А был ли на самом деле наиб Байсунгур ? И был ли он наибом ?8 Июл 2016
Номер газеты:
2016-07-08 №26
Автор:
Патимат Тахнаева
В современном четырёхтомном академическом издании «Истории Чечни с древнейших времён до наших дней» легендарный чеченский наиб Байсунгур Беноевский (1794–1861) представлен «известным наибом Беноевского общества» времён Кавказской войны, человеком, обладавшим «большим влиянием на других участников антиколониальной борьбы народов Северного Кавказа, включая имама Шамиля»1. Здесь же авторы академического издания без каких-либо ссылок на источники пересказывают сюжет, который стал «классическим» в биографии легендарного наиба, не единожды воспетый писателями2, бардами3 и живописцами4. По мнению авторов академического издания, «когда 25 августа 1859 года в Гунибе имам Шамиль сдался в плен, неистовый Байсунгур, потерявший в боях руку и ногу, отказался признать капитуляцию и удалился в родной аул, чтобы продолжать дело своей жизни»5.
О тяжёлых увечьях мужественного наиба – «одноглазого», «одноногого», «однорукого» – авторы не преувеличивают. Во всяком случае мы располагаем надёжными свидетельствами двух современников наиба – имама Шамиля и его сына ГазиМухаммада, записанными в июлеавгусте 1860 г. А. Руновским. По одному из них упоминается наиб беноевцев «Байсунгур по прозванию Биргез (одноглазый, кривой)»6, по другому – «важный человек… Байсунгур, отличавшийся знатностью рода и вместе с тем необыкновенным безобразием: рябой, одноглазый, с одной ногой, с одной рукой, искривлённой в дугу»7. По чеченским преданиям, «его привязывали к лошади кожаными ремнями, и не ведающий страха наиб, выхватывая единственной рукой шашку и сверкая единственным глазом, мчался в самую гущу врагов»8.
Возможно, этот драматический сюжет о чеченском наибе, который вырвался из осаждённого Гуниба в августе 1859го, получил широкое распространение после выхода в свет популярного исторического романа чеченского писателя А. Айдамирова «Долгие ночи» (Грозный, 1972), хотя впервые он был опубликован у П. А. Павленко в «Кавказской повести» (1957 г., журнал «Новый мир»). Ранее этот сюжет в литературе не прослеживается. Немногим позднее, но без какихлибо ссылок, этот сюжет как исторический факт был введён в научный оборот чеченским историком Долханом Хожаевым в несколько беллетризованном исследовании «Чеченцы в РусскоКавказской войне» (Грозный, 1998). По Д. Хожаеву решение имама Шамиля выйти к кн.Барятинскому из осаждённого Гуниба, «роковой шаг», сопровождалось «яростью и проклятием, брошенным вслед искалеченным наибом из Беноя»9.
Известна и опубликована переписка имама Шамиля времён Кавказской войны, но здесь не встречается имя легендарного чеченца10. По Д. Хожаеву в 1839 г., в конце августа, «бежал потерпевший поражение в Дагестане, но увенчанный в Ахульго славой мужественного воина Шамиль со своей семьёй и несколькими соратниками. Измученного имама Дагестана приютил у себя Байсунгур»11. На самом деле Беной являлся лишь одним из пунктов в цепи селений, по которым следовал разбитый имам: Ахульго – Артлух – Алмак – Зандак – Даттых – Беной – Ведено – ГушКерт12. Историограф имама МухаммедТахир альКарахи о пребывании имама Шамиля в Беное писал: «Беноевцы оказали им гостеприимство и большое уважение. Беноевец, кунак Шамиля, приходил даже в Даттых, чтобы лично принять его как гостя. …Затем мюриды двинулись из Беноя и прибыли в село Ведено»13. МТахир альКарахи писал о сделанных тогда имамом назначениях: «Когда Шамиль прибыл в Беной и Ведено, к нему присоединились… Шуаиб из Центороя иДжавадхан из Дарго. …Шамиль назначил Шуаиба и Джавадхана наибами в тех двух краях»14. О Байсунгуре как о наибе Беноя или кунаке имама – ни слова. Вместе с тем, вне всякого сомнения, наиб Байсунгур являлся одним из активных участников сопротивления русским в Кавказскую войну.
Имя Байсунгура не прослеживается по русским источникам времён Кавказской войны. В 1838 г. ген.л. Фезев одном из рапортов выделил руководителей «непокорных чеченцев» Ичкерии (МуллаУди, Ташевхаджи) и, называя Беной как один из его центров, не упоминает в их числе имя Байсунгура15. Не встречается его имя в русских источниках и 1839 года. В частности, в рапорте ген.л. Граббе военному министру гр. Чернышеву от 10 мая 1839 г. непокорный Беной связан с именем Ташевхаджи16. Скорее всего, последний опирался в Беное на поддержку в лице Байсунгура. Имя Байсунгура не встречается в российских источниках и 1840 года, когда поднялась практически вся Чечня. В частности, он не упомянут в рапорте Граббе от 23 марта 1840 г., в котором перечислены имена чеченцев, возглавивших восставшее Ичкеринское общество, «начавших усиливать свои партии, собирать аманатов, ружья и продовольствие, обязывать их общей клятвою». Это – «Ташевхаджи, Шуаибмулла и Джевадхан»17.
По А. Руновскому, ГазиМухаммад рассказал ему об одном случае, который несколько проясняет положение Байсунгура в имамате в последние годы. Он произошёл незадолго до взятия русскими войсками Ведено в апреле 1859 г., когда «Шамиль получил известия, возбудившие в нём сомнение насчёт верности беноевцев; вследствие чего послал его с сильною партиею к Беною… взять аманатом самого важного, самого нужного для беноевцев человека. Этим важным человеком оказался Байсунгур, отличавшийся знатностью рода…»18. Трудно предположить, что имам Шамиль, отдавая этот приказ, не знал к тому времени, кто в Беное являлся «важным человеком». Байсунгур встретил приказ имама достойно: «Указывая на свои глаза, на руки и ноги, Байсунгур говорил ГазиМагомету: «Все эти раны и увечья я получил, сражаясь против русских, и теперь я уже больше никуда не гожусь. Подумай: не будет ли тебе стыдно, что ты возьмёшь в аманаты этакую дрянь? Возьмика лучше когонибудь другого, от кого можно ожидать проку больше, чем от меня». Но и сын имама вёл себя не менее достойно. Его ответ «заключал в себе и уважение к заслугам Байсунгура, и тонкую лесть, весьма искусно связавшую наружное его безобразие с внутренними достоинствами и с причинами, от которых безобразие произошло. Вообще же, из слов ГазиМагомета, Байсунгур должен был заключить, что его следует считать самым красивым молодцом во всём Дагестане. Таким обращением ГазиМагомет вызвал со стороны Байсунгура большое к себе расположение». Инцидент был исчерпан, имам Шамиль «объявил ему, что, убеждаясь его словами, он не хочет лишить беноевцев их храброго наиба; но имея надобность взять от них аманата, он считает в этом звании Байсунгура, которого оставляет дома, вполне доверяя его чести»19.
