Автор Тема: Байсунгур  (Прочитано 2111 раз)

Оффлайн Абд-ур-Рахман

  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 4761
Байсунгур
« : 12 Декабря 2019, 07:18:46 »
Народно-освободительная борьба под предводительством Байсунгура (1860-1861 гг. )
Ю.У. Дадаев,

доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН, Махачкала\

ВЕСТНИК ИНСТИТУТА ИАЭ. 2017. № 1. C. 28-35.


После пленения имама Шамиля в августе 1859 г. единственным из числа дагестанских и чеченских близких сподвижников Шамиля не прекративших народно-освободительную борьбу и не выразивших покорность Российской империи остался легендарный храбрец, наиб Байсунгур из Беноя.

Байсунгур - человек весьма одаренный, известный уже за пределами Чечни, Дагестана и его соратники стояли у истоков народно-освободительного движения в Ичкеринском округе 1860 г. Центром восстания стал родной аул Байсунгура - Беной. Из Беноя начали распространяться призывы и воззвания Байсунгура ко всем жителям Ичкерии и других чеченских сел, хуторов и приграничных обществ Дагестана.

Народно-освободительная борьба под предводительством Байсунгура в официальных документах Кавказского командования получила название Беноевского или Ичкеринского восстания. 10 июля 1860 года в газете «Кавказ» отмечалось: «Первые увлеченные... были беноевцы. ... Ичкеринский аул Беной всегда отличался закоренелой к нам неприязнью и покорился позже всех других, когда весь Восточный Кавказ был уже покорен. Для обеспечения спокойствия в крае признано было невозможным оставить это селение на своем месте и поэтому жители его были расселены по разным другим аулам» [4].

В 1860 г., по данным начальника Терской области, в селении Беной насчитывалось 280 семейств [14, л. 357 об.].

По приказу начальника Терской области ген.-лейт. Н.И. Евдокимова с весны 1859 г. на равнину начали насильственно переселять жителей высокогорных аулов Ичкерии. Н.И. Евдокимов имел огромный опыт по уничтожению чеченских сел и хуторов, не знал сочувствия и милосердия по отношению к коренным народам Кавказа, особенно в отношении дагестанцев и чеченцев. Под его руководством в Чечне за последние 20 лет было уничтожено огнем и мечом более 150 аулов и хуторов.

Так, осенью 1859 г. после пленения Шамиля была выселена по приказу Евдокимова часть жителей селения Беной, которых разбросали по «окрестным аулам» [12, л. 32 об.]. Эти и другие насильственные меры царского командования в лице Н.И. Евдокимова вызвали волнения и недовольства среди отдельных жителей Беноевского общества, которые начали приобретать массовый характер.

Как отмечает известные чеченские ученые Ш.А. Гапуров и Х.С. Умхаев, беноевские переселенцы на новых местах оказались без земельных угодий (т.е. без средств к существованию) и с наступлением весенне-полевых работ, во избежание голодной смерти, решили вернуться в родные места [9, с. 121-122]. «В ночь с 7 на 8 мая 50 беноевских семейств, переселенных в аул Даттых и поселенных у нефтяных колодцев, внезапно оставили эти места и ушли снова в Беной» [12, л. 5].

Царские власти потребовали от беноевцев немедленно вернуться на прежние места выселения. Однако горцы отказались выполнить этот приказ и пытались урегулировать проблему путем мирных переговоров. Просили-то они не особых милостей: хотели всего лишь мирно жить на своих родных землях. Но российские власти и этой «малости» не разрешили: для них

поведение беноевцев было формой протеста, которую надо было подавить любым путем, дабы другим переселенцам «неповадно было» [9, с. 122].

Вернувшиеся беноевцы через посредников просили царские власти разрешения остаться на своих землях, хотя они и знали о жестокостях и ненависти генерала Н.И. Евдокимова к горцам. Байсунгур знал и видел тяжелое и унизительное положение своих односельчан, доведенных войной до нищенского состояния, почти до голодной смерти. Ранее беноевцы были одними из самых обеспеченных и состоятельных среди всех чеченских обществ, благодаря своей прекрасной земле и трудолюбию. Байсунгур, видевший все ужасы кровопролитной войны горцев за свою свободу и независимость в течение последних 30 лет, как человек лучше всех знавший ужасы и тяготы этой войны, на себе испытавший все ее «прелести», не хотел вооруженного столкновения с новыми властями российского правительства на Северном Кавказе.

Для него всегда главным была судьба своего общества, своего чеченского народа. Ради этого он не раз жертвовал своим состоянием, благополучием и здоровьем. Честь и достоинство своей родной общины, своих родных и близких он не отделял от судьбы и будущего чеченского народа. Если бы вовремя рядом с ним оказались бы мудрые и верные патриоты чеченского и русского народа, неизвестно как сложилась бы судьба этого выдающегося беноевца, настоящего патриота своей родины и народа. Но тогда весной 1860 года события начали развиваться не по плану Байсунгура, и сегодня, как считают немало людей в Чечне и Дагестане, Байсунгур не был инициатором возобновления военного противостояния с российскими властями на Кавказе. Анализ исторических документов подтверждает эту мысль. И так, в 1860 г. имам Шамиль в Калуге с семьей, большинство бывших шамилевских наибов, кадиев, муфтиев в Дагестане и Чечне работают царскими уполномоченными в качестве начальников обществ, наибов, кадиев на местах. Н.И. Евдокимов и его окружение жаждали крови горцев, стремились к новым походам в горы, новым наградам. 26 мая 1860 г. полковник Беллик докладывал Евдокимову: «У князя Темир-Булата были на днях ичкеринцы, которые рассказывали, что беноевцы убедительно просили дозволения поселиться им на старых своих местах, в противном случае они все поклялись умереть, но не подчиниться» [14, л. 361 об.]. Видя непреклонность российских властей ичкеринские крестьяне, решили изменить тактику: они попробовали перейти от ультимативных требований к ходатайствам. 26 мая 1860 года полковник Беллик посылает Н.И. Евдокимову другой рапорт, в котором сообщает: «Теперь посланные к беноевцам маюртупинский старшина Цимако и его же аула купец Таша (бравший с собою Магомеда из Шуани) возвратились и говорят, что все мужчины и женщины просят у Вашего сиятельства прощения и дозволения им возвратиться на свои места» [14, л. 363-363 об.].

Как отмечают чеченские исследователи, на все требования и просьбы беноевцев оставить их жить на родных землях российские власти отвечали категорическим отказом, не хотели идти с горцами ни на какие компромиссы. Получалось, что царские власти целенаправленно провоцировали, в буквальном смысле, толкали беноевцев на неповиновение, вели дело к вооруженным столкновениям. Одновременно власти стали готовиться к вооруженному подавлению народных выступлений [9, с. 122]. Дабы предупредить народные волнения и технически к ним подготовиться областное руководство временно остановило инженерные и дорожные работы и под видом учебных лагерей собрало два отряда в Среднем военном отделе [10, с. 189].

В этих условиях беноевцы во главе с Байсунгуром стали готовиться к защите своего аула и хуторов.
i
Не можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Байсунгур вместе со своим другом Султан-Мурадом возглавив народно-освободительное движение в Ичкерии, выбрали тактику партизанской войны, они прекрасно знали, что воевать против хорошо вооруженной и опытной царской армией будет очень тяжело. К восстанию быстро присоединились и другие аулы Ичкерии. Байсунгур написал воззвание к жителям Чечни и тайно разбросал свои письма по мечетям. С самого начала восстания к нему примкнули соседние с Беноем селения Энгеной, Гендерген, Зандак, Даттах, Байтарки, Саясан и Симсир. В присоединенных селениях с самого начала восстания Байсунгур назначал своих уполномоченных, как бы создавал систему органов власти и управления наподобие Имамата Шамиля. Так, наибом аула Агарашки Байсунгур назначил местного жителя по имени Мамалат, а главой селения Зондак - Гази [9, с. 175]. Байсунгур приступил к созданию или восстановлению военно-административных органов, существовавших в течение 20 лет на чеченской земле государства Имамат. Примечателен и тот факт, что во время восстания в Ичкеринском округе в 1860 году русские поселенцы проявили сочувствие к восставшим чеченцам. Более того, о совместном нападении беноевских крестьян и беглых солдат на военную команду в Хулхулаусском ущелье

сообщил в июне 1860 года начальник Ичкеринского округа в своем письме на имя командующего войсками Терской области гр. Евдокимова [10, с. 188].

