И. Ленину в феврале 1921 г. * указывает, скорее, на местоположение отправителя («угнетенных и бесправных»), а не на какие-то его особенные (этнокультурные) характеристики.

* «Югоосетинская беднота приветствует Вас, великого вождя, защитника угнетенных и бесправных. Южноосетинская революционная масса вела трехлетнюю войну с меньшевиками… Южная Осетия была разгромлена, сожжена дотла, революционное крестьянство вынуждено было уйти на Терек… В настоящее время, когда Грузия охвачена заревом красного пожара, южноосетинская беднота снова поднимает знамя восстания против угнетателей и глубоко верит, что никто не помешает ей устроить свою жизнь по собственному разумению, а не по чужой указке» (Там же, стр. 160).

Между приводимыми в учебниках телеграммами (разными другими документами, написанными «южноосетинской [и любой другой] беднотой/трудящимися») не обнаруживается значимых различий. Сегодня некоторые осетинские и российские историки, политологи, политики оценивают события периода 1920-1921 гг. как «первый геноцид осетинского народа»*, но учебник «Истории осетинского народа» 1990 года издания не рассматривает противостояние сторонников и противников Советской власти в этнических категориях**.

* М.М. Блиев (2006 г.). Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений. Москва; В.А. Захаров и А.Г. Арешев (2008 г.). Признание независимости Южной Осетии и Абхазии. Москва; В.Д. Дзидзоев и К.Г. Дзугаев (2007 г.). Южная Осетия в ретроспективе грузино-осетинских отношений. Цхинвал; Р.С. Бзаров (2009 г.). Геноцид осетин: 1920 год. Цхинвал; В.И. Маргиев и С.М. Кесаев (2009 г.). Государственность Южной Осетии: прошлое, настоящее, будущее. Владикавказ

** «Провозглашение Советской власти вызвало ярость у противников революции. Меньшевистская печать не стеснялась в средствах, чтобы очернить действия революционных борцов Южной Осетии. Ввиду явного превосходства сил противника, повстанцы с боями отступили в горы. Гвардейцы сжигали селения, грабили и убивали жителей… Более 20 тыс. человек, в том числе женщины, дети, спасаясь от преследования, перешли в Северную Осетию… Во время отступления было убито и погибло при переходе свыше 5 тыс. человек, сожжено 25 крупных селений, угнано 23600 голов крупного и мелкого скота» (Л. А. Чибиров, Г.Д. Тогошвили, М.К. Джиоев и К.П. Пухаев (1990 г.). Указ. соч., стр. 155).

При увеличении масштаба исторического повествования (в нашем случае при переходе с уровня союзной республики на уровень автономной области) появляются детали, которые в «Истории Грузии» прежде отсутствовали, но эти изменения не носят принципиального характера. «Югоосетинским трудящимся» (как и трудящимся других национальностей) приписывается (классовая) мотивация поведения и определенные (большевистские) идеологические предпочтения.

О предпочтении советскими учебниками классовой интерпретации исторических фактов говорит и отсутствие акцента на «родстве» Южной и Северной Осетии. В советских учебниках эти два региона рассматриваются как сопредельные территории, на которых в 1918-1920 гг. существовали разные политические режимы: «Северная Осетия» – часть «Советской России», «Южная Осетия» – часть «меньшевистской Грузии». В учебнике «История южных осетин» Северная Осетия – более безопасное место, куда из Южной Осетии переходят люди, спасаясь от преследований «гвардейцев»*; это место мобилизации сил для дальнейшего сопротивления**, наличие которого, в конечном счете, определило исход и привело к «окончательному установлению Советской власти в Южной Осетии 5 марта 1921 г.» [Там же, стр. 157]

* « …более 20 тысяч человек, в том числе женщины, дети, спасаясь от преследования, перешли в Северную Осетию» (Там же, стр. 155).

** «…из юго-осетинских беженцев в Северной Осетии был создан сводный повстанческий отряд под командованием Сергея Гаглоева. Совершив труднейший переход через снежные перевалы Центрального Кавказа, повстанцы развернули наступление на юг, завершившееся окончательным установлением Советской власти в Южной Осетии 5 марта 1921 г.» (Там же, стр. 157)

Можно допустить, что ныне популярные разговоры об объединении Южной и Северной Осетии в контексте советского исторического нарратива вестись не могли. Смысл мог быть усмотрен в присоединении Южной Осетии к Советской России (именно так первая могла стать «советской»), но не в формировании единой Осетии. В «Истории Осетии», изданной в 2011 году [В.Д. Кучиев (2011 г.). Указ. соч], подход к данному вопросу принципиально меняется. «Независимость осетинского народа» ассоциируется с объединением Южной и Северной Осетии.


Юго-Осетинская автономная область

Процесс образования Юго-Осетинской автономной области в грузинском учебнике не нашел отражения. О разногласиях в Компартии Грузии по вопросу национального строительства и предоставления автономии различным территориям республики мы узнаем лишь из предложения:

«Группа национал-уклонистов в Компартии Грузии образовалась в 1921 г. Эта группа была против создания Закавказской федерации и стояла на позициях национализма. Она отрицала право на автономию за Аджарией, Абхазией и Юго-Осетией и тем самым фактически скатывались к великодержавному шовинизму…» [Л.А. Чибиров, Г.Д. Тогошвили, М.К. Джиоев и К.П. Пухаев (1990 г.). Указ. соч., стр. 157]

Можно предположить, что в советской версии истории приоритетом является артикуляция внешних и внутренних «врагов», в частности тех, кто «скатывается к шовинизму». История формирования республик и автономий фактически не имеет значения.

Противоположную картину касательно автономных образований наблюдаем в учебнике «История южных осетин» (1990 г.), где этот процесс описан весьма обстоятельно со ссылкой на известный тезис о «праве наций на самоопределение». Авторы акцентируют внимание на том, что уже в первом своем воззвании Ревком Грузии наделил «братские народы Аджарии, Абхазии и Осетии» правом «самим определять свою судьбу» [Там же, стр. 163] Соответствующая политика ассоциируется с «ленинской национальной политикой» [Там же, стр. 163] В то же время, читая учебник, ученик может сделать и другой вывод: Южная Осетия получила автономию в знак благодарности за поддержку в борьбе с врагами революции. Выдержка из газеты «Правда Грузии», приведенная в учебнике, сообщает: «Декрет об образовании Юго-Осетинской автономной области является единственной и лучшей гарантией хозяйственного восстановления и политического развития героического юго-осетинского народа, который является самым верным защитником Советской власти» [Там же, стр. 164]

Образование автономии становится точкой отсчета «новой жизни», при этом многократно подчеркивается, что все блага «трудящиеся Южной Осетии» [Там же, стр. 164] обретут благодаря Советской власти, которая впервые в истории предоставила им право на создание своей автономии.



Современный учебник: от «солидарности трудящихся» к «братству осетинского народа»

Изданный в 2011 году в Республике Северная Осетия-Алания учебник «История Осетии. XX век» [В.Д. Кучиев (2011 г.). Указ. соч., стр. 255] предлагает иной (по сравнению с советскими учебниками) исторический нарратив. В нем происходит переход от логики, центрированной на классовых различиях/ солидарностях, к логике, делающей акцент на «(этно)национальной специфике» интересов и поведения людей. В частности, в новом учебнике среди «партийных и советских работников Грузии» обнаруживаются «националисты», отдающие предпочтение защите интересов «грузинского народа» и ведущие с союзными властями торг, ставкой в котором оказываются «исконные осетинские территории»:

«Трудные препятствия пришлось преодолевать Южной Осетии на пути к своей автономии. Дело в том, что группа националистически настроенных партийных и советских работников во главе с Б. Мдивани выступила против предоставления Южной Осетии автономии. Однако помешать образованию осетинской автономии в условиях советского строя они, конечно же, не могли. Поэтому грузинские власти за свое вынужденное согласие “на осетинскую автономию” потребовали передачи Грузии части исконно осетинских территорий (в 1922 г. Кобийское и Гудское ущелья были переданы под юрисдикцию грузинских властей). Так Южная Осетия заплатила за предоставленную ей автономию частью своей территории. Впервые в своей истории после гибели средневекового аланского государства осетинский народ обрел свою государственность в форме автономной республики (Северная Осетия) и автономной области (Южная Осетия)…» [В.Д. Кучиев (2011 г.). Указ. соч., стр. 141]

Если в советском учебнике предоставление автономии Южной Осетии трактуется как жест благодарности Советской власти за проявленную осетинским народом верность и лояльность, то в современном – как естественный результат становления «советского строя» (который, как предполагается, обеспечил всем нациям право на самоопределение). Тот факт, что не все «исконно осетинские земли» вошли в состав автономии, автор объясняет противодействием реализации права осетинского народа на самоопределение со стороны «националистически [прогрузински] настроенных партийных и советских работников». Тезис о допущенной (под давлением «грузинских властей») несправедливости в отношении «исконных осетинских территорий» активно используется сегодня, в частности, в предвыборных речах и программах некоторых кандидатов в президенты РЮО.

Конструирование образа единого и древнего осетинского народа, «вековой мечты» о воссоединении «южной и северной ветви» нашло отражение в учебнике в следующем пассаже: «Северо-Осетинская автономная республика по желанию ее народа вошла в состав РСФСР, Южная Осетия, вопреки желанию народа, вновь оказалась в составе Грузии»106 (курсив В.Д. Кучиева). «Осетинский народ» оказывается един в своем стремлении войти в состав России. На «грузинских националистов» и «(советское) грузинское руководство» возлагается ответственность за его «разобщение». Предполагается, что «грузинские власти» вели сознательную политику в этом направлении. Именно они вынудили южных осетин перейти на грузинский алфавит, чем лишили их общего (с северными осетинами) языка:

«… сложилась крайне несуразная ситуация: в Северной Осетии перешли на латинскую графику, а в Южной Осетии – на грузинскую. Два алфавита для одного языка! Между Севером и Югом Осетии был вбит клин: северные осетины уже не могли прочитать ни одной строчки из того, что издавали за хребтом их братья, поскольку северяне не знали грузинский язык» [Там же, стр. 185]

Общность знаковой системы рассматривается как залог единства народа. Предположение, что власти Грузии в своих действиях могли руководствоваться аналогичными соображениями (все жители Грузии должны быть объединены единой (грузинской) графикой) не рассматривается. Отсутствовавший в советских учебниках акцент на культурной (в т.ч. языковой) общности политически разделенного (живущего в разных государствах) осетинского народа позволяет поместить тему (разрушенного в советское время, но прежде общего) осетинского языка в центр идеологии движений за независимость и национальное возрождение.