По русским источникам, аманатов из селений, подозреваемых в нежелании воевать, забирали не только из Беноя. В «Журнале военных действий с 6 по 12 мая 1859 г.» упоминаются ичкеринские аулы «Белетли, Саясан, Аллерой, Шуани и Гурдали», которые 9 мая прислали своих депутатов к «ген.м. Кемферту с изъявлением покорности и просьбою о помощи против КазиМагомы, который, явившись со значительною партией тавлинцев, требовал от них аманатов»20. На другой день Кемпферт двинулся со своим отрядом к аулу Гурдали, и ГазиМухаммад был вынужден отступить к Дарго.
Вскоре русские войска заняли позицию на горе КетимКорт, «куда явились депутаты от остальных аулов». Генерал Евдокимов писал: «Теперь вся Ичкерия покорена, и только в окрестностях Беноя в лесах осталась шайка абреков разных племён»21. Вскоре, спустя месяц, по «Журналу военных действий… с 12 по 22 июня 1859 г.», выясняется, что о непокорности Беноя свидетельствовали не только «шайка абреков», но и все её жители. Согласно рапорту гр. Евдокимова, к 12 июня «почти все аулы Ичкерии прислали от себя Кемферту депутации с изъявлением совершенной покорности», но «жители аула Беной и нескольких хуторов, лежащих… по верховьям реки Аксай… не последовали общему примеру»22. Несомненно, во главе непокорных «жителей села Беной» находится «самый важный для беноевцев человек» Байсунгур, хотя его имя вновь в документе не упомянуто. Беноевцы оказались практически единственными в Ичкерии, оказавшими сопротивление русским.
К тому времени, когда Беной всё ещё продолжал сопротивляться, к середине июня 1859 г., имам Шамиль находился уже в Дагестане, в обществе Гумбет – на левом берегу Андийского Койсу, в укреплении Килатль (возле аула Ичичали)23. По Абдурахману из Газикумуха, отступающего из Чечни имама сопровождали помимо членов семьи совсем немного сподвижников: «Мухаджиры из Чиркея и им подобные и солдаты, которые находились при нём в течение нескольких лет, перешедшие со стороны русских – пленные и перебежчики»24. МухаммадТахир альКарахи в известном историческом сочинении «Блеск дагестанских сабель…» писал: «Таким образом, все вилайеты Чечни, один за другим, подпали под власть русских. Из жителей этих вилайетов никто не ушёл с имамом, кроме одного наиба Османа и тех, кто был (ранее) с ним»25. Наибом Османом, по Абдурахману из Газикумуха, являлся чеченский «наиб Усман из Жалка», которого «имам любил за усердие при несении военной службы»26. Но и чеченский «наиб Усман из Жалка» не находился в числе тех, кто поднялся с имамом на Гуниб в июле 1859 г. По Абдурахману, когда «Шамиль покинул Чечню и перешёл в Дагестан, этот наиб со своей семьёй отправился с ним, но когда Шамиль поднимался на гору Гуниб, Шамиль вернул его с дороги к себе на родину, стыдясь за его большую семью и малых детей»27. Однако, по мнению Д. Хожаева, наиб Байсунгур мог присоединиться к имаму на Гунибе и несколько позже, когда «Байсунгур с родственниками, следуя своему обету газавата и присяге на верность имаму, двинулся на помощь Шамилю в горный Дагестан28. Но это всего лишь предположение, не подкреплённое автором источника, как и другое его предположение: «Шамиль покидает Чечню, вместе с ним уходит в горный Дагестан и непокорный Байсунгур со своим отрядом»29.
Известен ряд письменных источников, сочинений местных дагестанских авторов – современников и непосредственных участников событий на Гунибе в августе 1859 года (Абдурахман из Газикумуха, Гаджи Алииз Чоха, Дибир Инквачилав, МухаммадТахир алКарахи, Хайдарбек из Гиничутля)30. Ни в одном из этих сочинений не упоминается имя чеченца Байсунгура – ни в числе тех, кто вырвался на Гуниб в ночь с 29 на 30 июля 1859 г.31, ни в числе тех, кто занимал ключевые позиции в обороне Гуниба, «совете асхабов» имама или участвовал в сражении.
По словам наиба Дибира Инквачилава, осаждённые на Гунибе горцы располагали небольшими силами, «двумятремястами людей, полуголодных и плохо вооружённых»33.
По Абдурахману из Газикумуха, войско имама на Гунибе составляло «менее трёхсот воинов». Гаджи Али не называет общее число мюридов на Гунибе, но упоминал, что имама из Ичичали на Гуниб сопровождали 40 мюридов34. МухаммедТахиру альКарахи писал, что с вырвавшимся на Гуниб имамом Шамилём и его ближайшими сподвижниками было «около двухсот сражающихся ополченцев»35. Практически каждый горец был на виду и на счету. «Затеряться» в их числе, тем более известному чеченскому наибу со своим отрядом в «30 сабель», было сложно.
По Дибиру Инквачилаву, «коменданту Гуниба» (по М. Алиханову) и «управляющему делами тех, кто находился на Гунибе» (по Х. Геничутлинскому)36, при организации обороны Гуниба были учтены места, «которые внушали опасение и требовали постоянного наблюдения». Таковых, по его мнению, было семь: «Первое из них лежало против Ругуджи, два следующих – против Куяды (с запада), затем целых три – со стороны Хоточа и Хиндаха и, наконец, последнее – со стороны нижнего уступа, где теперь расположено русское укрепление»37. По местным источникам поимённо известно, кому была поручена охрана подступов к Гунибу и кто находился на его укреплённых позициях– Байсунгура в их числе нет. Один из куядинских подъёмов занимал «кудалинец Амирасул Магома с 7 мюридами», другой – двоюродный брат ШамиляИбрагим с 5 мюридами. Над ругуджинским подъёмом позиции занимал «уркачинец Муртаза с 20 муридами»38. Один из хоточинских подъёмов был поручен сыну имама ГазиМухаммаду с 25 мюридами, другой – чохцу МусаХаджияву с 5 мюридами, хиндахский подъём занимали четверо гунибцев. Наиболее вероятный пункт нападения русских, подъём с нижней террасы Гуниба, был укреплён завалом со 124 бойницами и 4 орудиями. Обороной этого важнейшего пункта руководил сам имам Шамиль с 40 мюридами («которые к ночи уменьшались до 15, так как были ещё другие места, требовавшие ночных караулов»)39.