Первые попытки властей быстро подавить восстание не имели успеха. Начальник Терской области Н.И. Евдокимов вынужден был констатировать: «В настоящее время я остаюсь в положении наблюдательном... потому, что не против кого действовать, шайки собираются и исчезают» [14]. В мае волнения начались в Аргунском округе под предводительством двух бывших наибов Шамиля - Умы Дуева и Атаби Атаева. В июле 1860 г. Байсунгур добивается расширения восстания, охватив почти все селения Ичкерийского общества, его посланники добиваются согласия на участие в борьбе представителей отдельных сел приграничных обществ Дагестана (Анди, Гумбета, Салатавии).

С первых дней восстания сочувствие к беноевцам стали проявлять соседние общества и аулы, для которых были близки и понятны мотивы восстания. 5 июня 1860 г. полковник Головачев, начальник Ичкеринского округа, докладывал начальнику Терской области Н.И. Евдокимову: «О беноевцах я имею такие сведения, что ауховцы доставляют им хлеб, закупая таковой в аулах Андреевой и Ташкичу (ныне сс. Эндирей и Аксай - Хасавюртовского района Республики Дагестан. - Авт.). Ауховцы так много сочувствуют делу беноевцев, что они, скоро-скоро, если не все, то часть их последуют примеру беноевцев... На правом берегу Аксая возмущение усиливается и носятся слухи, что к ним намерены присоединиться и гумбетовцы (ныне жители Гумбетовского района Республики Дагестан. - Авт.) [14, л. 387].

В ночь с 28 июля на 29 июля внезапной атаке подверглось селение Дышни-Ведено. Заставив отступить расквартированный здесь отряд российских войск, восставшие быстро заняли хребет Гамар-Дук и прервали сообщение между крепостью Ведено и укреплением Эрсеной. Следующей целью Байсунгура стала крепость Ведено, которую он попытался осадить [1, с. 299].

Российские войска с помощью артиллерии легко отбили атаку отрядов Байсунгура на Ведено и напали на горцев, закрепившихся на хребте Гамар-Дук. Связь между крепостью Ведено и укреплением Эрсеной была восстановлена, поселение Дышни-Ведено оставалось в руках чеченцев под предводительством Байсунгура. Уже к концу июля положение Байсунгура ухудшается в связи с тем, что российские войска становятся уже многочисленными, более организованными и оснащенными артиллерией. Только на подавление восстания под руководством Байсунгура в Ичкерию было направлено 10 батальонов пехоты, 6 казачьих сотен при поддержке 4-х горных и 4-х легких орудий. Кроме того, были задействованы и гарнизоны довольно многочисленных укреплений, а также местная милиция.

В начале августа 1860 г. российские войска начинают с разных сторон решительное наступление на селение Беной. Часть войск под командованием полковника Черткова наступает со стороны Эрсеноевского укрепления на сс. Белгатой, Тазен-кала и далее на Беной. Аул Белгатой был взят и разрушен после ожесточенного боя. Дальше войска под командованием Черткова после небольшой стычки у аулов Тезен-кала и Нажи по ущелью Аксая двинулись к центру восстания - к Беною. Чертков считал, что «движение к Беною с этой стороны не могло представить особых препятствий» [12, л. 36]. Еще более крупный отряд под руководством полковника Клингера продвигался со стороны Хасавюрта вверх по реке Аксай, последовательно захватывая расположенные здесь селения. Колонна под командованием Клингера состояла из 6 пехотных батальонов и 2 сотен линейных казаков. Путь войск Клингера был отмечен жестокой расправой с восставшими аулами, особенно сильно пострадали аулы Мескеты, Аллерой, Саясан. Этот отряд захватил важнейший аул Саясан и с севера вышел к Беною. Одновременно из крепости Ведено, с юга выступили более значительные войсковые силы российской армии.

В начале сентября 1860 года восставшие горцы уступили свои позиции на хребте Гамар-Дук, а российские войска окружили со всех сторон центр освободительного движения Беной. Восставшие чеченцы под руководством Байсунгура старались всеми силами не подпустить царские войска к Беною. Но силы противостоящих сторон были не соизмеримы: горстка горцев под предводительством однорукого, одноногого и одноглазого старика в возрасте 67 лет, с одной стороны, и в сотни раз превосходящие отборные, хорошо вооруженные российские войска, совместно с казаками, горской милицией, прекрасно знающей местность, - с другой стороны. Исход сражения уже был предрешен.

28 сентября 1860 г., на рассвете, российские войска двинулись на штурм Беноя, горцы заметили наступавших только тогда, когда они были уже на беновских землях, «на Гуржинарской поляне, в версте от аула Беной». Основные силы восставших, сосредоточенные в Беное, оказались застигнутыми врасплох. Российские войска можно было бы задержать в лесных урочищах между

аулами Энгеной и Беной, однако уставшие повстанцы, как оказалось, не выставили передовые караулы [9, с. 130].

Внезапно появившись перед Беноем, российские войска открыли ураганный артиллерийский огонь по аулу, нанесший большой урон восставшим. Село начало гореть в разных концах. Перенеся артиллерийский огонь в глубь аула, войска - «20-й стрелковый батальон, стрелковая рота Рижского полка - бросились в штыки и сбили повстанческий отряд, занимавший гребень горы, на которой был расположен аул» [12, л. 39-39 об.].

«Но часть мятежников некоторое время держалась на кладбище, находившемся вблизи аула, и была выбита оттуда тремя ротами Навагинского полка; после чего отряд расположился лагерем при занятом ауле. Во время описанных действий у нас убило 3 нижних чина и 1 милиционер, ранено 1 офицер и 21 нижних чинов» [3].

Таким образом к началу октября 1860 года аул Беной был захвачен царскими войсками. Об этом был информирован российский император Александр II [11, л. 124 об.]. Однако основные аулы повстанцев во главе с Байсунгуром и Султан-Мурадом отступили в горные ущелья и не собирались прекращать сопротивление. В самом Беное расположился отряд российских войск. Сторожевые посты были расставлены по окрестным аулам. «По занятии нами аула Беной беноевцы рассеялись по лесистым склонам горы, в направлении к Гумбету и только небольшими партиями выходили из своих убежищ и по временам вели безвредную перестрелку с войсками, разрабатывающими дорогу близ аула Беной» [2]. Отступление восставших сопровождалось непрерывными боями и перестрелками, однако явный перевес был на стороне царских войск. Так, к примеру, 24 октября 1860 г. командир экспедиционного отряда генерал Кемпферт докладывал в Тифлис, что «5-го октября и 10 октября повстанцы сделали нападение на 1-й батальон Тульского полка в ущелье реки Хулхулау». А с 1 по 16 октября, во время постройки «дороги по гребню хребта, соединяющего Энгель-корт с Беной-кортом, постоянно вели перестрелку с войсками Ичкеринского округа» [12, л. 41-41об.]. Видя, что артиллерийским оружием не удается ослабить боевой дух чеченцев, царское командование приступило к уничтожению чеченских сел, хуторов в горах и массовому переселению их жителей на равнинные территории. Переселялись целые общества, села по принципу круговой поруки.

Особенно тяжелым для чеченцев было переселение, предпринятое в декабре 1860 года, во время сильных морозов. 120 семей горцев, не имевших возможности укрыться в лесу были переселены в течение двух дней на плоскость. Их жилища были разорены царскими войсками. Зимой 1861 года на Чеченскую равнину было выселено 1500 человек. Беноевцы, как «наиболее неспокойный элемент», были расселены по всем плоскостным селам Чечни с таким расчетом, чтобы на каждый аул приходилось не более 10 семей беноевцев» [10, с. 181, 191]. Кроме того, «за активное участие в Ичкеринском восстании из своих родных мест были выселены жители аулов Энгеной, Даттах, Гендерген, Чечелха, Симсир, Зандак и Центорой» [6].