Сегодня в публичных дискуссиях высказывается мысль, что целью подобных действий была полная ассимиляция осетин: на юге – с грузинами, на севере – с русскими, что призвано было способствовать большей подконтрольности региона как союзным, так и республиканским властям. Сегодня участники дискуссий вспоминают о событиях времен правления И.В. Сталина, когда такая политика в области языка встретила резкое неприятие со стороны населения. Тогда участники выступлений (Л. Ванеев, С. Джиоев, С. Бекоев, Х. Габуев и др.) были обвинены в «осетинском национализме», преданы суду и приговорены к 25 годам лишения свободы*

* О Синформ (2010 г.). ‘Владимир Ванеев «КОГДА Я ВЕРНУСЬ»… (О культурном геноциде) Часть 1’. Сайт по адресу http://osinform.ru/18908-vladimir-vaneev-kogda-ya-vernus-o-kulturnom.html; M. Dedyakov (2012 г.). ‘“Растдзинад”, Хрущев и вопрос объединения Осетии’. Сайт по адресу http://magas-dedyakov.livejournal. com/82672.html; Wikipedia (2012). ‘Ванеев, Владимир’. Сайт по адресу http://bit.ly/VfomEm


=====================================


Грузинская Демократическая Республика

Автор «Истории Осетии. XX век» (2011 г.) выделил мартовское восстание 1918 г. в Южной Осетии как одно из важных событий национальной истории. По его версии революционное движение в Южной   Осетии носило уже не только «социально-классовый, но и национально-освободительный характер» [В.Д. Кучиев (2011 г.). Указ. соч., стр. 90], при этом главным субъектом национального гнета (после победы в России советской власти) становятся «грузинские князья» и «меньшевистская Грузия», а главным защитником и центром притяжения для «осетинского народа» оказывается РСФСР:

«… движение развивалось под флагом освобождения от господства грузинских князей и присоединения Южной Осетии к Российской Федеративной Советской Республике. Южная Осетия пришла к победе Советской власти через пять вооруженных восстаний, жестоко подавленных войсками меньшевистской Грузии» [Там же, стр. 90-91]

В центр повествования о национально-освободительном движении помещен конфликт между «(осетинским) народом» и «представителями меньшевистского правительства Грузии», которое «в марте 1918 г. направило в Южную Осетию войска, которым было приказано разоружить вооруженные отряды юго-осетинских повстанцев. Каратели жестоко расправлялись с крестьянами. Заняв селение Корнис, они потребовали назвать и выдать активных участников, в противном случае грозили расстрелять 40 жителей – заложников. На помощь повстанцам поспешили вооруженные крестьяне соседних селений. Они окружили карательный отряд и потребовали освободить заложников и убраться из села. После отказа выполнить эти требования повстанцы разгромили грузинских “гвардейцев”» [Там же, стр. 90]

«Грузинские “гвардейцы”» противостоят не «трудящимся Южной Осетии» (как это было в советском учебнике), а «юго-осетинским повстанцам», защищавшим свое право объединиться с «северными осетинами» в составе РСФСР.

Использование словосочетания «карательные отряды» призвано указать на жестокость действий «грузинских властей». Косвенным подтверждением фактов жестокости во время «кровопролитных событий 1920 г.» становятся цитируемые в учебнике слова одного из руководителей грузинских большевиков Ф. Махарадзе: «озверевшие народогвардейцы по директивам правительства Н. Жордания и Н. Рамишвили творили такие ужасы, каких история знает очень мало» [Там же, стр. 136]. В то же время власти РСФСР изображаются как защитники интересов и населения Южной Осетии. Учебник подробно описывает события 1920 г., приводя выдержку из официальной ноты за подписью наркома иностранных дел РСФСР и СССР Г.В. Чичерина:

«Мы с тревогой узнали, что в Южную Осетию, где провозглашена советская республика, направлены для уничтожения таковой грузинские войска. Мы настаиваем, если это верно, отозвать свои войска из Осетии, но считаем, что Осетия должна иметь у себя ту власть, которую она хочет. Вмешательство Грузии в дела Осетии было бы ничем не оправданным вмешательством в чужие дела» [Там же, стр. 136]

В современном (2011 г.) учебнике, описывающем события XX века, сделан акцент на фактах и событиях грузино-осетинского противостояния. Территориальный конфликт этнизируется. По новой версии он существовал на протяжении всего ХХ века. «Осетины» рассматриваются как народ, разделенный между двумя государствами: дружественной Россией («северные осетины») и настроенной на подавление его интересов Грузией («южные осетины»). Тема «объединения осетин» («общей исторической судьбы») оказывается основным мотивом исторического повествования. Важным мотивом становится артикуляция единства осетинского народа, обсуждаются различные теории его происхождения и общей истории его северной и южной «ветвей». Тот же вопрос является одним из центральных в предвыборных программах кандидатов на пост президента Южной Осетии [Выборы Президента Республики Южная Осетия, состоявшиеся 13 ноября 2011 г., и результаты второго тура (27 ноября 2011 г.), аннулированы решением Верховного суда республики. Новые выборы были проведены 25 марта 2012 г.].

Можно говорить о том, что в современном южноосетинском обществе наблюдается консенсус по вопросу о необходимости объединения двух Осетий. Спорным остается лишь форма воссоединения: в составе ли России *, либо же в рамках независимого осетинского государства.

* После распада СССР в декабре 1991 г. руководство Южной Осетии в январе 1992 г. провело референдум о выходе из состава Грузии и присоединении к России. Важную роль в этом решении сыграла идея объединения осетинского народа, территории проживания которого, вследствие распада СССР, оказались в составе разных государств. В ходе референдума подавляющее большинство его участников поддержали выход из состава Грузии и присоединение к России

Ни один из вариантов, по нашему мнению, не может быть вписан ни в один из сценариев реального разрешения грузино-осетинского конфликта.

========================================


Заключение

В основе грузино-осетинского конфликта лежит спор о том, кто из народов («грузинский» или «осетинский») обладает легитимным правом на территорию бывшей Юго-Осетинской автономной   области. Стороны приводят взаимоисключающие «исторические свидетельства», призванные доказать правомочность собственных претензий и ничтожность претензий оппонента. Данный спор представляет собой игру с нулевой суммой*, выигрыш одной из сторон означает проигрыш другой.

* Эта метафора обозначает ситуацию, когда игроки играют между собой (не с казино) и выигравший забирает ставки других игроков. В нашем случае ставка в споре – легитимное право на формирование государственности на определенной территории

Вопросы профессионализма суждений об истории отступают на второй план. Любое публичное высказывание оценивается по шкале лояльности «интересам своего [осетинского или грузинского] народа». Собственная (независимая) государственность рассматривается как один из важнейших атрибутов (современной) «нации», ее защита – как важнейший «национальный интерес». Поэтому не случайно, что одним из ключевых в дискуссии оказывается вопрос о легитимности учреждения в 1922 году Южно-Осетинской автономной области в качестве самостоятельной административной единицы.

На примере сравнительного анализа советских учебников («История Грузии» (1987 г.) и «История южных осетин» (1990 г.)), мы показали, как работал советский исторический нарратив при смене масштаба повествования. Как и другие советские учебники, осетинский (1992 г.) воспроизводит модель истории «национальной по форме, социалистической по содержанию». Использование этнических категорий, этнически маркированных называний и т.п. не указывает на особые «этнические интересы» *, а призвано сообщить о роли определенного советского народа (в нашем случае – южных осетин) в строительстве социалистического общества.

* Предполагается, что все советские народы являются носителями классовых интересов, сфокусированных на борьбе с разного рода «эксплуататорами».

Не предлагая теоретических и методологических новаций, авторы заявляют о южных осетинах, как о самостоятельном субъекте политического процесса. «Осетинский народ» изображается как более слабый, чем другие игрок («соратник и помощник русских и грузинских революционеров»), но в процессе публичной артикуляции утверждается его историческая субъектность (наличие собственного опыта борьбы, (локальные) победы, пантеон героев и т.п.).

Особенность современной ситуации состоит в том, что в Южной Осетии не издают собственные учебники национальной истории, в школах используют российские. При описании истории формирования двух осетинских автономий (в составе ГССР и РСФСР) акцент переносится с общего (с «грузинским народом») классового интереса (в освобождении от эксплуататоров и создании социалистического государства) на формирование государственности осетинского народа. В современном учебнике сделан акцент на фактах и событиях грузино-осетинского противостояния. Территориальный конфликт этнизируется, по новой версии он существовал на протяжении всего ХХ века. Субъекты политического процесса (в частности, руководители Грузинской ССР) рассматриваются как представители определенной («грузинской») нации, защищающие ее интересы и стремящиеся ослабить оппонентов. Современное противостояние укореняется в советском прошлом, действия современных южно-осетинских властей обретают большую легитимность.

[abu_umar_as-sahabi]

ГЛАВА 5

Десоветизация и национализация истории: сравнительный анализ учебников по истории Абхазии

Инар Гицба


Введение

Распад Советского Союза и, как следствие, образование на постсоветском пространстве новых независимых государств, создали новые политико-социальные реалии. Моноцентричная система управления и принятия решений, основанная на коммунистической идеологии, перестала существовать. Процесс отделения шел на фоне борьбы между центром и националистически ориентированными элитами республик*.

* Как полагает Виктор Шнирельман, «политизация этничности, осуществленная большевиками в 1920-е гг., и создание ими иерархического этнополитического административного устройства сделали этнонационализм постоянным фактором внутренней политики на всех ее уровнях» (В. А. Шнирельман, (2003 г.). Войны памяти. Мифы, идентичность и политика на Кавказе. ИКЦ «Академкнига», Москва, стр. 11).

 Перед вновь образованными государствами встала задача создания собственных моделей государственного управления, которые могли бы регулировать все сферы жизнедеятельности обществ, опираясь на местные культурно-идеологические ценности.

Распад Советского Союза сопровождался множеством вооруженных конфликтов, одним из которых стал грузино-абхазский. Впрочем, как замечает Акаба Нателла: «Стало привычным рассматривать грузино-абхазский конфликт в контексте распада СССР. Хотя, данное эпохальное событие, несомненно, явилось мощнейшим катализатором эскалации этого конфликта и его перехода в вооруженную стадию, нельзя игнорировать тот факт, что серьезные абхазо-грузинские противоречия и межэтнические трения существовали еще тогда, когда СССР казался несокрушимой твердыней» [Н. Акаба и И. Хинтба (2011 г.). Трансформация грузино-абхазского конфликта: переосмысление парадигмы. Сухум, стр. 6]

В своих научных (и псевдонаучных) историографических исследованиях этнополитических процессов в Абхазии и грузино-абхазских взаимоотношений в XX веке историки Абхазии и Грузии еще в советское время предлагали кардинально различающиеся трактовки отдельных событий. В 1977 году представители абхазской творческой интеллигенции послали высшему партийному руководству СССР несколько писем, в которых обращали внимание, помимо прочего, на «процесс огрузинивания истории Абхазии» грузинскими учеными*.
 
