«Начальники махали шашками: мы Берлин брали, а вы кишлак взять не можете?»Интервью Героя Советского союза, ветерана-афганца Руслана Аушева
25 декабря 2019
Валерий Ширяев— Руслан Султанович, любой военный живет сроками выполнения боевого приказа или планов штаба, то есть горизонт планирования на войне не слишком далек. Задумывались ли вы или кто-то из ваших товарищей о конечном результате войны? Что должно было означать выполнение всех задач, поставленных перед армией?
—В моих взглядах на эту войну происходили существенные изменения. Поначалу все мы, молодые офицеры, стремились служить в Афганистане. Была какая-то романтика. Общее представление о предстоящих задачах было схематичным: басмачи напали на мирных афганцев и не дают им жить спокойно и счастливо.
Но довольно быстро по ходу боевых действий стало понятно, что эта схема не работает, что-то в ней не сходится.
Уже в конце первой командировки в 1982-м я видел, что простой народ все сильнее и сильнее вовлекается в борьбу против нас.
Они скорее не против идей выступали, ради которых мы как бы туда вошли, а вообще нашего присутствия в Афганистане терпеть не хотели.
Ну а в 1985-м уже и руководство страны поняло, что все было неправильно с самого начала. И когда я в 1985-м приехал в Афганистан после академии, уже было понятно, что войска будут выводить. Об этом уже в полный голос говорили, не особо скрываясь.
Переосмысление наступило несколько позже, когда мы стали больше понимать в политике. Когда я служил старшим лейтенантом или капитаном, мы с товарищами больше оценивали военные перспективы, анализировали ход боевых действий. Когда все закончилось, пришло осознание политических причин и последствий войны. И размышляли о ней уже в политических категориях.
— Киплинг всегда был на стороне простого солдата и офицера, четко отделяя его ответственность от политического руководства и его решений. По сути, самостоятельность британских военных от полка и ниже ограничивается словами «приказ» и «присяга». Вы поддерживаете такой взгляд на существо ответственности военных в современных войнах?
— Всегда разделял такой взгляд и сейчас его придерживаюсь. Во время военных действий на Кавказе бомбили ведь в том числе и Ингушетию. И я понимал, что федералы выполняют приказ, это не их личная инициатива.
Но хочу вам и другое сказать. Если бы все командиры выполняли все приказы, которые написали в верховных штабах по требованию политиков, могли бы быть тяжелейшие последствия. Спущенные сверху приказы на местах нередко очень серьезно корректировали. К нам приезжали большие генералы из Москвы и ставки южного направления и начинали махать шашками.
Буквально говорили: мы Берлин брали, а вы какой-то кишлак взять не можете? Вы что, с пастухами разобраться не в силах?
Ну, конечно, взять этот кишлак было можно, перебив при этом все его население и потеряв половину своего батальона. И надо отдать должное командующим армией, они быстро осознавали это и серьезно корректировали боевые задачи, спущенные сверху. То же самое делали командиры дивизий и частей, хотя среди них встречались такие, которые стремились действовать только в лоб. Делал это и я, понимая, какие потери понесу, выполняя нарисованные на бумаге планы.
Самый яркий пример политической ошибки при составлении приказов — нанесение массированных ударов по зоне противника, в том числе в Панджшере, во время вывода войск, так называемая операция «Возмездие». Зачем надо было это делать? Все наши военные были в недоумении.
Советские войска в Афганистане. Фото: Виктор ХабаровСоветские войска в Афганистане. Фото: Виктор Хабаров
Приказ пришел из Москвы. Наджиб и его окружение уговорили кого-то из политического руководства страны провести эту операцию. Никто не смог им сказать: «Извините, но это уже без нас — мы уходим». Ни у министра обороны, ни у начальника Генштаба не хватило характера отказать. Это яркий пример, когда ошибочные военные решения принимаются вопреки воле и мнению самих военных.
— Получается, люди до сих пор не знают фамилий тех, кто проявил эту инициативу?
— Думаю, узнаем еще. Все можно найти в архивах. Полагаю, многие отставные высокопоставленные военные, гражданские руководители и работники ЦК КПСС многое об этом знают и еще скажут свое слово.
— Так что же все-таки можно было считать концом войны, исходя из поставленных вам задач?
— Таких критериев вообще не было. Они менялись по ходу военных действий. Во время ввода войск были довольно наивные настроения: противник несерьезный, разберемся с басмачами и уйдем.
Потом все начало меняться. В 1982-м я понимал уже, что мы ввязались в гражданскую войну, встали на одну из ее сторон.