Наряду с выселением чеченцев из горных сел, проводились массовые мероприятия по уничтожению их домов, жилищ, всякого рода строений, используемых в хозяйственных целях. Военные в ходе карательных экспедиций угоняли скот, увозили домашний скарб крестьян в царские крепости, взрывали родовые башни и дома, уничтожали сады, хозяйственные постройки, а аулы сравнивали с землей.

В конце января 1861 года отряд генерала Мусы Кундухова, начальника округа, вступил в Беной. С ним же была и чеченская милиция общей численностью до 700 человек во главе с полковником Арцу Чермоевым. Из Беноя Муса Кундухов докладывал своему руководству: «Беноевцы поставлены в настоящее время в такое положение, до которого я желал их довести: скитаться с одного места на другое при сильных морозах». Несмотря на огромные трудности, сопротивление беноевцев продолжалось: при сильных зимних морозах они вместе с семьями вынуждены были скитаться с места на место по лесным чащобам. «Беноевцы, за исключением нескольких человек, все решили умереть», - докладывал М. Кундухов начальнику области. Укрывшись в недоступных местах, беноевцы продолжали совершать нападения на российские войска. «О проникновении в убежища беноевцев, - писал М. Кундухов, - нечего и говорить. Мне нужно быть везде, но только не можем их окружить и поймать: они всегда будут иметь возможность уходить от нас» [9, с. 132]. «Экспедиция М. Кундухова, в которой с лица земли было снесено 15 горных аулов, сопровождалась массовым переселением населения - частью в крупные селения горной части Чечни, частью на равнину. В частности, на равнину было выселено 1218 беноевцев» [10, с. 190].

В деле усмирения беноевцев в 1861 г. царское командование приняло все возможные жестокие и бесчеловечные меры. В ходу было все: артиллерийские обстрелы, разрушение огнем и мечом сел и хуторов, уничтожение полей, садов, лесов, массовые выселения из родных мест в условиях зимы, подкупы отдельных личностей и т.д. Царские власти в лице таких личностей, как Н.И. Евдокимов, Кемпферт, Муса Кундухов, Арцу Чермоев, Чертков, Клингер и другие, применили против восставших самые жесточайшие репрессии и методы, которые вызвали ответную реакцию горцев.

В конце концов «усмирение» приняло характер полного истребления восставших. «Войска Ичкеринского отряда, - доносил Кундухов 16 января, - сделали все, что только можно было сделать: в настоящую минуту на землях беноевской, могу сказать положительно, не осталось непокоренной ни одной сакли; запасы везде уничтожены; те из них, которые не занимались или не взяты в плен, ушли из Беноя до сих пор неизвестно куда. Байсунгур оставлен шайкою и скрылся один с семейством своим... Султан-Мурад с шайкою также скрылся из Беноя» [9, с. 134].

Газета «Кавказ» регулярно давала на своих страницах сведения о том, как шла вооруженная акция против Байсунгура и его сподвижников. Так, в номере от 19 февраля 1861 г. отмечалось: «Беноевцы... рассеявшись по лесам и горным верстам Ичкерии в направлении к Гумбету, продолжали участвовать в мятеже. По восстановлении спокойствия а Аргунском округе, желая принудить их в совершенному повиновению, генерал-майор Кемпферт в первых числах января предпринял со всеми войсками, находящимся в Ичкерии, одновременное движение против мятежников, скрывавшихся со своими семействами в ущелье одного из притоков реки Аксай.

Ряд совокупных и безостановочных движений, произведенных войсками Ичкериснкого отряда с 2-го по 19 января, и тщательные поиски в лесах небольшими подвижными колоннами, составленными из пехоты, спешенных казаков и милиции, довели беноевцев до крайности и заставили их всех в числе 1218 душ обоего пола покориться безусловно. Только виновник Ичкеринского возмущения Байсунгур с несколькими приверженцами успел бежать в Гумбетовские леса. Покорившиеся беноевцы со своими семействами были расселены по аулам Чеченского округа, так же, как и жители аулов Датых, Энгени и Симсири, принимавшие участие в ичкеринском возмущении. Потеря наша во всех перестрелках, со 2-го по 19-е января, состоит из 10-ти убитого и пяти раненых нижних чинов» [5].

В начале февраля 1861 г. восстание в Ичкерии под руководством Байсунгура было окончательно подавлено. 17 февраля 1861 г. у подошвы горы Беной-Дук Байсунгур вместе со своими немногочисленными сподвижниками был окружен тремя летучими отрядами под командованием майора Муравьева. Это был последний бой легендарного храбреца XIX в.

28 февраля 1861 года генерал Кемпферт докладывал в Петербург военному министру Н.О.Сухозанету: «.Несмотря на отчаянное сопротивление, вязли в плен Байсунгура и четырех его сподвижников. захвачены также семейства Байсунгура и Султанмурада - всего 14 человек» [13, л. 3-3 об.]. Верный друг Байсунгура Султан-Мурад вырвался из окружения и ушел к аргунским повстанцам.

Газета «Кавказ» так описывала эпизод последнего боя Байсунгура: «В начале февраля генерал-майор Кемпферт, получив достоверные известия, что главный виновник бывшего мятежа в Ичкерии Байсунгур, успевший скрыться в горных вертепах от нашего преследования во время последнего поражения ичкеринцев, находится со своими сообщниками у подошвы горы Баян-Дук, на правой стороне Аксая, приказал начальнику войск Зандакского наибства майору Муравьеву, сделать туда поиск, чтобы захватить этого мятежника. Выступив ночью («холодная была ночь и мороз, и туман, и снег глубокий») с небольшим отрядом («охотники и шесть рот пехоты») и пройдя скрытно к месту пристанища Байсунгура, майор Муравьев окружил его со всех сторон и взял в плен с семейством и с абреками, всего 14 человек» [6].

Военно-полевой суд приговорил предводителя народно-освободительной борьбы чеченцев 1860-1861 гг. Байсунгура из Беноя к смертной казни через повешение. Его семья и сыновья Олхазур и Тахир вместе с другими участниками восстания были сосланы в Сибирь. Жестокость со стороны царского правительства стала основной причиной отсутствия сегодня прямых наследников Байсунгура.

20 марта 1861 г. главнокомандующий Кавказской армией генерал-фельдмаршал князь А.И.Барятинский издал приказ по армии, в котором говорилось: «Беноевский житель Байсунгур, по суду, произведенного на основании полевых Уголовных Законов, оказался виновным: в измене русскому правительству, произведении возмущения между ичкеринцами и другими горцами, с целью отложиться от подданства России, и в упорном сопротивлении с оружием в руках при

взятии его нашими войсками, а поэтому подсудимого Байсунгура казнить смертью через повешение, о чем объявляю по войскам Кавказской армии» [8].

В воскресный день марта 1861 г. на площади перед церковью Хасавюрта приговор был приведен в исполнение. Тогда там была деревянная церковь (ныне на этом месте находится православный храм «Знаменский собор». - Авт.), куда были согнаны люди из самого Хасавюрта и ближайших селений, здесь же присутствовали чеченцы, дагестанцы, пришедшие попрощаться и отдать дань уважения выдающемуся сыну чеченского народа, легендарному храбрецу, самому верному наибу и сподвижнику имама Шамиля Байсунгуру из Беноя.

Могила Байсунгура находится на старинном кладбище селения Ярык-Су (с. Новолакское -будущего Ауховского района Республики Дагестан) и стало местом паломничества дагестанцев, чеченцев, кавказцев, россиян, всех людей, искренне ценящих и берегущих человеческую храбрость и достоинство.

ЛИТЕРАТУРА

1. Ахмадов Я.З., Хасмагомадов Э.Х. История чеченцев XIX-XX веков. М., 2005. - 996 с.
i
Не можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

2. Газета «Кавказ». №1. 1860.

3. Газета «Кавказ». №82. 1860.

4. Газета «Кавказ». № 53. 1860.

5. Газета «Кавказ». №15. 1861.

6. Газета «Кавказ». №18. 1861.

7. Газета «Кавказ». №24. 1861.

8. Газета «Кавказ». №28. 1861.

9. Гапуров Ш.А., Умхаев Х.С. Беной в истории и культуре чеченского народа. (Историко-этнографические очерки). Грозный: АО «Издательско-полиграфический комплекс «Грозненский рабочий», 2016. - 592 с.