* Абхазское письмо 1977 года. Письмо «Ста тридцати».     Президиуму восьмой сессии Верховного Совета СССР девятого созыва, Генеральному секретарю ЦК КПСС, Председателю Президиума Верховного Совета СССР тов. Л. И. Брежневу, Членам и кандидатам в члены Политбюро ЦК КПСС, Председателю Президиума Верховного Совета РСФСР тов. М. А. Яснову (И. Г. Марыхуба (1994 г.). Абхазия в советскую эпоху. Абхазские письма (1947 – 1989 гг.). Сб. документов.Т. 1. Эль-фа: Акуа (Сухум), стр. 167)

Авторы известного письма «Ста тридцати» обращают внимание высшего партийного руководства СССР на различные уловки, которые используют грузинские ученые, «искусственно подменяющие факты» [Там же, стр. 167],  неудобные для грузинской историографии, и прикрывающие свои действия «формальными реверансами в адрес марксистско-ленинской теории» [Там же, стр. 167].

По мнению авторов письма, грузинские оппоненты манипулируют идеей дружбы народов: «...если под “абхазами” в источниках понимать собственно “грузин”, то это якобы помогает дружбе между абхазским и грузинским народами (?!). Но если под “абхазами” понимать самих абхазов, то это, видите ли, мешает дружбе между двумя этими народами» [Там же, стр. 168]

Не меньшую тревогу у авторов упомянутого выше письма вызывает «фактическое состояние учебных курсов по истории Грузии как для средних школ, так и для вузов» [Там же, стр. 169]. Из письма следует, что: «Все они без исключения составлены (да иначе не могло и быть) в духе той грузинской историографии, для которой историческая Абхазия в лучшем случае представляет собой этнографический уголок Грузии» [Там же, стр. 169] В другом письме группа научных сотрудников Абхазского государственного музея сообщает в Отдел науки ЦК КПСС о «проявлении национализма, разложении идеологического воспитания, разжигании шовинистических настроений среди грузинского населения по отношению к другим народам, непризнании роли и заслуг других народов Грузинской ССР в исторических судьбах страны, прямой фальсификации истории» [Запреты абхазоведческой науке. «Вопросы этнокультурной истории абхазов». В отдел науки ЦК КПСС, Первому секретарю ЦК КП Грузии тов. Шеварднадзе Э.А., Первому секретарю Абхазского обкома КП Грузии тов. Хинтба В.М (И.Г. Марыхуба (1994 г.). Указ. соч., стр. 191)].

Авторы письма указывают ЦК, что «учащаяся молодежь, студенты и школьники воспитывались в течение десятилетий по учебникам, в которых бесконечно превозносится роль грузин в истории, имеются сплошь и рядом факты национального самолюбования и т.д.» [Там же, стр. 191]

Реакцией советского руководства на эти письма стали Постановление ЦК КП Грузии от 25 апреля 1978 года* и Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 1 июня 1978 года [«От кнута к прянику» Москвы-Абхазии. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О дальнейшем развитии экономики и культуры Абхазской АССР» № 424 (И.Г. Марыхуба (1994 г.). Указ. соч., стр. 275]

* Шеварнадзевские партийные опусы. Постановление ЦК КП Грузии. «О мерах по дальнейшему развитию экономики и культуры Абхазской АССР, усилению организаторской и идейно-воспитательной работы среди трудящихся автономной республики» (И.Г. Марыхуба (1994 г.). Указ. соч., стр. 279).

В Постановлении ЦК КП Грузии признаются «серьезные ошибки в публикациях материалов, связанных с историографией и проблемами патриотического и интернационального воспитания» [Шеварнадзевские партийные опусы. Постановление ЦК КП Грузии. «О мерах по дальнейшему развитию экономики и культуры Абхазской АССР, усилению организаторской и идейно-воспитательной работы среди трудящихся автономной республики» (И.Г. Марыхуба (1994 г.). Указ. соч., стр. 281)].


Вина за эти ошибки возлагается на обком партии и отделы ЦК КП Грузии, чей контроль за печатью и издательствами признавался недостаточным [Там же, стр. 281-282]

Соответственно, исправление ошибок бюро ЦК КП Грузии поручало своим отделам пропаганды и агитации, науки и учебных заведений, которые должны «усилить контроль за публикациями, связанными с историей Грузии и Абхазии» [Там же, стр. 284]

Целью данной работы является выявление различий как в подходах к преподаванию истории в советской и современной школе, так и в содержании учебников по истории Абхазии разных периодов. В фокусе исследования оказались репрезентации в школьных учебниках процессов образования СССР, советизации Абхазии, ее территориального оформления и изменения статуса. Большинство выводов, предлагаемых в статье, сделано на основании анализа трех учебников по истории Абхазии: последнего советского [В. Гучуа и Ш. Месхиа (1987 г.). История Грузии.Учебник для VII – X классов. Ганатлеба, Тбилиси], первого постсоветского [С.З. Лакоба (ред.) (1993 г.). История Абхазии.Учебное пособие. Алашара, Гудаута] и современного [И. Куакуаскир (2010 г.). История Абхазии (с древних времен до наших дней).Учебное пособие для 5-9 классов. Министерство образования, Сухум]. Для анализа были выбраны фрагменты текстов, относящиеся к событиям 1917- 1938 гг. Кроме того, в рамках проекта было проведено несколько интервью с авторами учебников и экспертами в области образования, имевшими непосредственное отношение к составлению и редактированию учебников по истории Абхазии. В ходе интервью нас интересовали ответы на ряд вопросов. Как происходил переход от советской к постсоветской версии истории? Кто и когда инициировал эти процессы? Какие претензии предъявлялись к советской версии истории Абхазии? На чем базируются, по мнению экспертов, версии, предлагаемые ученикам сегодня? Ниже будут представлены некоторые результаты анализа этих данных.

Контекст перехода от советского к современному учебнику по истории Абхазии


В конце 1988 – начале 1989 годов в Абхазии ощущалась напряженность, связанная, в частности, с разделением Абхазского государственного университета «по этническому признаку» (на грузинский и негрузинский секторы) и созданием филиала Тбилисского государственного университета в Сухуме на базе грузинского сектора. Это вызвало широкий протест и резко обострило грузино-абхазские взаимоотношения в автономной республике. Стало очевидно, что у абхазской общественности накопилась масса претензий к политике, проводимой республиканскими властями. В числе требований, выдвигаемых в адрес последних, было сохранение абхазской культуры и абхазских топонимов, предоставление доступа к высоким политическим должностям, право преимущественного пользования местными экономическими ресурсами, возможность получать образование на родном (абхазском) языке и т.д. Возникшая в абхазской научной среде озабоченность тем, как преподносилась история Абхазии и абхазского народа их грузинскими коллегами, переросла в откровенную академическую войну.

Одним из катализаторов обострения полемики в среде историков стало продвижение грузинскими учеными теорий, которые, по мнению абхазских коллег, не имели под собой никакой фактологической и научной базы. В частности, теории, связывавшие появление абхазов на территории Абхазии лишь с XVII веком (теория грузинского феодализма Г.А. Меликишвили, «иберийско-кавказские исследования», теории П. Ингороквы и М. Лордкипанидзе) [И.Г. Марыхуба (1993 г.). Об абхазах и Абхазии:историческая справка. Сухум; И.Г. Марыхуба (1994 г.). Указ. cоч., стр. 40-53]. Часть грузинской интеллигенции придерживалась концепции «двойной аборигенности», предполагающей существование в Колхиде двух этнических массивов: предков грузин (картвелов) и предков абхазо-адыгов. При этом последние, как предполагалось, появились в Колхиде в первых веках н.э., а ранее там обитали только картвелы [Г.А. Меликишвили и О.Д. Лордкипанидзе (1989 г.). Очерки истории Грузии. Мецниереба: Тбилиси, стр.188-335]. Абхазские историки, указывая на необоснованность приведенных выше теорий, приводили данные исследований, свидетельствовавших о том, что абхазы являются коренным населением страны.

Еще одним поводом для конфронтации стало фактическое отсутствие возможности издать абхазский учебник по истории Абхазии и жесткая цензура, которой подвергались учебники. В советское время история Абхазии не преподавалась как отдельная дисциплина, а была частью курса истории Грузии.

Как рассказал в интервью один из экспертов, «в советское время вопрос о преподавании родной истории вообще не стоял. Грузинский политический режим и вся система образования, в общем, были против этого. Постановка вопроса о преподавании истории [Абхазии] в ВУЗах стала возможна только после событий 1977-1978 годов*.

* Здесь имеются ввиду письма от абхазской творческой интеллигенции, направленные высшему партийному руководству СССР, и ответные Постановления советского руководства, в которых, в частности, говорится о принятии Центральным Комитетом КПСС и Советом Министров СССР предложения ЦК КП Грузии и Абхазского обкома партии об организации в Сухуми Государственного университета, о поставленной перед Президиумом Верховного Совета Грузинской ССР и Президиумом Верховного Совета Абхазской АССР задаче решить все спорные вопросы по топонимике Абхазской АССР, а также о поэтапном решении вопроса организации телепередач на абхазском и других языках

Тогда начали писать первые вузовские учебники, которые, естественно, должны были проходить серьезную цензуру. То, что писалось, отсылалось в Тбилиси для одобрения. В школах мы не учили историю Абхазии. Даже историю Грузии начали преподавать после вот тех событий конца 70-ых. Мыслилось, что в этом курсе истории Грузии будет часть, посвященная истории Абхазии, но я, честно говоря, не помню, чтобы мы ее проходили. И только после войны [1992-1993 гг.], даже во время войны, в Гудауте была создана рабочая группа, которая создала программу преподавания истории Абхазии в школах. Сейчас она преподается во всех школах» [Интервью с И. Куакуаскир, Сухум, 24. 10. 2011 г]

В ходе работы с интервью абхазских экспертов стало очевидно, что разногласий по поводу необходимости создания собственного учебника по истории Абхазии между ними не было. Все они негативно оценивали действия грузинского советского политического руководства, всячески блокировавшего и подвергавшего жесткой цензуре научные работы, авторы которых утверждали, что абхазы – коренной народ, заселивший территорию Абхазии в древние времена и исконно на ней проживающий. Практически все информанты оценивали продвижение теорий, отрицавших этот факт, как важный фактор, способствующий дальнейшему разжиганию конфликта.

«Ученные постоянно полемизировали. Грузинские ученные писали, что абхазы – это пришлые элементы на территории Абхазии, а грузины являются аборигенами на этой земле. Естественно, абхазские ученные приводили свои аргументы и предоставляли свою документальную базу и аргументацию. После войны, когда встал вопрос о создании учебника, выясняется, что у нас сама историческая наука не современна. Потому что в самой советской исторической школе были издержки советской идеологии, также были издержки грузинской исторической науки. В итоге вся наша историография, все наши книги, материалы, в том числе и библиографические – это все материал 50-х, 70-х, 80-х годов издания. Вся история строилась на основе “монизма в истории”, классовый подход, марксистко-ленинский подход, исторические события рассматривались исходя из классовых противоречий и марксистко-ленинской теории…естественно наши учебники [постсоветские] будут выступать в противовес грузинским учебникам, так как у нас диаметрально противоположные интерпретации исторических событий. Принцип наших учебников состоит в том, что мы только показываем, к сожалению, пока развитие исторического процесса как бы с политических аспектов истории» [Интервью с И. Куакуаскир, Сухум, 24. 10. 2011 г.]