15 августа, когда кольцо блокады Гуниба уже замкнулось, на вопрос имама, «известна ли ему точная цифра людей, на которых мы можем положиться», гунибский наиб Инквачилав ответил: «Всех людей, более или менее пригодных для обороны, у нас только 322 человека, из коих 247 – жители Гуниба, а 85 – мюриды и пришлые из разных частей Дагестана»40. В распоряжении гунибского наиба находились ещё «33 беглых солдата, которые употреблялись только на работы завалов», о которых позже с некоторым сожалением вспоминал: «Несмотря на мои настояния, Шамиль не решился дать им оружие»41. В общей сложности расклад имеющихся в наличии сил по основным диспозициям укрепления, выполненный гунибским наибом Инквачилавом, давал число защитников в 116 человек. К ним следует прибавить «половину гунибского населения», которых Инквачилав выделял отдельно (они занимали хоточинские и хиндахские подъёмы).
По Абдурахману из Газикумуха, наиба Байсунгура нет в числе членов «совета асхабов» имама, созванного на обсуждение ультиматума главнокомандующего 21 августа42. Абдурахман поимённо перечисляет членов совета, состоявшего из «товарищейприверженцев» имама – «серьёзным учёным хаджи Ибрагимом – мухаджиром из Абадзеха, любимцем имама в Дарго; учёным мухаджиром хаджи Насруллахом Кюринским из Кепира; мухаджиром хаджи Хайруллахом из Герата, учёным Хаджиали, сыном Малика из Чоха, старым наибом мухаджиром Микик Муртазаали из Чиркея, наибом Дибиром Аварским и другом имама с малых лет мухаджиром Юнусом из Чиркея»43. По Инквачилаву имя Байсунгура также не упомянуто в числе тех, кто входил на осаждённом Гунибе в «совет около 10 человек, наиболее известных и почитаемых»44. Между тем советский писатель П. А. Павленко в своей повести «Шамиль» (1942) смело ввёл Байсунгура в «совет асхабов», правда, значительно сократив его число: «Дебир Андийский да Дебир Хунзахский, НурМагомет Согратлинский, одноглазый и однорукий Байсунгур Беноевский да два сына – вот весь его штаб»45.
Не встречается имя Байсунгура в многочисленной русскоязычной мемуарной литературе и официальных источниках, описывающих переговорный процесс уже собственно на Гунибе46. Выход имама Шамиля к кн.Барятинскому подробно описан у очевидцев как с той, так и с другой стороны. В частности, у горцев, непосредственно присутствовавших при этом событии – у ГаджиАли, Абдурахмана, Инквачилава. Вновь ни один из них не упоминает Байсунгура. По местным источникам, имам Шамиль вышел к кн. Барятинскому из осаждённого аула с намерением продолжить прерванные им переговоры о мире, поддавшись многочисленным уговорам и просьбам осаждённых пойти на этот шаг. По местным источникам имам согласился выйти к главнокомандующему «только при условии… что генерал даст ему и тем, кто захочет идти с ним, свободно уйти в Мекку» (предложения ультиматума от 21 августа). Последний участник переговоров, полковник Лазарев, который «вывел» имама из осаждённого аула, позже в своих опубликованных воспоминаниях не считал нужным скрывать, что он ввёл имама в заблуждение, буквально выманив его из аула47. Когда вышедший к кн. Барятинскому для продолжения переговоров имам Шамиль услышал от него, что отныне он военнопленный, «он был поражён… Обратясь к полковнику Лазареву, он сказал: «Ты обманул меня». Лазарев невозмутимо отвечал: «Успокойся, вспомни, что там были мои слова, здесь приказания главнокомандующего…»48.
Другое широко известное предание о том, что «после того как Шамиль сдался в плен, Байсунгур, прорвав окружение, ушёл в Чечню»49, не выдерживает никакой критики, даже не обращаясь к источникам, если иметь представление о ландшафте Верхнего Гуниба, о расположении на нём аула Гуниба и о том количестве войск, плотно замкнувших его в кольцо.
...чеченцев на Гунибе не было вовсе. Так Мухаммад-Тахир ал-Карахи в одном из пунктов последней — 84-й — главы своего труда, озаглавленной «Чеченец-единоверец», сообщает: «Из всех чеченцев только один не покинул имама и сопровождал его в Нагорный Дагестан». Позднее Шамиль отпустил его из Хунзаха домой. Наконец, прорываться из Гуниба было попросту некуда, так как Чечня была завоевана еще в 1858 году(и только последний оплот имама в Ичкерии — Ведено — пал в апреле 1859 года),
Спустя год после событий на Гунибе в августе 1859 г., в Калуге в августе 1860 г. в семье имама вспоминают Байсунгура. Связано это было с возвращением из поездки в Дагестан сына имама ГазиМухаммада, который привёз с собой «из Кавказа разные новости», в числе которых «были некоторые подробности о последних событиях в Ичкерии и Чечне»50. В рассказе о беноевских событиях он вспоминает об «известном наибе Байсунгуре, решившемся умереть, но не сдаваться»51. По А. Руновскому, тогда же имама в Калуге посетил ашильтинский старшина «Магомет Нуричаев», который в рассказе о беноевских событиях назвал «руководителями этих движений трёх бывших наибов Шамиля – Байсунгура, Атабая и Умму»52.
В связи с событиями 1860 г. Д. Хожаев приводит ещё одно безосновательное предание, в котором вновь противопоставляются наиб Байсунгур и «бывший» имам. Согласно этому преданию, «бывший имам Шамиль по настоянию царя написал ему письмо, укоряя его в том, что тот напрасно губит людей в безнадёжной борьбе, ибо силы царя неисчислимы. Байсунгур послал Шамилю ответ, в котором со свойственной ему резкостью и прямотой заявил, что Шамиль опозорил себя навеки тем, что променял борьбу за свободу на плен и рабство, и что он, Байсунгур, пока жив, будет сражаться за свободу своего народа»53.
Замечу, о переписке имама и наиба известно только по этому преданию. Между тем вся калужская переписка имама Шамиля, военнопленного (а она контролировалась) прослеживается по архивному фонду канцелярии Калужского губернатора (ГАКО), поскольку по «Инструкции приставу о надзоре за Шамилём» от 9 октября 1859 г. «все письма, которые будут получаться в Калуге на имя Шамиля или его семейства, пристав обязан доставлять чрез начальника губернии, в Петербург к военному министру, равно как и письма, которые от Шамиля или его семейства будут посылаемы на Кавказ, должны быть тем же путём доставляемы в Петербург»54. В частности, калужская переписка «бывшего» имама с бывшими чеченскими наибами ссыльными, Атабаем и Уммой Дуевым, датирована 1862–1868 годами55. Также известно, что какиелибо тайные письма со стороны имам Шамиль отказывался принимать: «В июле 1861 г. сын Шамиля Кази Магома, прогуливаясь возле своего дома, встретил неизвестного казанского татарина… который поспешно вручил ему письмо… из Константинополя… содержание его слишком важно и секретно, чтобы доверить его почте»; когда ГазиМухаммад принёс это письмо отцу, тот «сделал ему выговор за принятие корреспонденции без посредства пристава» и отдал письмо последнему56.