10. Ибрагимова З.Х. Царское прошлое чеченцев. Политика и экономика. М.: ПРОБЕЛ-2000, 2009. - 1200 с.

11. Российский государственный военно-исторический архив (далее - РГВИА). Ф. ВУА. Д.6680.

12. РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6681.

13. РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6685.

14. РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6696.

REFERENCES

1. Akhmadov Ya.Z., Khasmagomadov E.Kh. Istoriya chechentsev XIX-XX vekov. M., 2005. - 996

s.

2. Gazeta «Kavkaz». №1. 1860.

3. Gazeta «Kavkaz». №82. 1860.

4. Gazeta «Kavkaz». № 53. 1860.

5. Gazeta «Kavkaz». №15. 1861.

6. Gazeta «Kavkaz». №18. 1861.

7. Gazeta «Kavkaz». №24. 1861.

8. Gazeta «Kavkaz». №28. 1861.

9. Gapurov Sh.A., Umkhaev Kh.S. Benoi v istorii i kul'ture chechenskogo naroda. (Istoriko-etnograficheskie ocherki). Groznyi: AO «Izdatel'sko-poligraficheskii kompleks «Groznenskii rabochii», 2016. - 592 s.

10. Ibragimova Z.Kh. Tsarskoe proshloe chechentsev. Politika i ekonomika. M.:PR0BEL-2000, 2009. -1200 s.

11. Rossijskij gosudarstvennyj voenno-istoricheskij arhiv (dalee - RGVIA). F. VUA. D. 6680.

12. RGVIA. F. VUA. D. 6681.

13. RGVIA. F. VUA. D. 6685.

14. RGVIA. F. VUA. D. 6696.


« Последнее редактирование: 24 Сентября 2020, 23:49:50 от abu_umar_as-sahabi »

Оффлайн abu_umar_as-sahabi

  • Модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 9921
Re: Байсунгур
« Ответ #1 : 30 Апреля 2020, 11:52:12 »



А был ли на самом деле наиб Байсунгур ? И был ли он наибом ?

8 Июл 2016
Номер газеты:
2016-07-08 №26
Автор:
Патимат Тахнаева

В современном четырёхтомном академическом издании «Истории Чечни с древнейших времён до наших дней» легендарный чеченский наиб Байсунгур Беноевский (1794–1861) представлен «известным наибом Беноевского общества» времён Кавказской войны, человеком, обладавшим «большим влиянием на других участников антиколониальной борьбы народов Северного Кавказа, включая имама Шамиля»1. Здесь же авторы академического издания без каких-либо ссылок на источники пересказывают сюжет, который стал «классическим» в биографии легендарного наиба, не единожды воспетый писателями2, бардами3 и живописцами4. По мнению авторов академического издания, «когда 25 августа 1859 года в Гунибе имам Шамиль сдался в плен, неистовый Байсунгур, потерявший в боях руку и ногу, отказался признать капитуляцию и удалился в родной аул, чтобы продолжать дело своей жизни»5.

О тяжёлых увечьях мужественного наиба – «одноглазого», «одноногого», «однорукого» – авторы не преувеличивают. Во всяком случае мы располагаем надёжными свидетельствами двух современников наиба – имама Шамиля и его сына ГазиМухаммада, записанными в июле­августе 1860 г. А. Руновским. По одному из них упоминается наиб беноевцев «Байсунгур по прозванию Биргез (одноглазый, кривой)»6, по другому – «важный человек… Байсунгур, отличавшийся знатностью рода и вместе с тем необыкновенным безобразием: рябой, одноглазый, с одной ногой, с одной рукой, искривлённой в дугу»7. По чеченским преданиям, «его привязывали к лошади кожаными ремнями, и не ведающий страха наиб, выхватывая единственной рукой шашку и сверкая единственным глазом, мчался в самую гущу врагов»8.

Возможно, этот драматический сюжет о чеченском наибе, который вырвался из осаждённого Гуниба в августе 1859­го, получил широкое распространение после выхода в свет популярного исторического романа чеченского писателя А. Айдамирова «Долгие ночи» (Грозный, 1972), хотя впервые он был опубликован у П. А. Павленко в «Кавказской повести» (1957 г., журнал «Новый мир»). Ранее этот сюжет в литературе не прослеживается. Немногим позднее, но без каких­либо ссылок, этот сюжет как исторический факт был введён в научный оборот чеченским историком Долханом Хожаевым в несколько беллетризованном исследовании «Чеченцы в Русско­Кавказской войне» (Грозный, 1998). По Д. Хожаеву решение имама Шамиля выйти к кн.Барятинскому из осаждённого Гуниба, «роковой шаг», сопровождалось «яростью и проклятием, брошенным вслед искалеченным наибом из Беноя»9.

Известна и опубликована переписка имама Шамиля времён Кавказской войны, но здесь не встречается имя легендарного чеченца10. По Д. Хожаеву в 1839 г., в конце августа, «бежал потерпевший поражение в Дагестане, но увенчанный в Ахульго славой мужественного воина Шамиль со своей семьёй и несколькими соратниками. Измученного имама Дагестана приютил у себя Байсунгур»11. На самом деле Беной являлся лишь одним из пунктов в цепи селений, по которым следовал разбитый имам: Ахульго – Артлух – Алмак – Зандак – Даттых – Беной – Ведено –  Гуш­Керт12. Историограф имама Мухаммед­Тахир аль­Карахи о пребывании имама Шамиля в Беное писал: «Беноевцы оказали им гостеприимство и большое уважение. Беноевец, кунак Шамиля, приходил даже в Даттых, чтобы лично принять его как гостя. …Затем мюриды двинулись из Беноя и прибыли в село Ведено»13. М­Тахир аль­Карахи писал о сделанных тогда имамом назначениях: «Когда Шамиль прибыл в Беной и Ведено, к нему присоединились… Шуаиб из Центороя иДжавадхан из Дарго. …Шамиль назначил Шуаиба и Джавадхана наибами в тех двух краях»14. О Байсунгуре как о наибе Беноя или кунаке имама – ни слова. Вместе с тем, вне всякого сомнения, наиб Байсунгур являлся одним из активных участников сопротивления русским в Кавказскую войну.

Имя Байсунгура не прослеживается по русским источникам времён Кавказской войны. В 1838 г. ген.­л. Фезев одном из рапортов выделил руководителей «непокорных чеченцев» Ичкерии (Мулла­Уди, Ташев­хаджи) и, называя Беной как один из его центров, не упоминает в их числе имя Байсунгура15. Не встречается его имя в русских источниках  и 1839 года. В частности, в  рапорте ген.­л. Граббе военному министру гр. Чернышеву от 10 мая 1839 г. непокорный Беной связан с именем Ташев­хаджи16. Скорее всего, последний опирался в Беное на поддержку в лице Байсунгура. Имя Байсунгура не встречается в российских источниках и 1840 года, когда поднялась практически вся Чечня. В частности, он не упомянут в рапорте Граббе от 23 марта 1840 г., в котором перечислены  имена чеченцев, возглавивших  восставшее Ичкеринское общество, «начавших усиливать свои партии, собирать аманатов, ружья и продовольствие, обязывать их общей клятвою». Это – «Ташев­хаджи, Шуаиб­мулла и Джевад­хан»17.

По А. Руновскому, ГазиМухаммад  рассказал ему об одном случае, который несколько проясняет положение Байсунгура в имамате в последние годы. Он произошёл незадолго до взятия русскими войсками Ведено в апреле 1859 г., когда «Шамиль получил известия, возбудившие в нём сомнение насчёт верности беноевцев; вследствие чего послал его с сильною партиею к Беною… взять аманатом самого важного, самого нужного для беноевцев человека. Этим важным человеком оказался Байсунгур, отличавшийся знатностью рода…»18. Трудно предположить, что имам Шамиль, отдавая этот приказ, не знал к тому времени, кто в Беное являлся «важным человеком». Байсунгур встретил приказ имама достойно: «Указывая на свои глаза, на руки и ноги, Байсунгур говорил Гази­Магомету: «Все эти раны и увечья я получил, сражаясь против русских, и теперь я уже больше никуда не гожусь. Подумай: не будет ли тебе стыдно, что ты возьмёшь в аманаты этакую дрянь? Возьми­ка лучше кого­нибудь другого, от кого можно ожидать проку больше, чем от меня». Но и сын имама вёл себя не менее достойно. Его ответ «заключал в себе и уважение к заслугам Байсунгура, и тонкую лесть, весьма искусно связавшую наружное его безобразие с внутренними достоинствами и с причинами, от которых безобразие произошло. Вообще же, из слов Гази­Магомета, Байсунгур должен был заключить, что его следует считать самым красивым молодцом во всём Дагестане. Таким обращением Гази­Магомет вызвал со стороны Байсунгура большое к себе расположение». Инцидент был исчерпан, имам Шамиль «объявил ему, что, убеждаясь его словами, он не хочет лишить беноевцев их храброго наиба; но имея надобность взять от них аманата, он считает в этом звании Байсунгура, которого оставляет дома, вполне доверяя его чести»19.