Это мнение разделяет и другой информант:

«Естественно, что история очень идеологизирована. Мы от этого не можем отойти из-за психологических моментов. Причины в том, что долгое время отечественная история запрещалась, в том, что оспаривалась, в том, что грузинские ученные нам говорили, что у вас нет истории, а мы им доказывали обратное» [Интервью с И. Куакуаскир, Сухум, 24. 10. 2011 г.]

Как следует из интервью, понимание необходимости создания учебника по истории Абхазии и абхазского народа зрело давно. Развивавшийся с конца 1988 года конфликт между грузинскими и абхазскими историками вылился в острые дискуссии на съездах народов Кавказа, при учреждении Конфедерации горских народов и при издании абхазской газеты «Аидгылара». Тогда же было опубликовано (провокационное) открытое письмо З. Гамсахурдия «к грузинам Северо-Западной Грузии» (проживавшим на территории Абхазии), в котором автор давал инструкции по поведению в отношении абхазов и призывал своих сторонников «всеми силами бороться с апсуйскими сепаратистами» [В. Шнирельман (2003 г.). Указ. соч. стр. 399-403] Возникшее противостояние нашло отражение в дискуссиях вокруг содержания учебников по истории Абхазии и способствовало активизации работы по их созданию.

Первой попыткой издания отдельного учебного пособия по истории Абхазии стала книга под редакцией Анчабадзе З.В., Дзидзария Г.А. и Куправа А.Э., выпущенная в 1986 году [З.В. Анчабадзе, Г.А. Дзидзария и А.Э. Куправа (1986 г.). История Абхазии. Алашара: Абхазский государственный университет]

По словам одного из информантов, профессора, кандидата исторических наук С.З. Лакоба: «…пожалуй, единственным плюсом издания данного учебника можно считать то, что он назывался История Абхазии. При подготовке этого пособия авторов неоднократно вызывали в ЦК КП Грузии для согласования с партийными чиновниками содержания пособия» [Интервью со С. Лакоба, Сухум, 28. 10. 2011 г. ]

Как следует из слов моего собеседника, концептуально содержание учебника носило грузиноцентристский характер, и было во многом компромиссным. В главах, посвященных наиболее острым вопросам, связанным с освещением событий периода раннего средневековья, предлагалась версия, основанная на умолчаниях и упрощениях.

Как рассказал один из авторов первого послевоенного учебного пособия «История Абхазии» [С.З. Лакоба (ред.) (1993 г.). Указ. соч]:

«Практически в военных условиях (15-16 июля 1989 года пролилась первая кровь) мы начали работу над первым абхазским учебным пособием по истории Абхазии. Работа велась в рамках АбНИИ [Абхазский научно-исследовательский институт], директором которого в то время был Владислав Ардзинба*

* В. Ардзинба – 1992 г. – председатель абхазского Государственного комитета обороны, возглавивший национально-освободительную борьбу народа Абхазии. С 1994 по 2004 гг. – Президент Республики Абхазия. Авторский коллектив состоял из историков, археологов, этнографов, фольклористов, литературоведов, искусствоведов, работавших над созданием отдельных разделов, охватывавших историю и культуру Абхазии

Была создана историографическая база с подборкой документов и исследований, свидетельствующих об абхазах как о едином народе, сформировавшемся в раннем средневековье на территории Абхазии. В эту базу также вошли некоторые материалы из грузинской периодической печати 90-х годов XIX века. Писать учебника начали еще при СССР в декабре 1990 года. В это время уже не было политико-научной цензуры со стороны Грузии. В написании учебника принимали участие В. Г. Ардзинба, Ю. Н. Воронов, С. З. Лакоба, О. Х. Бгажба, В. А. Чирикба, Р. Н. Кация и другие абхазские ученные. В основу учебника легли новые материалы, представляющие другую [опровергающую теории грузинских историков] трактовку Абхазского царства, христианизации Абхазии, описывающие церковно-византийскую архитектуру [Абхазии]. Были [введены в оборот] документы о грузинской колонизации Абхазии в XIX веке, о снятии виновности* с абхазов» [Интервью с С. Лакоба, Сухум, 28. 10. 2011 г]

* «Усиление национально-колониального гнета привело в 1877 г. к новому возмущению в Абхазии. Эти движения оказались тесно связанным с событиями русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Выступление абхазского населения на стороне Турции повлекло за собой более сильные, чем в 1866 году, политические репрессии. За участие в этом восстании почти все абхазское население Гудаутского и Кодорского участков было объявлено «виновным». Абхазам, за исключением некоторых представителей высших сословий, запрещалось селиться вблизи побережья, проживать в Сухуме и в опустевших «местечках» Гудаута, Очамчира». (Там же, стр. 201-202)… «В декабре 1906 года предложение о снятии “виновности” с абхазского народа поддержал Председатель Совета Министров царской России, министр внутренних дел П.А. Столыпин, а 27 апреля 1907 г. Николай II отменил царское повеление от 31 мая 1880 г. Спустя месяц генерал Павлов и Вейденбаум после торжественного молебна в Лыхненской церкви огласили воззвание о снятии “виновности” с абхазского населения». (Там же, стр. 227)


Авторы предложили свою версию процессов советизации и коллективизации, которые были представлены как достаточно мирные процессы. На основе новых документов был описан процесс присоединения Абхазии к России. Данное учебное пособие, предназначенное для использования в школах и вузах Абхазии, было напечатано (на русском языке) перед началом грузино-абхазской войны, однако во время войны основной тираж был утерян или уничтожен в оккупированном Сухуме. (Небольшое количество экземпляров оказалось в архивах и библиотеках). В 1993 году было принято решение переиздать учебник, и в том же году, в Гудауте, был отпечатан новый тираж.

После грузино-абхазской войны 1992-1993 годов система образования в Абхазии претерпела значительные изменения. Главным нововведением стало создание абхазской национальной школы и введение обязательного изучения абхазского языка. В качестве существенных признаков «подлинно национальной школы» рассматривались абхазский язык обучения и абхазская национально-культурная основа образования. Предполагалось, что такая школа будет способствовать становлению новых поколений носителей этнокультурных традиций народа на основе полноценного владения родным языком.

Тот факт, что в новой школе изучению абхазского языка отводится ключевая роль, отражен и в «Концепции национального образования Республики Абхазия», утвержденной Министерством образования в 1996 году. В Концепции неоднократно подчеркивается, что «Изучение абхазского языка как государственного должно стать обязательным во всех учебных заведениях независимо от языка обучения, ведомственной подчиненности и организационно-правовых форм» [Министерство образования РА (1996 г.). Концепция национального образования Республики Абхазия, Сухум]

«На нынешнем этапе развития образования необходимо осуществить переход на абхазский язык обучения по всем образовательно-профессиональным программам» [Министерство образования РА (1996 г.). Концепция национального образования Республики Абхазия, Сухум]

Особый акцент на необходимости изучения национального языка, а также изучения на нем школьных предметов можно объяснить, прежде всего, дискриминацией абхазского языка во времена существования Абхазской автономной республики в составе Грузинской ССР. Тогда абхазский язык в системе школьного образования находился «под запретом».

[abu_umar_as-sahabi]

Как пропагандисты приписали Бисмарку страх перед Россией
26 января 2016 года 02:00 мск

    Дмитрий Трещанин
    Ольга Серебряная

Почему объединитель Германии заговорил цитатами из "Плана Даллеса"

На рекламных плакатах исторического парка "Россия – моя история", который открылся под покровительством правительства Москвы, размещены вымышленные цитаты, приписанные реальным историческим персонажам. Одной из жертв исторического парка стал канцлер Германии Отто фон Бисмарк. Плакат с лозунгом около станции московского метро Полянка сфотографировал журналист Александр Черных. В Фонде Бисмарка Настоящему Времени заявили, что ни в одном источнике таких слов канцлера нет.

На плакате, размещенном у станции метро Полянка, Бисмарку приписаны слова:

"Русских невозможно победить, мы убедились в этом за сотни лет. Но русским можно привить лживые ценности, и тогда они победят сами себя!"

Вряд ли эту цитату приписали Бисмарку сами авторы плаката. Судя по данным поиска Google, этот или схожий текст используется в интернете не менее 25 тысяч раз. Впервые эта фраза, сопоставленная с авторством Бисмарка, появилась где-то в 2006-2007 году. Ее активно использовали посетители форумов "Русские веды" и Движения против нелегальной иммиграции (организация признана в России экстремистской и запрещена).

При этом настоящий автор цитаты явно намеренно составил ее из двух частей. Концовка фразы опознается очень быстро: это, конечно же, популярный в конспирологических кругах "план Даллеса", который приписывают директору ЦРУ Аллену Даллесу (на деле же это глава из книги "Вечный зов" Анатолия Иванова). Вот как выглядит этот фрагмент, приведенный на классическом сайте сторонников теории заговора:

"Окончится война, все утрясется и устроится. И мы бросим все, что имеем: все золото, всю материальную мощь и оболванивание и одурачивание людей! Человеческих мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить". (выделение – НВ)

Слова, похожие с теми, что употребляются в начале цитаты, использовал в своей книге совсем другой немец – военный теоретик Карл фон Клаузевиц. Размышляя об итогах Наполеоновских войн (в 1812 – 1814 годах Клаузевиц был русским офицером), он пишет:

"Российскую империю нельзя формально взять под контроль, т.е. оккупировать, тем более силами нынешних европейских государств – да и у 500-тысячной армии под предводительством Наполеона это не вышло. Такую страну можно одолеть, только сыграв на ее собственных слабостях и последствиях ее внутренних противоречий".

Свой труд "О войне" Клаузевиц писал с 1816 года и до самой своей смерти в 1831, то есть он был современником восстания декабристов. Но никаких "лживых ценностей" военный теоретик "прививать" не предлагает.

Чтобы окончательно убедиться в вымышленности приписанной немецкому канцлеру цитаты, Настоящее Время обратилось к сотрудникам Фонда Бисмарка. Доктор наук Ульф Моргенштерн уверил нас, что ничего подобного канцлер Германии не говорил, и даже разместил на сайте Фонда колонку, посвященную этому случаю.

"Когда Бисмарк говорил "мы", он имел в виду Пруссию и Германию. Эти страны впервые напали на Россию уже после его смерти. Единственным захватчиком в рамках его временного горизонта была наполеоновская Франция, а вместе с ней Бисмарк вряд ли включил бы себя в некое (западно-)европейское коллективное “мы”", – объясняет историк.

Свои ценности Бисмарк от русских не скрывал, объясняет сотрудник Фонда: "в конечном счете берлинскому Макиавелли была на руку любая внутриполитическая проблема соседей. Погруженная в собственные неурядицы страна представляла для него куда меньшую опасность, чем твердое, лишенное всяких противоречий государство".