Официально нам поставили задачу помочь афганскому народу построить Демократическую Республику Афганистан. Но это задача без четкого конца, как видите. Помогать можно бесконечно, а новое государство так и не будет построено. И вскоре многие настроились на постоянное присутствие, как в Группе советских войск в Германии. Строились мы капитально — университеты, аэродромы. Ощущение было, что навсегда.
Разумеется, наверху были совсем другие задачи. Оказание интернациональной помощи было их прикрытием. Уже потом, когда мы с товарищами все это анализировали, стали понимать, что Советский Союз изрядно напугала Исламская революция в Иране — боялись, что процесс перекинется на Среднюю Азию и Казахстан. Разумеется, и сами события в Афганистане испугали наше очень постаревшее политбюро.
Кроме того, это мое личное мнение, наши сотрудники КГБ действительно верили, что США имеют реальные планы разместить там свои вооружения.
С военной точки зрения это чистый бред, но чекисты попались на эту удочку и внесли свой вклад в этот тревожный настрой в верхах. А дряхлое руководство наше клюнуло.
Само предположение о том, что американцы собирались разместить войска и оружие в Афганистане, выглядит смехотворно. Какие «Першинги» там кто-то якобы хотел разместить? Сами афганцы их бы уничтожили, американская армия охранять бы их замучилась. Война во Вьетнаме закончилась в 1975-м, прошло всего четыре года. Ветераны ордена и медали на ступени Капитолия бросали. Политики в США были морально не готовы начать еще одну заморскую авантюру, в обществе тоже господствовали антивоенные настроения.
При этом накануне ввода войск Афганистан был от нас полностью зависим в самых важных областях. Я это понял и в академии, и общаясь с нашими советниками всех возможных специальностей. Почти все афганские офицеры учились и стажировались у нас, а также медики, учителя, преподаватели, строители и инженеры.
«Шурави» был самым желанным гостем в любом доме. После ввода войск все начало быстро меняться, конечно. Это решение вызвало политическую катастрофу. Мы это осознали в течение года. По глазам афганцев было видно, как нас встречали и провожали во время операций.
Первые серьезные боевые действия на уровне батальона мы начали в феврале 1980-го. Не применяли против нас серьезных систем оружия, тактика была примитивной. Потом с каждым месяцем нам было все сложнее и сложнее.
Пришло и понимание, что воюем со всем миром, глядя на поставлявшееся моджахедам оружие и связь. Но и это не главное.
Мы увидели, что население против нас. Очень скоро мы уже не могли ходить пешком там, где еще вчера с одним пистолетом ходили.
Например, в Чарикар и Гульбахар в 1979-м и 1980-м на УАЗе ездили. В 1980-м первым погиб командир нашего рембата по дороге из Баграма в Кабул. Всем стало ясно — дружба закончилась.
— Судя по воспоминаниям министра обороны Макнамары, организовавшего действия армии во Вьетнаме, верховное командование на каждом этапе полагало, что для полного успеха не хватает немного дополнительных войск. И каждый год контингент увеличивался, дойдя в конце концов с 23 тысяч до 540 тысяч. И все равно не хватило.
— Точно по такому же пути и мы шли. Поэтому многие с Вьетнамом эту войну и сравнивают. Ведь первые подразделения появились летом 1979-го. Первый батальон 345-го полка в Баграме появился в июле того же года. Потом Амин просил увеличить численность. Недаром же с самого начала официально решили назвать наш контингент ограниченным. Верили, что небольшими силами справимся. Потом ввели еще, еще и еще — и так до 1985-го увеличили численность до 115 тысяч.
А как вели себя афганцы? Они, вплоть до последнего солдата, рассуждали одинаково: раз вы зашли, значит, это вам надо, вот вы и воюйте. А ведь все должно было быть наоборот. Наши командиры должны были им сказать: это ваша страна, решайте свои проблемы, а мы, если надо будет, поддержим вас авиацией и артиллерией.
— Заболевших инфекционными заболеваниями в Афганистане было очень много. Потери от болезней были больше, чем боевые, как у союзников в Крымскую войну. Ваше мнение — почему это положение не исправили за 9 лет?
— Просто не были готовы. Проблема номер один — питьевая вода — так и не была решена. Делайте что хотите, но солдата, который две недели ходит по горам, водой обеспечьте. В захваченных караванах мы не раз находили небольшие питьевые трубки с начинкой, обеззараживающей воду. А нам давали только хлорные таблетки, они придавали воде отвратительный запах, и ждать их действия перед питьем надо было 40 минут. Мы пили воду из каменных ниш через тростинку, чтобы не поднять муть со дна.