Как уже упоминалось, в русских источниках имя Байсунгура впервые появится лишь в мае 1860 г. в связи со вспыхнувшими волнениями в Чечне. Из переписки о восстании в Ичкерии в мае 1860 г. канцелярии начальника Терской области: «В мае подстрекаемые Байсунгуром к новому неповиновению бежали из разных аулов обратно в Беной. Байсунгур принял над ними начальствование, поставив одного из них, Султан Мурата, наибом, и начал явно подстрекать к восстанию жителей других аулов, посылая зачинщикам чалмы жёлтого цвета, означавшие власть наиба, провозглашая себя имамом»57. Но имя «наибаимама» Байсунгура не успеет в них «примелькаться», поскольку восстание вскоре будет подавлено. 16 февраля 1861 г. Байсунгур был схвачен58. О его пленении, случившемся в результате короткого сражения, в рапорте от 18 февраля 1861 г. начальник войск Зандакского наибства майор Муравьёв писал: «Узнав наконец положительно через доверенных мне лиц и лазутчиков о месте пребывания Байсунгура, Султан Мурата с их шайками… я выступил 16 числа… Они были тотчас сбиты, оставив одного раненого и двух пленных, в том числе Байсунгура, виновника возмущения»59. Военнополевой суд приговорил Байсунгура к смертной казни через повешение, приговор был приведён в исполнение, тело тайно предано земле.
Таким образом, «исторический» факт присутствия наиба Байсунгура на Гунибе в августе 1859 г. выступает не более чем вымыслом, поскольку предание не находит подтверждения ни в местных, ни в российских источниках (штабной и официальной военной корреспонденции, многочисленных воспоминаниях современников, участников осады и др.). Таким же образом не выдерживает критики другое предание о письме наиба Байсунгура из Беноя в Калугу пленённому имаму. ]§[
http://maxpark.com/community/5652/content/5330751=======================================
Наиб Байсунгур из Беноя: современные мифологемы и исторические реалииВВЕДЕНИЕ
В современном четырехтомном академическом издании «Истории Чечни» (2013) легендарный чеченский наиб Байсунгур Беноевский (1794-1861) представлен «известным наибом Беноевского общества» времен Кавказской войны, человеком, обладавшим «большим влиянием на других участников антиколониальной борьбы народов Северного Кавказа, включая имама Шамиля» [Akhmadov Sh. B. (red.) Istoriya Chechni s drevneishikh vremen do nashikh dnei. Groznyi: Groznenskii rabochii; 2013. T. 3, с. 395]. Здесь же авторы без каких-либо ссылок на источники пересказывают сюжет, который стал «классическим» в биографии легендарного наиба, не единожды воспетый писателями (П. Павленко [2. Pavlenko P. A. Kavkazskaya povest'. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1966], А. Айдамиров [Aidamirov A. Ekha bu'isanash = Dolgie nochi. 2-e izd. Groznyi: Kniga; 1972], М. Гасаналиев [Gasanaliev M. Pervaya Kavkazskaya voina (1817-1864). 2-e izd. Makhachkala; 2011]), бардами (Т. Муцураев «Наиб Байсунгур», «Гуниб»; И. Алимсултанов «Гуниб», «Пленение имама Шамиля») и живописцами (Э. Сапаров «Гуниб (прорыв)», У. Мижев «Байсангур Беновский» (2002), Х. Исаев «Раздор») - Байсунгур, находясь в осажденном Гунибе, бросает в спину «сдающегося в плен» имама упреки в трусости, проклятия, прорывается сквозь цепь солдат и покидает Гуниб с целью продолжить борьбу. Авторы «Истории Чечни» писали: «Когда 25 августа 1859 года в Гунибе имам Шамиль сдался в плен, неистовый Байсунгур, потерявший в боях руку и ногу, отказался признать капитуляцию и удалился в родной аул, чтобы продолжать дело своей жизни» [Akhmadov Sh. B. (red.) Istoriya Chechni s drevneishikh vremen do nashikh dnei. Groznyi: Groznenskii rabochii; 2013. T. 3, с. 395]. В 2010 г. чеченские историки Ш. А. Гапуров и А. В. Бакашов вновь повторили этот сюжет в научной публикации: «Байсунгур Беноевский, бывший наиб Шамиля... Он был с имамом до последнего и ушел из Гуниба, прорвавшись через окружение царских войск» [Gapurov Sh. A., Bakashov A. V. Vosstanie v Ichkerinskom okruge Chechni v 1860-1861 gg. (Benoiskoe vosstanie). Vestnik Akademii nauk Chechenskoi Respubliki. 2010;(1): с. 109].
Говоря о тяжелых увечьях мужественного наиба - «одноглазого», «одноногого», «однорукого», - авторы, по всей видимости, не преувеличивают. Во всяком случае, мы располагаем надежными свидетельствами двух современников наиба - имама Шамиля и его сына ГазиМухаммада, записанными в июле-августе 1860 г. А. Руновским. В одном из них упоминается наиб бено- евцев «Байсунгур по прозванию ”Биргез” (одноглазый, кривой)»1, в другом - «важный человек. Байсунгур, отличавшийся знатностью рода и вместе с тем необыкновенным безобразием: рябой, одноглазый, с одной ногой, с одной рукой, искривленной в дугу»2. По чеченским преданиям, «его привязывали к лошади кожаными ремнями, и не ведающий страха наиб, выхватывая единственной рукой шашку и сверкая единственным глазом, мчался в самую гущу врагов» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 228].
Возможно, этот драматический сюжет о чеченском наибе, который вырвался с осажденного Гуниба в августе 1859-го, получил широкое распространение после выхода в свет популярного исторического романа «Долгие ночи» чеченского писателя А. Айдамирова [Aidamirov A. Ekha bu'isanash = Dolgie nochi. 2-e izd. Groznyi: Kniga; 1972], хотя впервые он был опубликован у советского писателя П. А. Павленко в «Кавказской повести»3. Ранее этот сюжет в литературе не прослеживается. Любопытно, что П. А. Павленко в исторической повести «Шамиль» лишь в одном предложении упоминает об «одноглазом и одноруком наибе Беноя Бойсунгуре», который входил в состав «верховного штаба» имама после потери Чечни [Pavlenko P. A. Shamil'. Makhachkala: Daggosizdat; 1942, с. 179]. В 1933 г. писатель выезжал в Дагестан для сбора материала, был в Гунибе. Но сюжет о чеченском наибе, бросающем упрек в спину «сдающегося в плен» имама, у него появится только в 1957 г.: «Если уйдет к ним [русским] - проклянем! - сказал Байсунгур. На одно мгновение задержал имам - под взглядом Байсунгура - коня у моста и затем смелым аллюром пронесся меж солдат и мюридов, дерущихся на мосту. ”Проклят будешь Аллахом!” - Это крикнул Байсунгур, и острый, тонкий, плачущий крик его пронесся над многими» [Pavlenko P. A. Kavkazskaya povest'. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1966, с. 252]. Позднее, но без каких-либо ссылок, этот сюжет как исторический факт был введен в научный оборот чеченским историком Долханом Хожаевым в несколько беллетризованном исследовании «Чеченцы в русско-кавказской войне» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998]. По Хожаеву, решение имама Шамиля выйти к кн. Барятинскому из осажденного Гуниба, «роковой шаг», сопровождалось «яростью и проклятием, брошенным вслед искалеченным наибом из Беноя» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 86].