Из всех слов Бисмарка, где он говорит о восточном соседе и тех выводах, которые Германия может сделать из российских неурядиц, историк приводит следующую:

"Если в славянском коммунизме обнаружатся еще большие безумства, чем в нашем социализме, у нас не будет возможностей этому воспрепятствовать, да и задачу такую ставить себе незачем: все это прорвется через другой клапан, ничего общего с черкесским восстанием тут не будет; воспринимать борьбу с русским коммунизмом как задачу немецкой дипломатии, значит переоценивать собственные силы, пользоваться чуждыми нам средствами и пытаться влиять на ход мировых событий. Когда русские разожгут свой пожар, они же от него первые и пострадают, они же и обожгут себе пальцы на этом огне", – говорил канцлер биографам, надиктовывая "Киссингерские памятные записки".

Сценарий, по которому стали развиваться события после 1917 года, был худшим для консерватора-монархиста Бисмарка, добавляет сотрудник Фонда, и он, конечно, рассматривал бы такие "ложные ценности" как угрозу.

Впрочем, российские пропагандисты приписывали Отто фон Бисмарку и куда более абсурдные цитаты. В апреле 2015 года издание DW выясняло происхождение слов, которые канцлер Германии якобы говорил об Украине:

"Для огромного тела Российской империи смертельна лишь одна операция – ампутация Украины. Необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России, стравить две части единого народа и наблюдать, как брат будет убивать брата".

Фейковость этой цитаты доказывалась еще проще. Во-первых, политически "железный канцлер" мыслил категориями больших империй: Германии, Франции, России. Мысль об их расчленении, распаде, стравливании одних частей с другими была ему абсолютно чужда. Во-вторых, эта цитата анахронична: Бисмарк просто не знал слова "Украина". Оно пришло в европейский лексикон уже после его смерти.

Можно сказать, в чем-то Бисмарку повезло. Так как он жил в XIX веке (в прошлом году Германия отмечала его 200-летний юбилей), никто не утверждает, что подслушивает его мысли.

В июне 2015 года секретарь Совета безопасности России Николай Патрушев в интервью "Коммерсанту" заявил: "Вы, наверное, помните высказывание экс-госсекретаря США Мадлен Олбрайт, что России не принадлежит ни Дальний Восток, ни Сибирь".

Тогда быстро выяснилось, что Олбрайт никогда такого не говорила, а эту фразу впервые произнес генерал ФСО в отставке, "экстрасенс" Борис Ратников. Он пояснял, что во время подключения к подсознанию госсекретаря обнаружил "патологическую ненависть к славянам" и желание присвоить Сибирь. Несмотря на очевидную фейковость, на эту фразу ссылался не только Патрушев, но и Владимир Путин.

"Ведь мы же почти от официальных лиц слышали многократно, что несправедливо, что Сибирь с ее неизмеримыми богатствами вся принадлежит России. Как несправедливо?", – говорил Путин во время большой пресс-конференции 18 декабря 2014 года.

Бисмарка (ни на настоящего, ни на вымышленного) Путин пока не цитировал.

Настоящее Время

https://www.currenttime.tv/a/27510409.html

========================================

[abu_umar_as-sahabi]

Бисмарк ничего не говорил об отделении Украины от России

Часто цитирующиеся слова "железного канцлера" об "ампутации Украины" и стравливании украинцев с русскими оказались на поверку фейком.

Отто фон Бисмарк

Одной из излюбленных цитат сегодняшнего российского интернета и официальных российских СМИ является фраза Отто фон Бисмарка (Otto von Bismarck):

"Могущество России может быть подорвано только отделением от нее Украины..."

Встречается и такой вариант: "Для огромного тела Российской империи смертельна лишь одна операция - ампутация Украины".

А некоторые, особенно рьяные пропагандисты кремлевского пула вкладывают в уста "железному канцлеру" и такие слова: "Необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России, стравить две части единого народа и наблюдать, как брат будет убивать брата".

DW связалась с Фондом Бисмарка в немецком городе Фридрихсру. В ответ на наш запрос доктор наук Ульф Моргенштерн (Ulf Morgenstern), научный сотрудник Фонда, занимающегося наследием Отто фон Бисмарка, подчеркнул: "Ничего подобного Бисмарк не говорил. И не мог говорить". Нет ни одного свидетельства - ни записей самого канцлера, ни протоколов его выступлений, ни черновиков писем, ни воспоминаний современников, - в которых бы упоминалось нечто подобное. Более того: в своих мемуарах канцлер рассказывает о так называемой "Партии еженедельника" в Пруссии, которая прогнозировала "расчленение России". Бисмарк с явным неодобрением отозвался об этой идее.

В пропагандистских целях

Политически "железный канцлер" мыслил категориями больших империй: Германии, Франции, России. Мысль об их расчленении, распаде, стравливании одних частей с другими была ему абсолютно чужда. Сторонник единства Германии (и, собственно, создатель единой Германии), Бисмарк воспринимал и Россию как "единую и неделимую".

Есть и еще одна причина, по которой, как уверены немецкие историки, он не мог произнести упомянутых фраз: Бисмарк просто не знал слова "Украина". Оно пришло в европейский лексикон намного позже. Уже по одной этой причине можно с уверенностью утверждать, что фраза об "ампутации Украины" является фейком, придуманным и распространяющимся в пропагандистских целях, чтобы показать, что, мол, Запад всегда хотел расчленить Россию и что сегодняшний конфликт вызван не желанием Украины стать независимым европейским государством и попытками Кремля противостоять этому, а извечными происками коварного Запада.

https://p.dw.com/p/1E4Le

[abu_umar_as-sahabi]

«Цитата» Черчилля «о войне и позоре» была искажена с целью манипуляции
14.05.2021
«Цитата» Черчилля «о войне и позоре» была искажена с целью манипуляции

В последнее время в сети все чаще стали появляться цитаты Черчилля, которые ему не принадлежат. Вот и очередное высказывание “Если страна, выбирая между войной и позором, выбирает позор, она получает и войну, и позор” было опубликовано на одной из страниц в социальной сети Facebook, адресованное недавним событиям на кыргызско-таджикской границе.

Редакция Factcheck.kg проверила, действительно ли Уинстон Черчилль говорил подобное.

Обратимся к книге “Churchill by himself”, полнейшему сборнику цитат Черчилля. На английском языке, на котором был сделан поиск, эта же цитата звучит следующим образом.

“You were given the choice between war and dishonor. You chose dishonor and you will have war.” - Winston Churchill



Также говорится, что эти слова были адресованы Невиллу Чемберлену. Однако поиск по первым словам не принес никаких результатов.

Вместо этого удалось найти похожее изречение, адресованное близкому другу Черчилля — Дэвиду Ллойду Джорджу, британскому политическому деятелю, последнему премьер-министру Великобритании от Либеральной партии.

Munich: Choosing between 
War and Shame 
I think we shall have to choose in the next few  weeks between war and shame, and I have  very little doubt what the decision will be.
1938, 13 Aucust. (OB, CVS/3 1117.)  WSC to Lloyd George.



«Мюнхен: выбор между войной и позором. Я думаю, что в следующие несколько недель нам придется выбирать между войной и позором, и я почти не сомневаюсь, каким будет решение».

Хоть год и совпадает с указанным на английской версии цитаты, разница в месяцах очень важна. Соглашение между Германией, Великобританией, Францией и Италией, составленное в Мюнхене 29 сентября 1938 года и подписанное в ночь с 29 на 30 сентября того же года рейхсканцлером Германии Адольфом Гитлером, премьер-министром Великобритании Невиллом Чемберленом, премьер-министром Франции Эдуаром Даладье и премьер-министром Италии Бенито Муссолини. Соглашение предусматривало, что Чехословакия в течение 10 дней освободит и уступит Германии Судетскую область. Под давлением Польши и Венгрии к мюнхенскому соглашению были добавлены приложения, требующие от Чехословакии скорейшего урегулирования территориальных споров с данными странами.

Вывод: манипуляция. Слова Черчилля искажены, на самом деле были адресованы не Невиллу Чемберлену и написаны за полтора месяца до указанной даты.

Ярослав Тартыков
Журналист, фактчекер, расследователь, редактор. Выпускник школы расследовательской журналистики TRACK. Соавтор ряда резонансных журналистских расследований.

https://factcheck.kg/prizrak-kieva-eto-ukrainskaya-propaganda-ili-realnyj-chelovek-proveryaem/


=========================================

Постправда о великих изречениях
Откуда берутся цитаты, которые все повторяют

«Он принял Россию с сохой, а оставил ее оснащенной атомным оружием»

— так 30 лет назад процитировала слова Черчилля о Сталине Нина Андреева в письме «Не могу поступаться принципами», ставшем манифестом антиперестроечных сил. Ничего подобного Черчилль не говорил — эти слова принадлежат биографу Сталина Исааку Дойчеру. Удивительно, но за 30 лет ситуация не изменилась: Джоан Роулинг отвечает «цитатой» из Черчилля на нападки сторонников Трампа — и даже в эпилоге недавнего фильма об английском премьер-министре «Темные времена» приводятся не принадлежащие ему слова. Черчилль не уникален — нас окружают фальшивые цитаты из Эйнштейна, Вольтера, Шекспира и других великих людей. Казалось бы, в эпоху интернета проверить подлинность цитаты стало просто, но в эпоху постправды это потеряло смысл. В память о тех временах, когда слова кому-то принадлежали, мы выбрали 12 фальшивых изречений и рассказываем, откуда они на самом деле взялись.

-------------------------------------------------------------

«Остерегайтесь лидера, который бьет в барабаны войны, чтобы возбудить в гражданах патриотизм»Уильям Шекспир

Барбра Стрейзанд на благотворительном концерте в пользу Демократической партии, 2002 год:

«Великие люди имеют свойство быть актуальными во все времена. Поэтому я повторю за Шекспиром: "Остерегайтесь лидера, который бьет в барабаны войны, чтобы возбудить в гражданах патриотизм, ибо патриотизм — обоюдоострый меч, который не только бодрит кровь, но и сужает разум. Когда барабаны лихорадочно стучат, кровь кипит от ненависти, а разум закрыт — нет необходимости лишать граждан их прав, напротив, они сами, испуганные и ослепленные патриотизмом, радостно откажутся от своих прав. Откуда я это знаю? Именно это я и сделал. И я есть Цезарь"»
 
«Остерегайтесь лидера, который бьет в барабаны войны, чтобы возбудить в гражданах патриотизм, ибо патриотизм — обоюдоострый меч, который не только бодрит кровь, но и сужает разум. Когда барабаны лихорадочно стучат, кровь кипит от ненависти, а разум закрыт — нет необходимости лишать граждан их прав, напротив, они сами, испуганные и ослепленные патриотизмом, радостно откажутся от них. Откуда я это знаю? Именно это я и сделал. И я есть Цезарь» — эти слова впервые появились в конце 2001 года на форумах, посвященных обсуждению атаки на башни Всемирного торгового центра и последовавшего за ними принятия Патриотического акта, предоставившего ФБР и полиции право на прослушивание граждан США и слежку за ними. Цитата мгновенно стала вирусной, разойдясь по социальным сетям, колонкам политических обозревателей и блогам борцов с государственным контролем над частной жизнью. Многие публиковавшие цитату были убеждены, что она взята из трагедии Шекспира «Юлий Цезарь», однако ни в этой пьесе, ни вообще в корпусе текстов Шекспира таких слов нет. Более того, исследователи античных текстов утверждают, что ничего похожего не встречается ни в речах Цезаря, ни в текстах, связанных с ним. Скорее всего, цитата была придумана одним из пользователей форума и для весомости приписана великому драматургу.