За 9 лет войны советское военное руководство так и не смогло обеспечить солдат в Афганистан достаточным количеством питьевой воды. Фото: Виктор ХабаровЗа 9 лет войны советское военное руководство так и не смогло обеспечить солдат в Афганистан достаточным количеством питьевой воды. Фото: Виктор Хабаров
А мой товарищ позднее посетил латвийскую роту, действовавшую в Афганистане в составе международной коалиции. Там в центре лагеря на столах лежит еда в соответствии с национальными привычками военных: гамбургеры — для американцев, строганина — для норвежцев, мексиканская еда, кола, фанта и просто бутилированная вода. И все это можно есть и пить в любое время суток неограниченно.
А помните, как нам сбрасывали воду с вертолетов в резиновой шине, забитой деревянной пробкой или в перевязанных штанах комплекта химзащиты?
Отвечало за это руководство Вооруженных сил. Тыловые службы абсолютно не были готовы к той войне ни в одной сфере, начиная с формы одежды и кончая питанием.
Тушенку порой в горы давали, хранившуюся с 50-х годов, — ее есть было невозможно. Ну как можно было в этих сапогах ходить по камням? Как можно было ходить в этих портупеях, но без спальных мешков? Ни нормального пайка, ни нормальной формы — солдаты и офицеры за свой счет покупали себе кроссовки. Где-то с 1984-го кое-что начали менять, но не до конца.
«Первое — вернуться домой живыми. Второе — вернуться людьми»
«Первое — вернуться домой живыми. Второе — вернуться людьми»
Война в Афганистане: воспоминания журналиста Михаила Кожухова
— Значит, вы знакомы с опытом войск коалиции во главе с США, находящихся в Афганистане с 2002-го?
— Да, вот как история повернулась! Я, когда ездил на мероприятия с ветеранами Литвы и Латвии (а от этих стран в Афганистан тоже отряды послали), так их лидеров и спросил: «За что же вы нас критиковали на Съезде народных депутатов в 1989-м? Сами-то что вы там сейчас делаете?»
Меня в Пентагон приглашали в 2010-м выступить. Просто просили рассказать о моем опыте, приобретенном в Афганистане. Они его уже семь лет грызли к тому времени — поняли, что что-то не то происходит. Туда ведь 63 страны свои подразделения посылали, количество военных превысило численный состав 40-й армии.
Советский опыт они позже начали изучать, разумеется. Мне в Пентагоне указали, что потери у нас были выше, чем у коалиции.
Я им открыл «страшную тайну» — тогда мы многих погибших от неосторожного обращения с оружием, в ДТП и в несчастных случаях оформляли как погибших в боевых действиях,
чтобы на родителей хотя бы какие-то, пусть даже чисто формальные, льготы распространялись и уважение общества. Так что есть в нашей статистике такой гуманистический изъян, каждый командир мои слова подтвердит.
Руслан Султанович Аушев — Герой Советского Союза, российский военный и общественный деятель, первый президент Ингушетии. Один из наиболее известных и авторитетных участников Афганской войны. 1983 год. Фото: В.Сварцевич /ТАССРуслан Султанович Аушев — Герой Советского Союза, российский военный и общественный деятель, первый президент Ингушетии. Один из наиболее известных и авторитетных участников Афганской войны. 1983 год. Фото: В.Сварцевич /ТАСС
Но важнее всего то, что мы сражались со всеми развитыми странами мира плюс Китай, если вспомнить все марки и системы оружия, всех советников, посланных туда, поставки продовольствия и все финансирование моджахедов. «А сегодня, — сказал я им, — и мы, и все остальные — за вас. Противник — изгои, им не то что советников и оружия — гвоздя ржавого никто не пришлет. Представьте на миг, что Россия или страны СНГ начали бы моджахедам помогать сегодня, как вы им помогали тогда. Представьте наши ПЗРК в их руках».
Прошло 40 лет, огромный срок, вооружения изменились фантастически. Армии коалиции используют в Афганистане на порядок лучшие средства индивидуальной защиты, беспилотники, спутниковые системы разведки и целеуказания, космическую связь, средства самой современной медицины. А у афганцев в руках все тот же автомат, гранатомет, винтовка и самодельное взрывное устройство.
Если оценивать чисто военный опыт коалиции, то поначалу они, как и мы, сильно недооценили проблемы. Думали, шашками всех порубают. А афганцы их стали подталкивать, как и нас, к ведению боевых действий своими силами. Потом американцы поняли, что это ошибка, и быстро встали по гарнизонам и начали делать то, что и мы должны были бы делать,— финансировать и строить афганскую армию.
Конечно, лучше всего бы нам было вообще туда не входить.