По русским источникам, аманатов из селений, подозреваемых в нежелании воевать, забирали не только из Беноя. В «Журнале военных действий с 6 по 12 мая 1859 г.» упоминаются ичкеринские аулы «Белетли, Саясан, Аллерой, Шуани и Гурдали», которые 9 мая прислали своих депутатов к «ген.­м. Кемферту с изъявлением покорности и просьбою о помощи против Кази­Магомы, который, явившись со значительною партией тавлинцев, требовал от них аманатов»20. На другой день Кемпферт двинулся со своим отрядом к аулу Гурдали, и ГазиМухаммад был вынужден отступить к Дарго.

Вскоре русские войска заняли позицию на горе Кетим­Корт, «куда явились депутаты от остальных аулов». Генерал Евдокимов писал: «Теперь вся Ичкерия покорена, и только в окрестностях Беноя в лесах осталась шайка абреков разных племён»21. Вскоре, спустя месяц, по «Журналу военных действий… с 12 по 22 июня 1859 г.», выясняется, что о непокорности Беноя  свидетельствовали не только «шайка абреков», но и все её жители. Согласно рапорту гр. Евдокимова, к 12 июня «почти все аулы Ичкерии прислали от себя Кемферту депутации с изъявлением совершенной покорности», но «жители аула Беной и нескольких хуторов, лежащих… по верховьям реки Аксай… не последовали общему примеру»22. Несомненно, во главе непокорных «жителей села Беной» находится «самый важный для беноевцев человек» Байсунгур, хотя его имя вновь в документе не упомянуто. Беноевцы оказались практически единственными в Ичкерии, оказавшими сопротивление русским.

К тому времени, когда Беной всё ещё продолжал сопротивляться, к середине июня 1859 г., имам Шамиль находился уже в Дагестане, в обществе Гумбет – на левом берегу Андийского Койсу, в укреплении Килатль (возле аула Ичичали)23. По Абдурахману из Газикумуха, отступающего из Чечни имама сопровождали помимо членов семьи совсем немного сподвижников: «Мухаджиры из Чиркея и им подобные и солдаты, которые находились при нём в течение нескольких лет, перешедшие со стороны русских – пленные и перебежчики»24. Мухаммад­Тахир аль­Карахи в известном историческом сочинении «Блеск дагестанских сабель…» писал: «Таким образом, все вилайеты Чечни, один за другим, подпали под власть русских. Из жителей этих вилайетов никто не ушёл с имамом, кроме одного наиба Османа и тех, кто был (ранее) с ним»25. Наибом Османом, по Абдурахману из Газикумуха, являлся чеченский «наиб Усман из Жалка», которого «имам любил за усердие при несении военной службы»26. Но и чеченский «наиб Усман из Жалка» не находился в числе тех, кто поднялся с имамом на Гуниб в июле 1859 г. По Абдурахману, когда «Шамиль покинул Чечню и перешёл в Дагестан, этот наиб со своей семьёй отправился с ним, но когда Шамиль поднимался на гору Гуниб, Шамиль вернул его с дороги к себе на родину, стыдясь за его большую семью и малых детей»27. Однако, по мнению Д. Хожаева, наиб Байсунгур мог присоединиться к имаму на Гунибе и несколько позже, когда «Байсунгур с родственниками, следуя своему обету газавата и присяге на верность имаму, двинулся на помощь Шамилю в горный Дагестан28. Но это всего лишь предположение, не подкреплённое автором источника, как и другое его предположение: «Шамиль покидает Чечню, вместе с ним уходит в горный Дагестан и непокорный Байсунгур со своим отрядом»29.

Известен ряд письменных источников, сочинений местных дагестанских авторов – современников и непосредственных участников событий на Гунибе в августе 1859 года (Абдурахман из Газикумуха, Гаджи Алииз Чоха, Дибир Инквачилав, Мухаммад­Тахир ал­Карахи, Хайдарбек из Гиничутля)30. Ни в одном из этих сочинений не упоминается имя чеченца Байсунгура – ни в числе тех, кто вырвался на Гуниб в ночь с 29 на 30 июля 1859 г.31, ни в числе тех, кто занимал ключевые позиции в обороне Гуниба, «совете асхабов» имама или участвовал в сражении.

По словам наиба Дибира Инквачилава, осаждённые на Гунибе горцы располагали небольшими силами, «двумя­тремястами людей, полуголодных и плохо вооружённых»33.

По Абдурахману из Газикумуха, войско имама на Гунибе составляло «менее трёхсот воинов». Гаджи Али не называет общее число мюридов на Гунибе, но упоминал, что имама из Ичичали на Гуниб сопровождали 40 мюридов34. Мухаммед­Тахиру аль­Карахи писал, что с вырвавшимся на Гуниб имамом Шамилём и его ближайшими сподвижниками было «около двухсот сражающихся ополченцев»35. Практически каждый горец был на виду и на счету. «Затеряться» в их числе, тем более известному чеченскому наибу со своим отрядом в «30 сабель», было сложно.

По Дибиру Инквачилаву, «коменданту Гуниба» (по М. Алиханову) и «управляющему делами тех, кто находился на Гунибе» (по Х. Геничутлинскому)36, при организации обороны Гуниба были учтены места, «которые внушали опасение и требовали постоянного наблюдения». Таковых, по его мнению, было семь: «Первое из них лежало против Ругуджи, два следующих – против Куяды (с запада), затем целых три – со стороны Хоточа и Хиндаха и, наконец, последнее – со стороны нижнего уступа, где теперь расположено русское укрепление»37. По местным источникам поимённо известно, кому была поручена охрана подступов к Гунибу и кто находился на его укреплённых позициях– Байсунгура в их числе нет. Один из куядинских подъёмов занимал «кудалинец Амирасул Магома с 7 мюридами», другой – двоюродный брат ШамиляИбрагим с 5 мюридами. Над ругуджинским подъёмом позиции занимал «уркачинец Муртаза с 20 муридами»38. Один из хоточинских подъёмов был поручен сыну имама ГазиМухаммаду с 25 мюридами, другой – чохцу Муса­Хаджияву с 5 мюридами, хиндахский подъём занимали четверо гунибцев. Наиболее вероятный пункт нападения русских, подъём с нижней террасы Гуниба, был укреплён завалом со 124 бойницами и 4 орудиями. Обороной этого важнейшего пункта руководил сам имам Шамиль с 40 мюридами («которые к ночи уменьшались до 15, так как были ещё другие места, требовавшие ночных караулов»)39.

15 августа, когда кольцо блокады Гуниба уже замкнулось, на вопрос имама, «известна ли ему точная цифра людей, на которых мы можем положиться», гунибский наиб Инквачилав ответил: «Всех людей, более или менее пригодных для обороны, у нас только 322 человека, из коих 247 – жители Гуниба, а 85 – мюриды и пришлые из разных частей Дагестана»40. В распоряжении гунибского наиба находились ещё «33 беглых солдата, которые употреблялись только на работы завалов», о которых позже с некоторым сожалением вспоминал: «Несмотря на мои настояния, Шамиль не решился дать им оружие»41. В общей сложности расклад имеющихся в наличии сил по основным диспозициям укрепления, выполненный гунибским наибом Инквачилавом, давал число защитников в 116 человек. К ним следует  прибавить «половину гунибского населения», которых Инквачилав выделял отдельно (они занимали хоточинские и хиндахские подъёмы).