-------------------------------------------------------------

«Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать» Вольтер

Марион Ле Пен в интервью после террористической атаки на редакцию Charlie Hebdo, 13 января 2015 года:

«Я решила отдать должное своим политическим противникам, ведь мы пропитаны вольтеровским духом. Вольтер говорил: "Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать"»

На самом деле так описывала реакцию Вольтера на решение Парижского парламента сжечь весь тираж осужденного Ватиканом трактата Клода Гельвеция "Об уме" английская писательница Эвелин Холл в книге "Друзья Вольтера" (1906 год). Несмотря на то что писательница не приписывала цитаты Вольтеру и в 1934 году даже выступила с официальным заявлением, в котором подчеркнула, что она сама придумала это высказывание, в массовом сознании оно укоренилось в качестве нравственного постулата философа, став главным аргументом в спорах о свободе слова. Уже в 1965 году вышла книга "Французские цитаты в английском переводе" Норберта Гутермана, в которой цитата приписывалась Вольтеру и даже приводился ее французский оригинал с указанием источника: письмо Вольтера к аббату Ле Ришу. Разумеется, в письме этих слов нет.

-------------------------------------------------------------

«Хорошие художники копируют, великие — воруют» Пабло Пикассо

Стив Джобс об истории компании Apple, интервью 1996 года:

«Пикассо говорил: "Хорошие художники копируют, великие — воруют". Так и мы без зазрения совести всегда крали отличные идеи»

Самые известные слова, оправдывающие плагиат, приписывали в разное время Пикассо и — в слегка измененном виде ("Незрелые художники копируют, великие — воруют") — Фолкнеру, но никаких доказательств того, что кто-то из них когда-либо высказывал эту мысль, нет. В 1967 году музыкальный критик Питер Йейтс в книге "Музыка XX века" привел похожую цитату Игоря Стравинского ("Хорошие композиторы не заимствуют, они воруют"), ссылаясь на личный разговор с композитором. Однако единственным достоверным источником изречения остается книга 1920 года "Священный лес: эссе о поэзии и критике" поэта Томаса Элиота, в которой он писал: "Незрелые поэты подражают, зрелые — воруют".

-------------------------------------------------------------

«Если с лица земли исчезнут пчелы, человечество просуществует четыре года» Альберт Эйнштейн

Пресс-релиз Министерства сельского хозяйства Франции, 2013 год:

«"Если с лица земли исчезнут пчелы, человечество просуществует четыре года",— сказал Эйнштейн 60 лет назад. Авторы фильма "Пчелы и люди", созданного при поддержке Министерства сельского хозяйства, путешествуют по всему миру и встречаются с людьми, которые ежедневно работают с пчелами. Все они констатируют: медоносная пчела постепенно вымирает»

Так в 1941 году процитировал знаменитого физика Canadian Bee Journal — автор статьи, похоже, и сам сомневался в авторстве этих слов и употребил их в косвенной речи, что, впрочем, не помешало журналам и брошюрам по пчеловодству во всем мире впоследствии приписывать их Эйнштейну. В конце XX века цитата вышла за пределы узкого круга специалистов и стала лозунгом защитников экологии и борцов с новыми удобрениями. Однако хранитель архива Эйнштейна Рони Грош не только не нашел в личных и научных документах физика этой цитаты, но и вообще не смог обнаружить в них какого-либо упоминания пчел. Самым вероятным источником изречения считается эссе Метерлинка "Жизнь пчел", в котором бельгийский писатель делал мрачное предсказание о том, что с исчезновением пчел, основных опылителей на Земле, вымрет не только 100 тысяч растений, но, возможно, и человеческая цивилизация.


-------------------------------------------------------------

«Бог помогает тем, кто помогает себе» Библия

Пресс-секретарь Белого дома Джей Карни об отклонении Сенатом внесенного Обамой законопроекта о безработице, 2011 год:

«Я считаю, что идея президента в том, что мы должны — и это в наших силах — помочь американскому народу. Насколько я знаю, в Библии сказано: "Бог помогает тем, кто помогает себе"»

Бесспорный лидер по неправильной атрибуции в США: по социологическим опросам, 53% взрослых считают, что цитата встречается в Библии, а 75% американских подростков утверждают, что это и вовсе одна из центральных мыслей книги. На самом деле слов о пользе самопомощи в Библии нет, зато в античных литературных источниках — "Ипполите" Еврипида, "Метаморфозах" Овидия и в двух баснях Эзопа — эта мысль встречается, хотя и высказанная в более громоздкой форме. До привычного лаконичного вида ее довел английский республиканский политический теоретик Алджернон Сидней в книге "Рассуждения о правительстве", резко критиковавшей принцип абсолютной монархии, а популяризировал Бенджамин Франклин в своем "Альманахе бедного Ричарда" — одном из самых популярных изданий США первой половины XVIII века.

-------------------------------------------------------------

«Если ты идешь через ад, продолжай идти» Уинстон Черчилль

Илон Маск о том, как он справляется с неудачами, 2015 год:

«У Черчилля есть великие слова: "Если ты идешь через ад, продолжай идти"»

Впервые эта мысль в виде диалога двух друзей появилась в христианском журнале Christian Science Sentinel в 1946 году, а в 1990 году ее взял в качестве одного из принципов для своих тренингов американский психолог Дуглас Блох. За следующие несколько лет слова приобрели статус поговорки, но до 1995 года никак не связывались с Черчиллем. Впервые с авторством английского премьер-министра они появились в заметке новостного агентства Herald & Review о собрании акционеров переживавшей сложные времена агропромышленной корпорации Archer Daniels Midland, после чего и вошли в употребление как цитата Уинстона Черчилля.

-----------------------------------------------------------------

«Одна смерть — трагедия, миллион смертей — статистика» Иосиф Сталин

Чак Паланик. "Пигмей", 2009 год:

«Агент моя голова голос тайно цитируй великолепный деспот, первый среди первых Иосиф Сталин: "Одна смерть — трагедия, миллион смертей — статистика"»

В качестве изречения Иосифа Сталина эти слова впервые появились в 1947 году в The Washington Post — в статье Леонарда Лайонса о голоде на Украине. Описывая совещание советских комиссаров, Лайонс рассказывал, как Сталин прервал докладчика, отчитывавшегося о количестве смертей в республике, словами: "Когда один человек умирает от голода — это трагедия, когда миллионы — это статистика". По-видимому, Лайонс позаимствовал эту мысль в не имеющих отношения к Сталину текстах — во всяком случае, до него никто не связывал этих слов с советским лидером. В качестве возможных источников цитаты приводят слова из статьи в анархистском издании The Blast 1916 года: "Голодная смерть одной маленькой нью-йоркской девочки трогает нас в разы больше, чем миллион смертей от голода в Китае", а также высказывание сотрудника французского МИДа из сатирической заметки 1925 года в немецкой газете Vossische Zeitung: "Война? Я не думаю, что она очень уж страшна! Смерть одного человека — катастрофа, сто тысяч смертей — это статистика". Удивительно, что слова продолжали приписывать Сталину даже после того, как в 1956 году вышел роман Ремарка "Черный обелиск", в котором их произносил один из героев: "Но, видно, всегда так бывает: смерть одного человека — это смерть, а смерть двух миллионов — только статистика". По-видимому, новый законный автор выглядел не так убедительно, поэтому в 1958 году в The New York Times в рецензии на книгу о последних днях Анны Франк цитату снова привели как сталинскую.


-------------------------------------------------------------

«Сначала они тебя не замечают. Потом они смеются над тобой. Затем борются с тобой. А потом ты побеждаешь» Махатма Ганди

[/size]

Речь Хиллари Клинтон во время предвыборной агитации за демократов, 2004 год:

«Махатма Ганди — величайший лидер XX века, и он говорил: "Сначала они тебя не замечают. Потом они смеются над тобой. Затем борются с тобой. А потом ты побеждаешь"»

В 1982 году эти слова как цитату Ганди привел нью-йоркский журнал WIN: Peace And Freedom Through Nonviolent Action в статье о том, что европейские движения за мир находятся пока в том состоянии, когда их не замечают и смеются над ними. Ганди этих слов не говорил, во всяком случае — в такой афористичной форме. Впрочем, в сборнике "Битва свободы" 1921 года он высказывал похожую мысль: "Будет признано, что отказ от сотрудничества прошел стадию высмеивания. Будет ли он встречен репрессиями или уважением — пока непонятно. В цивилизованной стране если насмешки не уничтожают движение — его начинают уважать". Однако еще раньше ту же мысль, но в привычной нам форме сформулировал американский адвокат Николас Кляйн, выступая в 1918 году перед членами Объединенного профсоюза рабочих швейной промышленности: "Сначала они игнорируют вас. Потом они смеются над вами. Затем атакуют и хотят вас сжечь. А потом возводят вам памятник". По-видимому, именно слова Кляйна и стали подлинным источником фейковой цитаты Махатмы Ганди.


-------------------------------------------------------------

«Успех — не окончателен, неудачи — не фатальны. Значение имеет лишь мужество продолжать» Уинстон Черчилль

Финальные титры фильма "Темные времена", 2017 год:

«Пять лет спустя, 8 мая, Британия и ее союзники объявят о победе в войне. "Успех — не окончателен, неудачи — не фатальны. Значение имеет лишь мужество продолжать". Уинстон Черчилль»

Еще одно высказывание, приписываемое самому цитируемому политику XX века. Черчилль ничего подобного никогда не говорил, а самый вероятный источник цитаты - реклама пива Budweiser 1938 года: "Мужчины с юной душой стали первооткрывателями нашей Америки. Они нашли удовлетворение в будоражащей силе сражения, зная, что успех никогда не бывает окончательным, а неудача — фатальной. Только мужество имеет значение". Несколько лет эта реклама не сходила со страниц газет и журналов, а в 1948 году цитата появилась в журнале Forbes в рубрике "Мысли для бизнеса" — ее автором значился некто Джордж Ф. Тилтон. Имя английского премьер-министра появилось рядом с цитатой лишь в 1968 году в речи футбольного тренера Джо Патерно на встрече спортсменов из средних школ Пенсильвании. В 1971 году Патерно снова воспользовался цитатой в своей автобиографии, и, вероятно, именно оттуда слова позаимствовал баскетбольный тренер Джон Филд — в его вышедших спустя год мемуарах цитата также была приписана Черчиллю. С наступлением эры интернета цитата была растиражирована на мотивационных картинках, ее финал был немного изменен (вместо "только мужество имеет значение" стали писать: "значение имеет лишь мужество продолжать"), но автором неизменно значился Уинстон Черчилль.