По Д. Хожаеву, в 1839 г., в конце августа, «бежал потерпевший поражение в Дагестане, но увенчанный в Ахульго славой мужественного воина Шамиль со своей семьей и несколькими соратниками. Измученного имама Дагестана приютил у себя Байсунгур» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 227]. Ичкерийский Беной являлся одним из пунктов в цепи селений, по которым следовал разбитый имам: Ахульго - Артлух - Алмак - Зандак - Даттых - Беной - Ведено - Гуш-Керт. Мухаммед-Тахир аль-Карахи о пребывании имама Шамиля в Беное писал: «Остановились в селении Байян. Жители этого селения также чествовали и угощали их. Хозяин, принявший в гости Шамиля, даже приходил в Таттахи для того, чтобы пригласить его к себе в гости. Там после 20 раджаба родился Мухаммед Шафи, сын Шамиля. На седьмой день его рождения была принесена положенная жертва [зарезан в честь рождения баран]. Затем вышли из Байяна и остановились в селении Видан [Ведено]». М.-Тахир аль-Карахи писал о сделанных тогда имамом назначениях: «Когда Шамиль проходил по селениям Байян и Видану, с ним встретились известный храбрец Шуайб ац-Цамутури и Джавад-хан ад-Дарги... Шамиль поставил их наибами в тех двух округах.» [Barabanov A. M. (per.), Krachkovskii I. Yu. (red.). Khronika Mukhammeda Takhira al-Karakhi o dagestanskikh voinakh v period Shamilya. M.; L.: Izd-vo AN SSSR; 1941, с. 121]. О том, что Джаватхан был назначен тогда наибом Беноя, пишет в своей хронике другой современник ИманМухаммад Гигатлинский [Aitberov T. M., Dadaev Yu. U. Khronika Imanmukhammada Gigatlinskogo ob istorii imamata. Makhachkala: Format; 2010, с. 116]. О Байсунгуре как о наибе Беноя или кунаке имама - ни слова. Вместе с тем, вне всякого сомнения, наиб Байсунгур являлся одним из активных участников сопротивления русским в Кавказскую войну.
«ВАЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК» ИЗ БЕНОЯ: В ДОКУМЕНТАХ НЕ ЗНАЧИТСЯ...В настоящее время известна и опубликована значительная переписка имама Шамиля времен Кавказской войны, но здесь не встречается имя легендарного чеченца Байсунгура [Gadzhiev V. G., Ramazanov Kh. Kh. (sost.). Dvizhenie gortsev Severo-Vostochnogo Kavkaza v 20-50-e gg. XIX veka. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1959]. Имя Байсунгура не прослеживается и по русским источникам того времени. В 1838 г. ген.-л. Фезе выделял руководителей «непокорных чеченцев» Ичкерии (Мулла-Уди, Ташев-хаджи) и, называя Беной одним из центров Ичкерии, ни разу не упоминал имя Байсунгура. Не встречается его имя в русских источниках 1839 г. В частности, в рапорте от 10 мая 1839 г. ген.-л. Граббе военному министру гр. Чернышеву непокорный Беной был связан с именем Ташев-хаджи. Скорее всего, последний находил в Беное поддержку в лице Байсунгура. Его имя не встречается в российских источниках и 1840 г., когда поднялась практически вся Чечня. Он не упомянут в рапорте Граббе от 23 марта 1840 г., в котором перечислялись имена чеченцев, возглавивших восставшее Ичкеринское общество, «начавших усиливать свои партии, собирать аманатов, ружья и продовольствие, обязывать их общей клятвою». Граббе называет руководителей восстания - «Ташев-хаджи, Шуаиб- мулла и Джевад-хан»4.
По А. Руновскому, ГазиМухаммад рассказал ему об одном случае, который несколько проясняет положение Байсунгура в имамате в последние годы. Он произошел незадолго до взятия русскими войсками Ведено в апреле 1859 г., когда «Шамиль получил известия, возбудившие в нем сомнение насчет верности Беноевцев; вследствие чего послал его с сильною партиею к Беною... взять аманатом самого важного, самого нужного для беноевцев человека. Этим важным человеком оказался Байсунгур, отличавшийся знатностью рода.». «Оказался»? Трудно предположить, что имам Шамиль, отдавая этот приказ, не знал к тому времени, кто в Беное являлся «важным человеком». Байсунгур встретил приказ имама достойно: «Указывая на свои глаза, на руки и ноги, Байсунгур говорил Гази-Магомету: “Все эти раны и увечья я получил, сражаясь против русских, и теперь я уже больше никуда не гожусь. Подумай: не будет ли тебе стыдно, что ты возьмешь в аманаты этакую дрянь? Возьми-ка лучше кого-нибудь другого, от кого можно ожидать проку больше, чем от меня”». Но и сын имама вел себя не менее достойно. Его ответ «заключал в себе и уважение к заслугам Байсунгура и тонкую лесть, весьма искусно связавшую наружное его безобразие с внутренними достоинствами и с причинами, от которых безобразие произошло. Вообще же, из слов Гази-Магомета, Байсунгур должен был заключить, что его следует считать самым красивым молодцом во всем Дагестане. Таким обращением Гази- Магомет вызвал со стороны Байсунгура большое к себе расположение». Инцидент был дипломатично исчерпан, сам имам Шамиль «объявил ему, что убеждаясь его словами, он не хочет лишить Беноевцев их храброго Наиба; но имея надобность взять от них аманата, он считает в этом звании Байсунгура, которого оставляет дома, вполне доверяя его чести»5.
По русским источникам, с начала апреля 1859 г. аманатов из селений, подозреваемых в нежелании воевать, забирали не только из Беноя. В «Журнале военных действий.» упоминаются ичкеринские аулы «Белетли, Саясан, Аллерой, Шуани и Гурдали», которые 9 мая прислали своих депутатов к «ген.-м. Кемферту с изъявлением покорности и просьбою о помощи против Кази-Магомы, который, явившись со значительною партией тавлинцев, требовал от них аманатов»6. На другой день ген.-м. Кемпферт двинулся со своим отрядом к аулу Гурдали, и ГазиМухаммад был вынужден отступить к Дарго. К 13 мая из 9 чеченских наибств имамата (Гехинское, Шалинское, Мичиковское, Ауховское, Ичкерийское, Чеберлоевское, Шубут, Нашхоевское и Шароевское) под властью имама не оставалось ни одного. Отдельные селения обществ Шарой, Шикарой и Чеберлой, а также селения Зандак, Энгеной и Беной отправили своих депутатов к командованию в июне и июле7. Генерал Евдокимов писал: «Теперь вся Ичкерия покорена и только в окрестностях Беноя в лесах осталась шайка абреков разных племен». Спустя месяц, по «Журналу военных действий.», о непокорности Беноя свидетельствовали не только «шайка абреков», но и все его жители. Согласно рапорту гр. Евдокимова, к 12 июня «почти все аулы Ичкерии прислали от себя ген.-м. Кемферту депутации с изъявлением совершенной покорности», но «жители аула Беной и нескольких хуторов, лежащих. по верховьям реки Аксай. не последовали общему примеру»8. Несомненно, во главе непокорных «жителей села Беной» находится «самый важный для беноевцев человек» Байсунгур, хотя его имя вновь в документе не упомянуто. Беноевцы были практически единственными в Ичкерии, оказавшими сопротивление русским летом 1859 г.