По Абдурахману из Газикумуха, наиба Байсунгура нет в числе членов «совета асхабов» имама, созванного на обсуждение ультиматума главнокомандующего 21 августа42. Абдурахман поимённо перечисляет членов совета, состоявшего из «товарищей­приверженцев» имама – «серьёзным учёным хаджи Ибрагимом – мухаджиром из Абадзеха, любимцем имама в Дарго; учёным мухаджиром хаджи Насруллахом Кюринским из Кепира; мухаджиром хаджи Хайруллахом из Герата, учёным Хаджиали, сыном Малика из Чоха, старым наибом мухаджиром Микик Муртазаали из Чиркея, наибом Дибиром Аварским и другом имама с малых лет мухаджиром Юнусом из Чиркея»43. По Инквачилаву имя Байсунгура также не упомянуто в числе тех, кто входил на осаждённом Гунибе в «совет около 10 человек, наиболее известных и почитаемых»44. Между тем советский писатель П. А. Павленко в своей повести «Шамиль» (1942)  смело ввёл Байсунгура в «совет асхабов», правда, значительно сократив его число: «Дебир Андийский да Дебир Хунзахский, Нур­Магомет Согратлинский, одноглазый и однорукий Байсунгур Беноевский да два сына – вот весь его штаб»45.

Не встречается имя Байсунгура в многочисленной русскоязычной мемуарной литературе и официальных источниках, описывающих переговорный процесс уже собственно на Гунибе46. Выход имама Шамиля к кн.Барятинскому подробно описан у очевидцев как с той, так и с другой стороны. В частности, у горцев, непосредственно присутствовавших при этом событии – у Гаджи­Али, Абдурахмана, Инквачилава. Вновь ни один из них не упоминает Байсунгура. По местным источникам, имам Шамиль вышел к кн. Барятинскому из осаждённого аула с намерением продолжить прерванные им переговоры о мире, поддавшись многочисленным уговорам и просьбам осаждённых пойти на этот шаг. По местным источникам имам согласился выйти к главнокомандующему «только при условии… что генерал даст ему и тем, кто захочет идти с ним, свободно уйти в Мекку» (предложения ультиматума от 21 августа). Последний участник переговоров, полковник Лазарев, который «вывел» имама из осаждённого аула, позже в своих опубликованных воспоминаниях не считал нужным скрывать, что он ввёл имама в заблуждение, буквально выманив его из аула47. Когда вышедший к кн. Барятинскому для продолжения переговоров имам Шамиль услышал от него, что отныне он военнопленный, «он был поражён… Обратясь к полковнику Лазареву, он сказал: «Ты обманул меня». Лазарев невозмутимо отвечал: «Успокойся, вспомни, что там были мои слова, здесь приказания главнокомандующего…»48.

Другое широко известное предание о том, что «после того как Шамиль сдался в плен, Байсунгур, прорвав окружение, ушёл в Чечню»49, не выдерживает никакой критики, даже не обращаясь к источникам, если иметь представление о ландшафте Верхнего Гуниба, о расположении на нём аула Гуниба и о том количестве войск, плотно замкнувших его в кольцо.

 ...чеченцев на Гунибе не было вовсе. Так Мухаммад-Тахир ал-Карахи в одном из пунктов последней — 84-й — главы своего труда, озаглавленной «Чеченец-единоверец», сообщает: «Из всех чеченцев только один не покинул имама и сопровождал его в Нагорный Дагестан». Позднее Шамиль отпустил его из Хунзаха домой. Наконец, прорываться из Гуниба было попросту некуда, так как Чечня была завоевана еще в 1858 году(и только последний оплот имама в Ичкерии — Ведено — пал в апреле 1859 года),

Спустя год после событий на Гунибе в августе 1859 г., в Калуге в августе 1860 г. в семье имама вспоминают Байсунгура.  Связано это было с возвращением из поездки в Дагестан сына имама ГазиМухаммада, который привёз с собой «из Кавказа разные новости», в числе которых «были некоторые подробности о последних событиях в Ичкерии и Чечне»50. В рассказе о беноевских событиях он вспоминает об «известном наибе Байсунгуре, решившемся умереть, но не сдаваться»51. По А. Руновскому, тогда же имама в Калуге посетил ашильтинский старшина «Магомет Нуричаев», который в рассказе о беноевских событиях назвал «руководителями этих движений трёх бывших наибов Шамиля – Байсунгура, Атабая и Умму»52.

В связи с событиями 1860 г. Д. Хожаев приводит ещё одно безосновательное предание, в котором вновь противопоставляются наиб Байсунгур и «бывший» имам. Согласно этому преданию, «бывший имам Шамиль по настоянию царя написал ему письмо, укоряя его в том, что тот напрасно губит людей в безнадёжной борьбе, ибо силы царя неисчислимы. Байсунгур послал Шамилю ответ, в котором со свойственной ему резкостью и прямотой заявил, что Шамиль опозорил себя навеки тем, что променял борьбу за свободу на плен и рабство, и что он, Байсунгур, пока жив, будет сражаться за свободу своего народа»53.

Замечу, о переписке имама и наиба известно только по этому преданию. Между тем вся калужская переписка имама Шамиля, военнопленного (а она контролировалась) прослеживается по архивному фонду канцелярии Калужского губернатора (ГАКО), поскольку по «Инструкции приставу о надзоре за Шамилём» от 9 октября 1859 г. «все письма, которые будут получаться в Калуге на имя Шамиля или его семейства, пристав обязан доставлять чрез начальника губернии, в Петербург к военному министру, равно как и письма, которые от Шамиля или его семейства будут посылаемы на Кавказ, должны быть тем же путём доставляемы в Петербург»54.  В частности, калужская переписка «бывшего» имама с бывшими чеченскими наибами ссыльными, Атабаем и Уммой Дуевым, датирована 1862–1868 годами55. Также известно, что какие­либо тайные письма со стороны имам Шамиль отказывался принимать: «В июле 1861 г. сын Шамиля Кази Магома, прогуливаясь возле своего дома, встретил неизвестного казанского татарина… который поспешно вручил ему письмо… из Константинополя… содержание его слишком важно и секретно, чтобы доверить его почте»; когда ГазиМухаммад принёс это письмо отцу, тот «сделал ему выговор за принятие корреспонденции без посредства пристава» и отдал письмо последнему56.

 Как уже упоминалось, в русских источниках имя Байсунгура впервые появится лишь в мае 1860 г. в связи со вспыхнувшими волнениями в Чечне. Из переписки о восстании в Ичкерии в мае 1860 г. канцелярии начальника Терской области: «В мае подстрекаемые Байсунгуром к новому неповиновению бежали из разных аулов обратно в Беной. Байсунгур принял над ними начальствование, поставив одного из них, Султан Мурата, наибом, и начал явно подстрекать к восстанию жителей других аулов, посылая зачинщикам чалмы жёлтого цвета, означавшие власть наиба, провозглашая себя имамом»57. Но имя «наиба­имама» Байсунгура не успеет в них «примелькаться», поскольку восстание вскоре будет подавлено. 16 февраля 1861 г. Байсунгур был схвачен58. О его пленении, случившемся в результате короткого сражения, в рапорте от 18 февраля 1861 г. начальник войск Зандакского наибства майор Муравьёв писал: «Узнав наконец положительно через доверенных мне лиц и лазутчиков о месте пребывания Байсунгура, Султан Мурата с их шайками… я выступил 16 числа… Они были тотчас сбиты, оставив одного раненого и двух пленных, в том числе Байсунгура, виновника возмущения»59. Военно­полевой суд приговорил Байсунгура к смертной казни через повешение, приговор был приведён в исполнение, тело тайно предано земле.