-------------------------------------------------------------

«Я оплакиваю потерю тысяч бесценных жизней, но я никогда не буду радоваться смерти, даже если умер мой враг» Мартин Лютер Кинг

Дэвид А. Лав, директор благотворительной организации Witness To Innocence, для The Huffington Post, 2017 год:

«''Я оплакиваю потерю тысяч бесценных жизней, но я никогда не буду радоваться смерти, даже если умер мой враг,— сказал Кинг.— Отвечая ненавистью на ненависть, вы лишь сгущаете тьму ночи, в которой уже и так нет звезд. Тьма не может вытеснить тьму, только свету это под силу. Ненависть не может вытеснить ненависть, это под силу только любви". Если Америка действительно хочет соответствовать учению Мартина Лютера Кинга, мы должны положить конец смертной казни»


Появление этой цитаты и приписываемое ей авторство Мартина Лютера Кинга — целиком и полностью заслуга соцсетей. 2 мая 2011 года американскими военными был убит лидер террористической организации "Аль-Каида" Осама бен Ладен. На волне всеобщего ликования 24-летняя студентка Джессика Дови опубликовала в своем Facebook такой статус: "Я оплакиваю потерю тысяч бесценных жизней, но я никогда не буду радоваться смерти, даже если умер мой враг. "Отвечая ненавистью на ненависть, вы лишь сгущаете тьму ночи, в которой уже и так нет звезд. Тьма не может вытеснить тьму, только свету это под силу. Ненависть не может вытеснить ненависть, это под силу только любви". Мартин Лютер Кинг-младший". Несмотря на то что кавычки в сообщении четко отделяли цитату из книги "Сила любви" Кинга от слов самой Дови, некоторые подписчики для краткости выкидывали среднюю часть, оставляя лишь начало поста и подпись, в результате чего слова Дови разошлись как цитата Кинга. Мысль о снисхождении к врагам оказалась востребованной в первые дни после уничтожения террориста N1 — уже спустя сутки поисковые системы выдавали более девяти тысяч случаев цитирования слов Джессики Дови, приписанных Мартину Лютеру Кингу. И даже несмотря на то, что заметки об истинном происхождении высказывания вышли во всех крупных газетах и новостных агентствах, его до сих пор приводят с неправильной атрибуцией.


-------------------------------------------------------------

«Америка великая потому, что она добродетельна, и если Америка утратит добродетель, она перестанет быть великой» Алексис де Токвиль

Билл Клинтон, 1994 год:

«Я твердо верю в здравый смысл и в доброту американцев. Не забывайте, Алексис де Токвиль говорил, что Америка великая потому, что она добродетельна, и если Америка утратит добродетель — она перестанет быть великой»

Любимая цитата американских политиков от Эйзенхауэра до Клинтона традиционно приписывается французскому политику Алексису де Токвилю, посетившему Америку в 1831 году. Результатом этой поездки стала книга "Демократия в Америке" — двухтомный историко-политический труд, до сих пор считающийся лучшим трактатом о демократии и лучшей книгой об Америке. Именно на эту книгу ссылаются те, кто приписывает цитату де Токвилю. Существует даже развернутый вариант цитаты, в котором французский политик якобы пишет, что искал истоки величия Америки в ее плодородных полях, богатых шахтах, развитой торговле, но нашел в церквях, когда услышал местных проповедников. В действительности же эпизода про поиск истоков величия и слов про добродетельность Америки в книге Токвиля нет, как нет их и в других его трудах и личных бумагах. Первое известное употребление этой цитаты относится к 1922 году, когда пресвитерианский журнал Herald And Presbyter опубликовал письмо о проповеди священника Джона Макдауэлла, в котором он привел цитату в ее полной версии, указав автором Алексиса де Токвиля. За ним эту ошибку, по всей видимости, стали повторять другие проповедники, а от них она попала к политикам.



-------------------------------------------------------------

[abu_umar_as-sahabi]

Сайт правительства Республики Ингушетия:

Ингуши (самоназвание гIалгIай // ghalghaj) – народ с древней и богатой историей. Термин «гIалгIай» очень древний, зафиксирован в шумерском языке (III-II тыс. до н.э.), в который он был заимствован из дошумерского (прототигридского) языка. 

[abu_umar_as-sahabi]

Слово «Рамадан» (رمضان) происходит от слова «рамад» (رمض), который буквально означает «сжигание».

Этот месяц был назван Рамаданом, потому что он сжигает грехи людей, совершающих благие деяния».
 
См. «Тафсир аль-Куртуби», том 2, стр. 271.

Что в этой истории не так?

А то, что месяц так назывался и до Ислама, когда не было поста и тп

Очевидно, что арабы дали ему название в тот год, когда он приходился на лето. Вот и все

[abu_umar_as-sahabi]

Гапуров Ш.А., Умхаев х.С.

«Проблемы этногенеза и древней истории чеченцев»

«Как известно, 23 февраля 1944 г. чеченцы и ингуши были насильственно выселены в Среднюю Азию и Казахстан. Но их лишили не только родины: Сталин отдал приказ уничтожить всё, что могло напоминать о существовании этих народов, чтобы уничтожить даже саму память о них. Ничто не должно было напоминать о том, что такие народы вообще существовали на земле. По этому приказу уничтожались тептары (рукописи) чеченцев об их истории и происхождении, редкие книги и архивы, записи фольклорных текстов, практически любая литература и периодические издания с упоминаниями чеченцев и ингушей, в горах взрывались средневековые башни, гробницы и святилища, с землей сравнивались кладбища, а надгробия с надписями разбивались и использовались для строительных работ. С исторических карт исчезли все упоминания о чеченцах. Были изменены все топонимические названия. По свидетельству очевидцев, чеченские тептары грузовиками свозились в центр Грозного и здесь прилюдно сжигались. Так были уничтожены все письменные источники об этнографии и этнической истории чеченцев и ингушей. В результате этих сталинских репрессий культуре чеченцев был нанесён огромный, непоправимый вред [Виноградов В.Б., Лосев И.К., Саламов А.А. Чечено-Ингушетия в советской исторической науке. Грозный, 1963. Изд. «Грозненский рабочий», c. 7].»

«Этногенез и этническая история народов Кавказа»
Материалы I международного нахского научного конгресса
г. Грозный. 11–12 сентября 2018 г.. Стр. 9-10

[abu_umar_as-sahabi]

Новый учебник истории для старшеклассников. Что в нем переписали и как это повлияет на образование в России

    Автор, Наталия Зотова
    Должность, Би-би-си
    8 августа 2023

Уже в сентябре российские старшеклассники начнут изучать историю по новому учебнику, в котором раздел про поздний советский период был кардинально переписан. Также в учебнике будет глава про «специальную военную операцию». Его авторами выступили помощник президента Путина Владимир Мединский и ректор МГИМО Анатолий Торкунов. Член профсоюза «Учитель» заявил Би-би-си, что «современные события не должны изучаться на уроке истории».

Презентовали учебник Владимир Мединский и министр просвещения Сергей Кравцов.

Мединский рассказал, что в учебнике оказался «кардинально переписанный» раздел про историю России 1970-х, 80-х, 90-х и 2000 годов. Он признал, что в новом пособии «значительно меньше чисел, дат, статистики и больше рассказов о людях и событиях». По его мнению, такой учебник «легче читать», чем большинство ранее существовавших линеек.

Так, шестидесятые годы в учебнике называются «революцией благосостояния». «Достигнутый в городах уровень бытового комфорта все равно отличался от жизни „простых людей“ в развитых странах Запада, вернее, от того образа, который создавался иностранным кино и рекламными журналами», — пишут авторы, не объясняя, что за рекламные журналы о жизни на Западе читали советские люди.

Михаил Горбачев представлен в учебнике как некомпетентный руководитель, который виноват в распаде Советского Союза, «величайшей геополитической катастрофы XX века» (эта известная цитата Путина в учебнике тоже есть). Авторы пишут, что Горбачев «плохо ориентировался в проблемах промышленности, армии, ВПК, слабо разбирался в вопросах внешней политики». В качестве его недостатков также указано, что «он никогда не работал на производстве: не руководил стройкой, не был директором крупного завода. Не было у него и опыта министерской работы» (цитаты по «Российской газете»).

Уделено внимание в учебнике и таким темам как взаимоотношения России и Запада, Украина и СВО (так российские власти называют войну в Украине).

«Из Украины усиленно лепили «анти-Россию»: что говорится в учебнике

В учебнике утверждается, что «идеей фикс Запада стала дестабилизация обстановки внутри России. Затем, по хронологии авторов, в Украине расцвел «украинский неонацизм». Революция на Майдане 2014 года называется «военным переворотом» и «кровавым мятежом»: так об этих событиях годами говорит российская пропаганда.

«На роль главного тарана против России США и НАТО стали готовить Украину, — написано в учебнике. — Из Украины усиленно лепили „анти-Россию“».

Недружелюбие Запада, по мнению авторов, выражалось в расширении НАТО на Восток: в пример они приводят вступление «исторически нейтральной» Финляндии в НАТО в 2023 году. И умалчивают, что Финляндия не собиралась в альянс, пока Россия не развязала захватническую войну в Украине.

«Жителей Донбасса назвали „террористами“ за то, что они хотели остаться русскими», — написано в учебнике.

Чем ближе к современности, тем сильнее язык учебника становится похож на публицистический, как будто авторы пишут не учебное пособие, а авторскую колонку.

Например, там есть такой манипулятивный пассаж, где старшеклассников, по сути, пугают ядерной войной: «Если бы Украина, вступив в НАТО, спровоцировала военный конфликт в Крыму и на Донбассе, то на основании Устава НАТО Россия оказалась бы одномоментно в состоянии войны со всеми участниками Североатлантического блока. Это был бы, возможно, конец цивилизации. Этого нельзя было допустить».

«Специальная военная операция» занимает в учебнике буквально один короткий абзац, большая часть которого состоит из цитаты Путина о том, что Россия не начинала боевых действий, а, наоборот, стремится их закончить.

А сразу после этого начинаются иллюстрации успешной жизни России: на страницах учебника размещены фотографии школы «Сириус», небоскреба «Лахта-центр» в Петербурге, офиса Сбербанка в Москве-Сити и «Яндекса» (на фоне войны и санкций компания вынуждена разделяться на две части). Учебник переходит к призывам в духе агит-плаката: «После ухода иностранных компаний многие рынки перед вами открыты. Открыты фантастические возможности для карьеры в бизнесе и собственных стартапов. Не упустите этот шанс. Сегодня Россия — воистину страна возможностей».

О самой войне говорится совсем мало: вскользь упоминается «частичная» мобилизация и «новые регионы», то есть оккупированные территории. Зато находится место для фразы «США полны решимости воевать до последнего украинца» и для рассказов о символике СС, которая якобы популярна в ВСУ. Главка «Россия — страна героев» посвящена подвигам военных на поле боя.

Есть в учебнике и откровенные ошибки: например, там написано, что закон об иноагентах был принят в России только в 2022 году — на самом деле впервые эти поправки были приняты еще в 2012 году. Признание агентами неугодных власти НКО началось не сразу — например, правозащитный центр «Мемориал» признали иноагентом в 2014 году.