К тому времени, когда Беной продолжал сопротивляться, к середине июня 1859 г., имам Шамиль находился уже в Дагестане, в обществе Гумбет - на левом берегу Андийского Койсу, в укреплении Килатль [Gadzhiev V. G., Ramazanov Kh. Kh. (sost.). Dvizhenie gortsev Severo-Vostochnogo Kavkaza v 20-50-e gg. XIX veka. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1959, с. 674]. По Абдурахману из Газикумуха, отступающего из Чечни имама сопровождали, помимо членов семьи, совсем немного сподвижников: «Мухаджиры из Чиркея и им подобные, и солдаты, которые находились при нем в течение нескольких лет, перешедшие со стороны русских - пленные и перебежчики» [Abdurakhman al-Gazikumuki. Kratkoe izlozhenie podrobnogo opisaniya del imama Shamilya (Kaluga, 1281 g.kh.). M.: Vostochnaya literatura; 2002, с. 49]. Имама, который уже в конце июля покидал Килатль, сопровождали двое чеченцев, «ревностный наиб Осман ал-Джулаки ал-Чачани и Садуллах ал-Каки (наиб Гехи)» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 161]. По Мухаммад-Тахир аль-Карахи, когда «все вилайеты Чечни, один за другим, подпали под власть русских, из жителей этих вилайетов никто не ушел с имамом, кроме одного наиба Османа и тех, кто был [ранее] с ним» [8, с. 244]. Наибом Османом, по Абдурахману из Газикумуха, являлся чеченский «наиб Усман из Жалка», которого «имам... любил за усердие при несении военной службы», но и он не находился в числе тех, кто поднялся с имамом на Гуниб в июле 1859 г. Когда «Шамиль покинул Чечню и перешел в Дагестан, этот наиб со своей семьей отправился с ним, но когда Шамиль поднимался на гору Гуниб, Шамиль вернул его с дороги к себе на родину, стыдясь за его большую семью и малых детей» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 75]. Другой наиб, гехинский «Садуллах ал-Каки», по Д. Хожаеву, расстался с имамом задолго до Гуниба и позже, в 1860-е гг., вместе с ген.-м. Мусой Кундуховым возглавил переселение чеченцев и ингушей в Турцию. По мнению Д. Хожаева, наиб Байсунгур мог присоединиться к имаму на Гунибе и несколько позже, когда «с родственниками, следуя своему обету газавата и присяге на верность имаму, двинулся на помощь Шамилю в горный Дагестан». Но это всего лишь предположение, не подкрепленное автором источниками, как и другое его утверждение: «Шамиль покидает Чечню, вместе с ним уходит в горный Дагестан и непокорный Байсунгур со своим отрядом» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 85-86, 230].
Имам Шамиль, в апреле 1859 г. отступивший из Чечни в Дагестан, укрепившись в Гумбете, в конце июля был вынужден покинуть и эти позиции. В течение нескольких дней, преследуемый войсками и теснимый воинственно настроенным против него местным населением (ругуджинцы, куядинцы, телет- линцы), он буквально вырывался на Гуниб в ночь с 29 на 30 июля, а с 9 по 15 августа завершилась полная блокада Гуниба войсками по всей ее окружности (общим числом до 16 тыс. человек)9. Известен ряд письменных источников, сочинений местных дагестанских авторов - современников и непосредственных участников событий на Гунибе в августе 1859 г. (Абдурахман из Газикумуха, Гаджи Али из Чоха, Дибир Инквачилав, Мухаммад-Тахир ал-Карахи, Хайдарбек из Гиничутля) [Barabanov A. M. (per.), Krachkovskii I. Yu. (red.). Khronika Mukhammeda Takhira al-Karakhi o dagestanskikh voinakh v period Shamilya. M.; L.: Izd-vo AN SSSR; 1941; 14-17]. Ни в одном из этих сочинений не упоминается имя чеченца Байсунгура - ни в числе тех, кто вырвался на Гуниб в ночь с 29 на 30 июля 1859 г., ни в числе тех, кто возможно, прорвался на Гуниб до завершения ее блокады, ни в числе тех, кто занимал ключевые позиции в обороне Гуниба, находился в «совете асхабов» имама или участвовал в сражении.
По словам наиба Дибира Инквачилава, осажденные на Гунибе горцы располагали небольшими силами, «двумя-тремястами людей, полуголодных и плохо вооруженных» [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 316]. По Абдурахману из Газикумуха, войско имама на Гунибе составляло «менее трехсот воинов» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 165]. Гаджи Али не называет общее число мюридов на Гунибе, но упоминает, что имама из Ичичали на Гуниб сопровождали 40 мюридов [Gadzhi Ali. Skazanie ochevidtsa o Shamile. Makhachkala: In-t istorii, arkheologii i etnografii, In-t yaz., lit. i iskusstva im. G. Tsadasy; 1990, с. 63]. Мухаммед-Тахир аль-Карахи писал, что с вырвавшимся на Гуниб имамом Шамилем и его ближайшими сподвижниками было «около двухсот сражающихся ополченцев» [Barabanov A. M. (per.), Krachkovskii I. Yu. (red.). Khronika Mukhammeda Takhira al-Karakhi o dagestanskikh voinakh v period Shamilya. M.; L.: Izd-vo AN SSSR; 1941, с. 248]. Практически каждый горец был на виду и на счету. «Затеряться» в их числе, тем более известному чеченскому наибу со своим отрядом в «30 сабель» было бы сложно.