Можно было бы просто усилить группировку на границе с Афганистаном, если уж возникли тревоги по поводу их внутренних политических процессов. Надо было Туркестанский округ сделать из второразрядного первосортным, развернуть в Узбекистане и Таджикистане войска, как в Киевском округе. И все бы все поняли.
— В США принята огромная программа сохранения памяти о войнах, в которых они участвовали, особенно много архивов и программ поиска воспоминаний ветеранов вьетнамской войны — в каждом университете. С какими программами, частными и государственными, по сохранению воспоминаний ветеранов и документов Афганской войны вы сталкивались?
— Я был в свое время председателем Комитета по делам воинов-интернационалистов при Кабинете министров СССР. Потом исполнял похожие функции в СНГ до 2014 года. Одной из главных задач мы считали поиск без вести пропавших и военнопленных.
Один из самых ярких эпизодов этой драмы, малоизученный — события в Бадабере. Много раз ради этого ездил в США, просил их помочь в поиске через их возможности в Пакистане. В целом нам не повезло — только мы начали разворачивать свои планы на государственном уровне, как распался Советский Союз.
У правительств новых государств на первом месте стояли совсем другие задачи. Общественные организации ветеранов возникли, конечно, но они немного могли. В Америке, под Вашингтоном, есть лаборатория, где заняты розыском и идентификацией останков ветеранов Второй мировой, корейской, вьетнамской и всех остальных войн. Такие программы только государство может поддерживать. Там совсем другое отношение к ветеранам и памяти поколений.
Как у нас собирают документы и воспоминания об Афганской войне? Зайдите на YouTube или в «Одноклассники» — там полно воспоминаний, но их по личной инициативе составляют разрозненные ветераны. Могу рассказать о своем полке — наш офицер, командир отряда гранатометчиков Сергей Егоров на чистом энтузиазме ведет в «Одноклассниках» всю историю части с 1979-го по 1989-й. Большой молодец! На государственном же уровне нет программ, которые предусматривали бы выделение на эти цели специалистов по истории, архивам, поиску в Сети, библиотекарей.
Вот что бы я сделал не откладывая. После вывода войск многие части, в том числе самые прославленные, были выведены в ТуркВО и САВО. Я бы договорился с Узбекистаном, чтобы все знамена полков вернулись в Москву. Для военных это очень важно. Тогда можно было бы создать при Министерстве обороны структуру, которая могла бы хранить знамена и координировать работу ветеранских организаций. И под эгидой ее важнейшей задачей стала бы запись, сбор и научная обработка воспоминаний.
Это давно пора начинать, пока все еще живы и всё помнят. Еще лет 10–15 — и много важнейших фактов будет утрачено.
Многое можно сделать с использованием архивов Министерства обороны, в том числе в Подольске. И надо всячески поощрять встречи ветеранов частей, оказывать им организационную и финансовую помощь.
Поскольку у нас уже изданы военными историками многотомные истории Первой мировой и Второй мировой войн, надо начинать и работу над самой подробной историей Афганской войны. Очень хорошую книгу по истории Афганской войны написал генерал-майор Александр Ляховский, хотя это не академический труд. За рубежом тоже изданы работы на эту тему. В том числе — и воспоминания командиров отрядов моджахедов. Ну, понятно, у них своя интерпретация. Но ведь многие факты они могут, не имея источников, просто не знать и даже менять. Там свой интерес, а у нас свой. Эта работа тоже давно назрела. Я вообще поддерживаю все, что касается памяти и истории.
— Самым активным из ветеранских сообществ, если судить по количеству воспоминаний и публикаций, оказались именно афганцы. Участники войн в Чечне и других регионах не так заметны. Песни афганцев составляют основу фольклора ветеранов. Есть ли у вас объяснение?
— С песнями все понятно: мужчина раскрывается в самые тяжелые моменты, когда опасность рядом. Поэтому и популярны у нас военные и тюремные песни. А если говорить об активности поколения, надо себя спросить: почему после Великой Отечественной войны такого не было? У тех ветеранов меньше воспоминаний и поводов для стихов было? Да потому, что не было открытости в обществе.
Попробовали бы ветераны 150-й дивизии создать такую организацию, да еще издать мемуары! Их бы в НКВД всех отправили. Позволялась только, образно говоря, генеральская правда, тщательно отредактированная. А нам повезло, спасибо Горбачеву. Если бы не было перестройки, ни одной ветеранской общественной организации не было бы создано. А они и есть главные места хранения нашей памяти.
https://novayagazeta.ru/articles/2019/12/25/83292-nachalniki-mahali-shashkami-my-berlin-brali-a-vy-kishlak-vzyat-ne-mozhete