Мединский: борец против антироссийских мифов с фальшивой диссертацией

Это не первая попытка Владимира Мединского написать идеологически правильную историю России. Еще в конце нулевых, до поста министра культуры, Мединский написал трехтомник «Мифы о России»: он развенчивал мифы о пьянстве, лени русских, России как «тюрьме народов». Впрочем, книги критиковали за непрофессионализм, реваншизм и за то, что вместо нелестных мифов о России Мединский просто насаждает другие, приятные.

Ученая степерь Мединского — доктора исторических наук — также ставится под сомнение. В 2016 году три историка подали заявление о лишении тогдашнего министра культуры ученой степени. «Диссернет» нашел в его докторской диссертации заимствования фрагментов текста из научных работ других авторов. А защиты диссертации как будто вообще не было: по крайней мере, указанные в автореферате оппоненты признали, что не присутствовали на защите.



Несмотря на это, в 2021 году, Мединский снова занялся борьбой с фальсификацией истории: уже на государственном посту. Тогда Путин назначил его председателем новой межведомственной комиссии по историческому просвещению, а в ее задачи входило, в частности, «предупреждение попыток фальсификации исторических фактов». Тогда же под его редакцией была выпущена линейка учебников истории. В них специалисты тоже видели однобокость и навязывание «правильной» точки зрения, особенно про годы Путина у власти.

Его новый учебник еще и безальтернативный. С сентября 2023 года школы переходят на единые программы обучения по гуманитарным предметам, таким как история, литература, обществознание. К единой программе полагается единый учебник: и хотя учителей никто не обязывает не отступать от учебника ни на шаг, скорее всего, большинство российских школьников будут узнавать историю именно по нему.

«Это не история, а политинформация»

«Было бы странно, если бы в сегодняшней России учебник не выполнял пропагандистских функций, тем более в руках такого человека, как Мединский, который не историк, а дилетант-пропагандист, и пишет он листовки на исторические темы, — сказал Би-би-си профессор Венецианского университета, историк Евгений Добренко. — Надо просто понять, что это не история, а политинформация, которую вводят в учебник истории, потому что другого места не нашли».

Тот же набор пропагандистских штампов можно услышать по государственному ТВ у Соловьева или Скабеевой, и даже в речах самого Путина, подчеркивает эксперт: ничего нового в них нет.

Другой вопрос, насколько эта пропаганда в учебнике эффективна, продолжает он. «Этот режим чисто бюрократический, он решает проблемы как бюрократ. Нужно формировать патриотизм у молодежи? Надо учебники переписать. А действуют они или нет — это другой вопрос».

Добренко считает, что влияние учебников на детей не такое уж серьезное. «Огромное количество здравомыслящих людей учились по советским учебникам истории — и при этом понимали, что это полный мусор. С другой стороны, в эпоху перестройки было столько всего написано про сталинизм, столько правды, столько антисталински заряженной информации. И что, поменяло это мнение людей? Нет, как Сталин был популярен 30 лет назад, так и сейчас популярен».

Учитель истории, член профсоюза «Учитель» Александр Кондрашев считает, что преподавание все равно будет зависеть от конкретного учителя. Проверить, что происходит в каждом классе, власти все равно не могут — где-то сильные предметники будут учить детей вообще не по учебнику, говорит он в беседе с Би-би-си.

Впрочем, если учитель слабый, возможно, глава про «СВО» все равно окажется не пройденной: на нее просто не хватит времени. «Уроков всегда меньше, чем-то, на что рассчитана программа. То, что в конце учебник истории, часто вообще толком не изучается», — говорит учитель.

То, что написано в этой последней главе, вообще не относится к его предмету, настаивает Кондрашев. «Современные события не должны изучаться на уроке истории. И [о смысле исторических событий] должна быть допустима дискуссия — это записано в государственном стандарте образования. А нынешние законы не позволяют вести дискуссии об СВО», — объяснил он.

Интересно, что новый учебник противоречит тому тренду, который Кондрашев замечал в последние годы: «Раньше учебники, наоборот, редактировали в пользу отказа от суждения. Оттуда вымарывали политические проблемы. Давался просто список имен, событий — без анализа смысла этих событий».

Кондрашев допускает, что эти новшества, идущие поперек привычного учителям, пройдут в школах «как белый шум, который через несколько лет забудут».

https://www.bbc.com/russian/articles/cmlxgvm7rejo

[abu_umar_as-sahabi]

Дийцар | Ичкерия

Я видел много народов, но таких непокорных и неподдающихся как чеченцы, на земле не существует и путь к завоеванию Кавказа лежит через покорение чеченцев, а точнее, через полное их уничтожение.


Из рапорта Ермолова императору Александру I 12 февраля 1819 г.


“Я видел много народов, но таких непокорных и неподдающихся как чеченцы, на земле не существует и путь к завоеванию Кавказа лежит через покорение чеченцев, а точнее, через полное их уничтожение. “Государь! .. Горские народы примером независимости своей в самых подданных вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости”.

(из рапорта А. Ермолова императору Александру I 12 февраля 1819 г.)

https://checheninfo.ru/19500-1819-g-ermolov-o-chechencah.html


Откуда взялись кадыровцы среди чеченцев?

«Я видел много народов, но таких непокорных и неподдающихся как Чеченцы, на земле не существует и путь к завоеванию Кавказа лежит через покорение Чеченцев, а точнее, через полное их уничтожение».
(из рапорта А. Ермолова императору Александру I 12 февраля 1819 г.)

В одной из глав письма Ермолов пишет, что «чечен не пойдет против своего соплеменника ни за какие блага мира и посему, надо всячески внедрять в этот народ пришлых людей и через поколение, эти люди, зная язык и традиции народа вполне сойдут за чеченцев».

Так получилось, что царь приехал в Тифлис и при встрече с Ермоловым, в дар ему была преподнесена голова одного из лидеров чеченского сопротивления и подносил этот дар, человек который «говорил на чеченском языке и был одет в черкеску».

Заметив это царь спросил у Ермолова -«вы же говорили, что чеченцы ни за какие дары не пойдут против своих соплеменников?»-
На что Ермолов ответил—»это не чеченец. Это чеченоязычный!».

Xasan Joxin

Chechenews.com

13.03.22.

https://chechenews.com/откуда-взялись-кадыровцы-среди-чечен/

Откуда появились чеченоговорящие отщепенцы?! (ВИДЕО)

В одной из глав письма Ермолов пишет, что «чечен не пойдет против своего соплеменника ни за какие блага мира и посему, надо всячески внедрять в этот народ пришлых людей и через поколение, эти люди, зная язык и традиции народа вполне сойдут за чеченцев».

Ärsbin Abu-Bakr

Chechenews.com

18.11.19.

https://chechenews.com/откуда-появились-чеченоговорящие-от/


Bashlam.999

"Я видел много народов, но таких непокорных и неподдающихся как Чеченцы, на земле не существует и путь к завоеванию Кавказа лежит через покорение Чеченцев, а точнее, через полное их уничтожение".   

"Государь!.. Горские народы примером независимости своей в самых подданных вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости".  (из рапорта А. Ермолова императору Александру I 12 февраля 1819 г.)

https://t.me/Bashlam_20/16065

https://t.me/Bashlam_20/17605

https://t.me/Bashlam_20/18576

https://t.me/Bashlam_20/19026



Алексей Ермолов - Записки русского генерала. 1798-1826. Москва. "Высшая школа" 1991. Стр. 328-329:

По поводу сего, повторив представление о прибавлении войск, я в рапорте моем от 12-го февраля писал следующее:

«Государь! Внешней войны опасаться не можно. Голова моя должна ответствовать, если вина будет со стороны нашей. Если сама Персия будет причиной оной, и за то ответствую, что другой на месте моем не будет иметь равных со мною способов. Государь, употребив меня в качестве посла, дал мне средства иметь те сведения о земле, которые другой долго собрать не может.

Видел я, каких стоит Персии усилий одна Хорасанская провинция, в которой не может в продолжение девяти лет погасить возгоревшееся пламя мятежа, и Хорасан не повинуется.

В мое пребывание в Султании, и можно сказать под моими глазами, с поспешностию отправлены были войска на место истребленных хорасанцами. Не укрылся от меня ропот подданных на беспутное управление, на изнуряющие налоги; знаю, что не встретим сопротивления со стороны жителей пограничных провинций, напротив, ожидать можем пособий.

Сии сведения составляют преимущество мое над теми, которые займут мое место, и она обратится во вред ей. Внутренние беспокойства гораздо для нас опаснее. Горские народы примером независимости своей в самых подданных вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости. Теперь средствами малыми можно отвратить худые следствия; несколько позднее и умноженных будет недостаточно.


https://imwerden.de/pdf/ermolov_zapiski_1798-1826_1991__ocr.pdf


===================================


ПЕРЕПРОВЕРИТЬ

https://t.me/Bashlam_20/17605

Ассаламу 1алейкум уважаемые мои друзья и подписчики!
Понимаю что «нарнийский сказочник» любит копошится именно в Нохчийской истории, однако такого рода бред мог придумать только сказочник!
****************************
А вот что реально писал Ермолов о Нохчийцах/Чеченцах .
Высказывания о нохчийцах/чеченцах в разные времена и эпохи.
***************
Ермолов - командующий Кавказским корпусом и главнокомандующий в Грузии в период Кавказской войны:   
"Чеченцы — самые смелые и непокорные племена на Кавказе. Они воинственны еще более, чем лезгины; наши войска никогда не могли покорить этот народ, несмотря на многочисленные экспедиции, предпринятые против них, и опустошения, которым неоднократно подвергались их земли."
**********************
"Это они, Чеченцы, возмущают весь Кавказ. Проклятое племя! Общество у них не так многолюдно, но чрезвычайно умножилось в последние несколько лет, ибо принимает к себе дружественных злодеев всех прочих народов, оставляющих землю свою после совершения каких-либо преступлений. И не только..."
***************************
Даже наши солдаты бегут именно в Чечню. Их привлекает туда совершенное равноправие и равенство Чеченцев, не признающих в своей среде никакой власти. Эти разбойники принимают наших солдат с распростертыми объятиями! Так что Чечню можно назвать гнездом всех разбойников и притоном наших беглых солдат. Я этим мошенникам предъявлял ультиматум: выдать беглых солдат или мщение будет ужасным. Нет, не выдали ни одного солдата! Приходилось истреблять их аулы. Сего народа, конечно, нет под солнцем ни гнуснее, ни коварнее. У них даже чумы не бывает! Я не успокоюсь до тех пор, пока своими глазами не увижу скелет последнего Чеченца..."
********
"Ниже по течению Терека живут Чеченцы, самые злейшие из разбойников, нападающие на линию. Общество их весьма малолюдно, но чрезвычайно умножилось в последние несколько лет, ибо принимались дружественно злодеи всех прочих народов, оставляющие землю свою по каким-либо преступлениям.  Здесь находили они сообщников, тотчас готовых или отмщевать за них, или участвовать в разбоях, а они служили им верными проводниками в землях, им самим не знакомых. Чечню можно справедливо назвать гнездом всех разбойников"
***********