По воспоминаниям гунибского наиба Дибира Инквачилава, при организации обороны Гуниба были учтены места, «которые внушали опасение и требовали постоянного наблюдения». Таковых, по его мнению, было семь: «Первое из них лежало против Ругуджи, два следующих - против Куяды (с запада), затем целых три со стороны Хоточа и Хиндаха и, наконец, последнее - со стороны нижнего уступа, где теперь расположено русское укрепление» [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 311]. По местным источникам поименно известно, кому была поручена охрана подступов к Гунибу, и кто находился на его укрепленных позициях - Байсунгура в их числе нет. Один из куядинских подъемов занимал «кудалинец Амирасул Магома с 7 мюридами», другой - двоюродный брат Шамиля Ибрагим с 5 мюридами. Над ругуджинским подъемом позиции занимал «уркачинец Муртаза с 20 муридами» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 166]. Один из хоточинских подъемов был поручен сыну имама ГазиМухаммаду с 25 мюридами, другой - чохцу Муса-Хаджияву с 5 мюридами, хиндахский подъем занимали 4 гунибцев. Наиболее вероятный пункт нападения русских, подъем с нижней террасы Гуниба, был укреплен завалом со 124 бойницами и 4 орудиями. Обороной этого важнейшего пункта руководил сам имам Шамиль со 40 мюридами («которые к ночи уменьшались до 15, так как были еще другие места, требовавшие ночных караулов») [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 311-316]. Чеченский наиб не упомянут ни у одного автора в числе защитников Гуниба, тогда как каждый мюрид-воин был на счету.
К 15 августа, когда кольцо блокады Гуниба уже замкнулось, на вопрос имама, «известна ли ему точная цифра людей, на которых мы можем положиться», гунибский наиб Инквачилав ответил: «Всех людей, более или менее пригодных для обороны, у нас только 322 человека, из коих 247 - жители Гуниба, а 85 - муриды и пришлые из разных частей Дагестана». В распоряжении гунибского наиба находились еще «33 беглых солдата, которые употреблялись только на работы завалов», о которых позже с некоторым сожалением вспоминал: «Несмотря на мои настояния, Шамиль не решился дать им оружие» [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 316]. В общей сложности расклад имеющихся в наличии сил по основным диспозициям укрепления, выполненный гунибским наибом Инквачилавом, давало число защитников в 116 человек. К ним также следует прибавить «половину гунибского населения», которых Инквачилав выделял отдельно (они занимали хоточинские и хиндахские подъемы).
По Абдурахману из Газикумуха, наиба Байсунгура нет в числе членов «совета асхабов» имама, созванного на обсуждение ультиматума главнокомандующего 21 августа. Абдурахман поименно перечисляет «товарищей-приверженцев» имама, с которыми тот держал совет: «серьезным ученым хаджи Ибрагимом - мухаджиром из Абадзеха, любимцем имама в Дарго; ученым мухаджиром хаджи Насруллахом Кюринским из Кепира; мухаджиром хаджи Хайруллахом из Герата, ученым Хаджиали, сыном Малика из Чоха, старым наибом мухаджиром Микик Муртазаали из Чиркея, наибом Дибиром Аварским, и другом имама с малых лет мухаджиром Юнусом из Чиркея» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 167]. По Инквачилаву, имя Байсунгура также не упомянуто в числе тех, кто входил на осажденном Гунибе в «совет около 10 человек, наиболее известных и почитаемых» [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 301, 308]. Между тем советский писатель П. А. Павленко в своей повести «Шамиль» смело ввел Байсунгура в «совет асхабов», правда, значительно сократив его число: «Дебир Андийский, да Дебир Хунзахский, Нур-Магомет Согратлинский, одноглазый и однорукий Байсунгур Беноевский да два сына - вот весь его штаб» [Pavlenko P. A. Shamil'. Makhachkala: Daggosizdat; 1942, с. 142].
Не встречается имя Байсунгура в многочисленной русскоязычной мемуарной литературе и официальных источниках, описывающих переговорный процесс уже собственно на Гунибе10. Выход имама Шамиля к кн. Барятинскому подробно описан у очевидцев как с той, так и с другой стороны. В частности, у горцев, непосредственно присутствовавших при этом событии, - у Гаджи-Али, Абдурахмана, Инквачилава. Вновь ни один из них не упоминает наиба Байсунгура. Другое широко известное предание о том, что «после того, как Шамиль сдался в плен, Байсунгур, прорвав окружение, ушел в Чечню» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 232], не выдерживает никакой критики. Даже не обращаясь к источникам - достаточно иметь представление о горе Гуниб, ландшафте Верхнего Гуниба, расположении на нем маленького одноименного аула Гуниба и количестве войск, о 10 тыс. человек, замкнувших его в плотное кольцо [Zisserman A. L. Fel'dmarshal knyaz' A. I. Baryatinskii (1815-1879). M.: Universitetskaya tipografiya; 1890. T. 2, с. 292-293].
КАЛУЖСКАЯ ПЕРЕПИСКА ИМАМА ШАМИЛЯ: ЧТО ПРИПИСЫВАЕТСЯ БАЙСУНГУРУСпустя год после событий на Гунибе, в Калуге в августе 1860 г. в семье имама вспоминают Байсунгура. Связано это было с возвращением из поездки в Дагестан сына имама ГазиМухаммада, который привез с собой «из Кавказа разные новости», в числе которых «некоторые подробности о последних событиях в Ичкерии и Чечне»11. К тому времени, весной 1860 г., в Ичкерии вспыхнуло восстание горцев, и его центром стало селение Беной. Его жители (до 280 семей) не желали мириться с их насильственным переселением на равнину. За проявленную ими непокорность в мае - июле 1859 г. власти отправили против них карательную экспедицию, беноевцы приготовились к защите своего селения, во главе их стоял бывший наиб имама - Байсунгур [Gapurov Sh. A., Bakashov A. V. Vosstanie v Ichkerinskom okruge Chechni v 1860-1861 gg. (Benoiskoe vosstanie). Vestnik Akademii nauk Chechenskoi Respubliki. 2010;(1):109-116, с. 109]. В рассказе о беноевских событиях ГазиМухаммад вспоминал об «известном наибе Байсунгуре, решившемся умереть, но не сдаваться». Имам Шамиль подтверждал: «Я его хорошо знаю, он ни за что не изменит своему слову»12.
По А. Руновскому, в то же время имама в Калуге посетил ашильтинский старшина Магомет Нуричаев, который в рассказе о беноевских событиях назвал «руководителями этих движений трех бывших наибов Шамиля - Байсунгура, Атабая и Умму»13. В связи с событиями ичкерийского восстания 1860 г. Д. Хожаев в своем исследовании привел еще одно безосновательное предание, в котором вновь были противопоставлены наиб Байсунгур и «бывший» имам. Согласно этому преданию, «бывший имам Шамиль по настоянию царя написал ему [Байсунгуру] письмо, укоряя в том, что тот напрасно губит людей в безнадежной борьбе, ибо силы царя неисчислимы. Байсунгур послал Шамилю ответ, в котором со свойственной ему резкостью и прямотой заявил, что Шамиль опозорил себя навеки тем, что променял борьбу за свободу на плен и рабство, и что он, Байсунгур, пока жив, будет сражаться за свободу своего народа» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 232].
Надо заметить, что об этом обличительном письме наиба к имаму известно только по приведенному выше преданию. Между тем вся калужская переписка имама Шамиля, военнопленного (а она контролировалась), прослеживается по архивному фонду канцелярии Калужского губернатора (ГАКО), поскольку по «Инструкции приставу о надзоре за Шамилем» от 9 октября 1859 г. «все письма, которые будут получаться в Калуге на имя Шамиля или его семейства пристав обязан доставлять чрез начальника губернии, в Петербург к военному министру, равно как и письма, которые от Шамиля или его семейства будут посылаемы на Кавказ, должны быть тем же путем доставляемы в Петербург»14. Таким образом, известна вся калужская переписка «бывшего» имама с бывшими чеченскими наибами и руководителями ичкерийского восстания - ссыльными Атабаем и Уммой Дуевым (она датирована 1862-1868 гг.)15, но какая-либо переписка с Байсунгуром в ней отсутствует. Также известно, что имам Шамиль категорически отказывался принимать тайные письма со стороны: «В июле месяце 1861 г. сын Шамиля Кази Магома, прогуливаясь возле своего дома, встретил неизвестного казанского татарина. который поспешно вручил ему письмо. из Константинополя. содержание его слишком важно и секретно, чтобы доверить его почте»; когда ГазиМухаммад принес это письмо к отцу, тот «сделал ему выговор за принятие корреспонденции без посредства пристава» и отдал письмо последнему [приставу] [Kozubskii E. I. K istorii Dagestana. Russkii arkhiv. 1896;34(9):101-131, с. 121].
ЗАКЛЮЧЕНИЕКак уже упоминалось, в русских источниках имя Байсунгура впервые появится лишь в мае 1860 г., в связи со вспыхнувшими волнениями в Чечне. Из переписки о восстании в Ичкерии в мае 1860 г. канцелярии начальника Терской области: «В мае месяце, подстрекаемые Байсунгуром к новому неповиновению, бежали из разных аулов обратно в Беной. Байсунгур принял над ними начальствование, поставив одного из них, Султан Мурата, наибом, и начал явно подстрекать к восстанию жителей других аулов, посылая зачинщикам чалмы желтого цвета, означавшие власть наиба, провозглашая себя имамом» [41]. Но имя «наиба-имама» Байсунгура не успеет в них «примелькаться», поскольку восстание вскоре будет подавлено. 16 февраля 1861 г. Байсунгур был схвачен. О его пленении, случившимся в результате короткого сражения, в рапорте от 18 февраля 1861 г. начальник войск Зандакского наибства майор Муравьев писал: «Узнав, наконец, положительно через доверенных мне лиц и лазутчиков о месте пребывания Байсунгура, Султан Мурата с их шайками. я выступил 16-го числа. Они были тотчас сбиты, оставив одного раненного и двух пленных, в том числе Байсунгура, виновника возмущения»16. 20 марта 1861 г. главнокомандующий Кавказской армией кн. А. И. Барятинский издал приказ по армии: «Беноевский житель Байсунгур, по суду произведенному на основании Полевых Уголовных Законов, оказался виновным: в измене русскому правительству, произведения возмущения между ичкеринцами и другими горцами, с целью отложиться от подданства России и в упорном сопротивлении с оружием в руках при взятии его нашими войсками; а потому я конфирмировал: подсудимого Байсангура “казнить смертию - повесить”, - о чем объявляю по войскам Кавказской армии» [Gapurov Sh. A., Bakashov A. V. Vosstanie v Ichkerinskom okruge Chechni v 1860-1861 gg. (Benoiskoe vosstanie). Vestnik Akademii nauk Chechenskoi Respubliki. 2010;(1), с. 115]. Приговор был приведен в исполнение в с. Хасав-Юрт, тело тайно предано земле.
Таким образом, «исторический» факт присутствия наиба Байсунгура на Гунибе в августе 1859 г. выступает не более чем поздним вымыслом авторов второй половины ХХ в., поскольку предание не находит подтверждения ни в местных, ни в российских источниках XIX в.
В силу того что рассмотренная в настоящей статье мифологема времен Кавказской войны, содержащая откровенный оскорбительный подтекст по отношению к имаму Шамилю, - приписываемое Байсунгуру обвинение имама в трусости и предательстве - не являлась предметом отдельного исследования историков, она продолжает тиражироваться в массовом сознании, кочуя по различным публикациям, в том числе научным и учебным изданиям. В частности, в одной из таких работ по истории Ислама в России, вышедшей в 2019 г., о последних августовских днях имама на Гунибе в 1859 г. сообщается следующее: «Старый шейх принял решение сдаться в плен. Лишь часть его людей последовала его примеру, многие предпочли смерть плену. Кто-то бросился вниз с горы, но предание чеченского народа сохранило сюжет, согласно которому один из его верных наибов, потерявший в боях глаз, руку и ногу, Байсангур из аула Беной, повел оставшихся людей на прорыв и сумел вырваться из окружения» [Mukhetdinov D. V. Istoriya islama v Rossii. M.: Sadra; Medina; 2019, с. 140].
Мифологемы, как продукт «массового сознания общества», очень живучи. Но это уже предмет другого исследования.
Список сокращенийАКАК - Акты Кавказской археографической комиссии
РГВИА - Российский государственный военно-исторический архив
ГАКО - Государственный архив Калужской области
ЦГА РСО - Центральный государственный архив Республики Северная Осетия - Алания
ДГСВК - Движение горцев Северо-Восточного Кавказа
===================================================
Шахрудин Гапуров отдает предпочтение народным преданиям перед документами о Байсангуре (9.08.2019)Есть такой дагестанский историк Патимат Тахнаева. Она, по-моему, всю свою научную карьеру посветила тому, чтобы доказать, что Байсангура Беноевского не было в Гунибе. Как-будто других проблем в истории Кавказа нет.
Я понимаю почему такие утверждения появляются. Шамиль сдался, а Байсангур не сдался – ушел. Она оперирует тем, что нет документов об этом.
Действительно, правда в том, что никаких документальных подтверждений тому, что Беноевский был в Гунибе – нет.
Я в своих работах писал, что он там был. Эта картина воссоздается по народным приданиям, которые говорят о том, что он там был.
Но, независимо от того, был он там или нет, правда в одном, что Байсангур Беноевский практически единственный наиб Шамиля, который остался ему преданным до конца.
https://youtu.be/tBX8M6p5EygШахрудин Гапуров: Когда Шамиль сдавался, Байсангур сказал, что не сдастся и ушёл [из окружения] (09.12.2021)https://t.me/youloy_r/2138https://youtu.be/VALnk9OZNW8===============================================
Хасан Бакаев цитирует Шапи Казиева, говорящего о том, что Байсангур был на Гунибе (17 мая 2020 г)Канал "Nahche World"
https://youtu.be/c2aJD9wwnuU Хасан Бакаев: Невозможно поклясться на Коране, что Байсангура не было в Гунибе. Будем искать далееВыпуск 48 2 часть 47го выпуска - 21 июн. 2020 г.
https://youtu.be/kCMr31efWqg 