Таким образом, «исторический» факт присутствия наиба Байсунгура на Гунибе в августе 1859 г. выступает не более чем вымыслом, поскольку предание не находит подтверждения ни в местных, ни в российских источниках (штабной и официальной военной корреспонденции, многочисленных воспоминаниях современников, участников осады и др.). Таким же образом не выдерживает критики другое предание о письме наиба Байсунгура из Беноя в Калугу пленённому имаму. ]§[

http://maxpark.com/community/5652/content/5330751


=======================================


Наиб Байсунгур из Беноя: современные мифологемы и исторические реалии

ВВЕДЕНИЕ
В современном четырехтомном академическом издании «Истории Чечни» (2013) легендарный чеченский наиб Байсунгур Беноевский (1794-1861) пред­ставлен «известным наибом Беноевского общества» времен Кавказской войны, человеком, обладавшим «большим влиянием на других участников антиколо­ниальной борьбы народов Северного Кавказа, включая имама Шамиля» [Akhmadov Sh. B. (red.) Istoriya Chechni s drevneishikh vremen do nashikh dnei. Groznyi: Groznenskii rabochii; 2013. T. 3, с. 395]. Здесь же авторы без каких-либо ссылок на источники пересказыва­ют сюжет, который стал «классическим» в биографии легендарного наиба, не единожды воспетый писателями (П. Павленко [2. Pavlenko P. A. Kavkazskaya povest'. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1966], А. Айдамиров [Aidamirov A. Ekha bu'isanash = Dolgie nochi. 2-e izd. Groznyi: Kniga; 1972], М. Гасаналиев [Gasanaliev M. Pervaya Kavkazskaya voina (1817-1864). 2-e izd. Makhachkala; 2011]), бардами (Т. Муцураев «Наиб Байсунгур», «Гуниб»; И. Алимсултанов «Гуниб», «Пленение имама Шамиля») и живописцами (Э. Сапаров «Гуниб (прорыв)», У. Мижев «Байсангур Беновский» (2002), Х. Исаев «Раздор») - Байсунгур, находясь в осажденном Гунибе, бросает в спину «сдающегося в плен» имама упреки в трусости, проклятия, прорывается сквозь цепь солдат и покидает Гуниб с целью продолжить борьбу. Авторы «Истории Чечни» писали: «Когда 25 августа 1859 года в Гунибе имам Шамиль сдался в плен, неистовый Байсунгур, потерявший в боях руку и ногу, отказался признать капитуляцию и удалился в родной аул, чтобы продолжать дело своей жизни» [Akhmadov Sh. B. (red.) Istoriya Chechni s drevneishikh vremen do nashikh dnei. Groznyi: Groznenskii rabochii; 2013. T. 3, с. 395]. В 2010 г. чеченские историки Ш. А. Гапуров и А. В. Бакашов вновь повторили этот сюжет в научной публикации: «Байсунгур Беноевский, бывший наиб Шамиля... Он был с имамом до последнего и ушел из Гуниба, прорвавшись через окружение царских войск» [Gapurov Sh. A., Bakashov A. V. Vosstanie v Ichkerinskom okruge Chechni v 1860-1861 gg. (Benoiskoe vosstanie). Vestnik Akademii nauk Chechenskoi Respubliki. 2010;(1): с. 109].

Говоря о тяжелых увечьях мужественного наиба - «одноглазого», «одно­ногого», «однорукого», - авторы, по всей видимости, не преувеличивают. Во всяком случае, мы располагаем надежными свидетельствами двух современ­ников наиба - имама Шамиля и его сына ГазиМухаммада, записанными в июле-августе 1860 г. А. Руновским. В одном из них упоминается наиб бено- евцев «Байсунгур по прозванию ”Биргез” (одноглазый, кривой)»1, в другом - «важный человек. Байсунгур, отличавшийся знатностью рода и вместе с тем необыкновенным безобразием: рябой, одноглазый, с одной ногой, с одной рукой, искривленной в дугу»2. По чеченским преданиям, «его привязывали к лошади кожаными ремнями, и не ведающий страха наиб, выхватывая един­ственной рукой шашку и сверкая единственным глазом, мчался в самую гущу врагов» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 228].

Возможно, этот драматический сюжет о чеченском наибе, который вырвал­ся с осажденного Гуниба в августе 1859-го, получил широкое распространение после выхода в свет популярного исторического романа «Долгие ночи» чечен­ского писателя А. Айдамирова [Aidamirov A. Ekha bu'isanash = Dolgie nochi. 2-e izd. Groznyi: Kniga; 1972], хотя впервые он был опубликован у совет­ского писателя П. А. Павленко в «Кавказской повести»3. Ранее этот сюжет в литературе не прослеживается. Любопытно, что П. А. Павленко в историче­ской повести «Шамиль» лишь в одном предложении упоминает об «одногла­зом и одноруком наибе Беноя Бойсунгуре», который входил в состав «верхов­ного штаба» имама после потери Чечни [Pavlenko P. A. Shamil'. Makhachkala: Daggosizdat; 1942, с. 179]. В 1933 г. писатель выезжал в Дагестан для сбора материала, был в Гунибе. Но сюжет о чеченском наибе, бросающем упрек в спину «сдающегося в плен» имама, у него появится только в 1957 г.: «Если уйдет к ним [русским] - проклянем! - сказал Байсунгур. На одно мгновение задержал имам - под взглядом Байсунгура - коня у моста и затем смелым аллюром пронесся меж солдат и мюридов, дерущихся на мосту. ”Проклят будешь Аллахом!” - Это крикнул Байсунгур, и острый, тонкий, пла­чущий крик его пронесся над многими» [Pavlenko P. A. Kavkazskaya povest'. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1966, с. 252]. Позднее, но без каких-либо ссылок, этот сюжет как исторический факт был введен в научный оборот чеченским историком Долханом Хожаевым в несколько беллетризованном исследо­вании «Чеченцы в русско-кавказской войне» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998]. По Хожаеву, решение имама Шамиля выйти к кн. Барятинскому из осажденного Гуниба, «роковой шаг», сопровождалось «яростью и проклятием, брошенным вслед искалеченным наибом из Беноя» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 86].

По Д. Хожаеву, в 1839 г., в конце августа, «бежал потерпевший поражение в Дагестане, но увенчанный в Ахульго славой мужественного воина Шамиль со своей семьей и несколькими соратниками. Измученного имама Дагестана при­ютил у себя Байсунгур» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 227]. Ичкерийский Беной являлся одним из пун­ктов в цепи селений, по которым следовал разбитый имам: Ахульго - Артлух - Алмак - Зандак - Даттых - Беной - Ведено - Гуш-Керт. Мухаммед-Тахир аль-Карахи о пребывании имама Шамиля в Беное писал: «Остановились в селении Байян. Жители этого селения также чествовали и угощали их. Хозяин, принявший в гости Шамиля, даже приходил в Таттахи для того, чтобы пригласить его к себе в гости. Там после 20 раджаба родился Мухаммед Шафи, сын Шамиля. На седьмой день его рождения была принесена положенная жертва [зарезан в честь рождения баран]. Затем вышли из Байяна и останови­лись в селении Видан [Ведено]». М.-Тахир аль-Карахи писал о сделанных тогда имамом назначениях: «Когда Шамиль проходил по селениям Байян и Видану, с ним встретились известный храбрец Шуайб ац-Цамутури и Джавад-хан ад-Дарги... Шамиль поставил их наибами в тех двух округах.» [Barabanov A. M. (per.), Krachkovskii I. Yu. (red.). Khronika Mukhammeda Takhira al-Karakhi o dagestanskikh voinakh v period Shamilya. M.; L.: Izd-vo AN SSSR; 1941, с. 121]. О том, что Джаватхан был назначен тогда наибом Беноя, пишет в своей хронике дру­гой современник ИманМухаммад Гигатлинский [Aitberov T. M., Dadaev Yu. U. Khronika Imanmukhammada Gigatlinskogo ob istorii imamata. Makhachkala: Format; 2010, с. 116]. О Байсунгуре как о наибе Беноя или кунаке имама - ни слова. Вместе с тем, вне всякого сомне­ния, наиб Байсунгур являлся одним из активных участников сопротивления русским в Кавказскую войну.

«ВАЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК» ИЗ БЕНОЯ: В ДОКУМЕНТАХ НЕ ЗНАЧИТСЯ...
В настоящее время известна и опубликована значительная переписка имама Шамиля времен Кавказской войны, но здесь не встречается имя леген­дарного чеченца Байсунгура [Gadzhiev V. G., Ramazanov Kh. Kh. (sost.). Dvizhenie gortsev Severo-Vostochnogo Kavkaza v 20-50-e gg. XIX veka. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1959]. Имя Байсунгура не прослеживается и по русским источникам того времени. В 1838 г. ген.-л. Фезе выделял руководите­лей «непокорных чеченцев» Ичкерии (Мулла-Уди, Ташев-хаджи) и, называя Беной одним из центров Ичкерии, ни разу не упоминал имя Байсунгура. Не встречается его имя в русских источниках 1839 г. В частности, в рапорте от 10 мая 1839 г. ген.-л. Граббе военному министру гр. Чернышеву непокорный Беной был связан с именем Ташев-хаджи. Скорее всего, последний находил в Беное поддержку в лице Байсунгура. Его имя не встречается в российских источниках и 1840 г., когда поднялась практически вся Чечня. Он не упомянут в рапорте Граббе от 23 марта 1840 г., в котором перечислялись имена чеченцев, возглавивших восставшее Ичкеринское общество, «начавших усиливать свои партии, собирать аманатов, ружья и продовольствие, обязывать их общей клятвою». Граббе называет руководителей восстания - «Ташев-хаджи, Шуаиб- мулла и Джевад-хан»4.

По А. Руновскому, ГазиМухаммад рассказал ему об одном случае, который несколько проясняет положение Байсунгура в имамате в последние годы. Он произошел незадолго до взятия русскими войсками Ведено в апреле 1859 г., когда «Шамиль получил известия, возбудившие в нем сомнение насчет верности Беноевцев; вследствие чего послал его с сильною партиею к Беною... взять ама­натом самого важного, самого нужного для беноевцев человека. Этим важным человеком оказался Байсунгур, отличавшийся знатностью рода.». «Оказался»? Трудно предположить, что имам Шамиль, отдавая этот приказ, не знал к тому времени, кто в Беное являлся «важным человеком». Байсунгур встретил приказ имама достойно: «Указывая на свои глаза, на руки и ноги, Байсунгур говорил Гази-Магомету: “Все эти раны и увечья я получил, сражаясь против русских, и теперь я уже больше никуда не гожусь. Подумай: не будет ли тебе стыдно, что ты возьмешь в аманаты этакую дрянь? Возьми-ка лучше кого-нибудь другого, от кого можно ожидать проку больше, чем от меня”». Но и сын имама вел себя не менее достойно. Его ответ «заключал в себе и уважение к заслугам Байсунгура и тонкую лесть, весьма искусно связавшую наружное его безобразие с внутрен­ними достоинствами и с причинами, от которых безобразие произошло. Вообще же, из слов Гази-Магомета, Байсунгур должен был заключить, что его следует считать самым красивым молодцом во всем Дагестане. Таким обращением Гази- Магомет вызвал со стороны Байсунгура большое к себе расположение». Инцидент был дипломатично исчерпан, сам имам Шамиль «объявил ему, что убеждаясь его словами, он не хочет лишить Беноевцев их храброго Наиба; но имея надобность взять от них аманата, он считает в этом звании Байсунгура, которого оставляет дома, вполне доверяя его чести»5.

По русским источникам, с начала апреля 1859 г. аманатов из селений, подо­зреваемых в нежелании воевать, забирали не только из Беноя. В «Журнале воен­ных действий.» упоминаются ичкеринские аулы «Белетли, Саясан, Аллерой, Шуани и Гурдали», которые 9 мая прислали своих депутатов к «ген.-м. Кемферту с изъявлением покорности и просьбою о помощи против Кази-Магомы, кото­рый, явившись со значительною партией тавлинцев, требовал от них аманатов»6. На другой день ген.-м. Кемпферт двинулся со своим отрядом к аулу Гурдали, и ГазиМухаммад был вынужден отступить к Дарго. К 13 мая из 9 чеченских наибств имамата (Гехинское, Шалинское, Мичиковское, Ауховское, Ичкерийское, Чеберлоевское, Шубут, Нашхоевское и Шароевское) под властью имама не оста­валось ни одного. Отдельные селения обществ Шарой, Шикарой и Чеберлой, а также селения Зандак, Энгеной и Беной отправили своих депутатов к командо­ванию в июне и июле7. Генерал Евдокимов писал: «Теперь вся Ичкерия покорена и только в окрестностях Беноя в лесах осталась шайка абреков разных племен». Спустя месяц, по «Журналу военных действий.», о непокорности Беноя свиде­тельствовали не только «шайка абреков», но и все его жители. Согласно рапорту гр. Евдокимова, к 12 июня «почти все аулы Ичкерии прислали от себя ген.-м. Кемферту депутации с изъявлением совершенной покорности», но «жите­ли аула Беной и нескольких хуторов, лежащих. по верховьям реки Аксай. не последовали общему примеру»8. Несомненно, во главе непокорных «жителей села Беной» находится «самый важный для беноевцев человек» Байсунгур, хотя его имя вновь в документе не упомянуто. Беноевцы были практически един­ственными в Ичкерии, оказавшими сопротивление русским летом 1859 г.

К тому времени, когда Беной продолжал сопротивляться, к середине июня 1859 г., имам Шамиль находился уже в Дагестане, в обществе Гумбет - на левом берегу Андийского Койсу, в укреплении Килатль [Gadzhiev V. G., Ramazanov Kh. Kh. (sost.). Dvizhenie gortsev Severo-Vostochnogo Kavkaza v 20-50-e gg. XIX veka. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1959, с. 674]. По Абдурахману из Газикумуха, отступающего из Чечни имама сопровождали, помимо членов семьи, совсем немного сподвижников: «Мухаджиры из Чиркея и им подобные, и солдаты, которые находились при нем в течение нескольких лет, перешедшие со стороны русских - пленные и перебежчики» [Abdurakhman al-Gazikumuki. Kratkoe izlozhenie podrobnogo opisaniya del imama Shamilya (Kaluga, 1281 g.kh.). M.: Vostochnaya literatura; 2002, с. 49]. Имама, который уже в конце июля покидал Килатль, сопровождали двое чеченцев, «ревностный наиб Осман ал-Джулаки ал-Чачани и Садуллах ал-Каки (наиб Гехи)» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 161]. По Мухаммад-Тахир аль-Карахи, когда «все вилайеты Чечни, один за другим, под­пали под власть русских, из жителей этих вилайетов никто не ушел с имамом, кроме одного наиба Османа и тех, кто был [ранее] с ним» [8, с. 244]. Наибом Османом, по Абдурахману из Газикумуха, являлся чеченский «наиб Усман из Жалка», которого «имам... любил за усердие при несении военной службы», но и он не находился в числе тех, кто поднялся с имамом на Гуниб в июле 1859 г. Когда «Шамиль покинул Чечню и перешел в Дагестан, этот наиб со своей семьей отправился с ним, но когда Шамиль поднимался на гору Гуниб, Шамиль вернул его с дороги к себе на родину, стыдясь за его большую семью и малых детей» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 75]. Другой наиб, гехинский «Садуллах ал-Каки», по Д. Хожаеву, расстал­ся с имамом задолго до Гуниба и позже, в 1860-е гг., вместе с ген.-м. Мусой Кундуховым возглавил переселение чеченцев и ингушей в Турцию. По мнению Д. Хожаева, наиб Байсунгур мог присоединиться к имаму на Гунибе и несколько позже, когда «с родственниками, следуя своему обету газавата и присяге на вер­ность имаму, двинулся на помощь Шамилю в горный Дагестан». Но это всего лишь предположение, не подкрепленное автором источниками, как и другое его утверждение: «Шамиль покидает Чечню, вместе с ним уходит в горный Дагестан и непокорный Байсунгур со своим отрядом» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 85-86, 230].

Имам Шамиль, в апреле 1859 г. отступивший из Чечни в Дагестан, укре­пившись в Гумбете, в конце июля был вынужден покинуть и эти позиции. В течение нескольких дней, преследуемый войсками и теснимый воинственно настроенным против него местным населением (ругуджинцы, куядинцы, телет- линцы), он буквально вырывался на Гуниб в ночь с 29 на 30 июля, а с 9 по 15 августа завершилась полная блокада Гуниба войсками по всей ее окружно­сти (общим числом до 16 тыс. человек)9. Известен ряд письменных источников, сочинений местных дагестанских авторов - современников и непосредствен­ных участников событий на Гунибе в августе 1859 г. (Абдурахман из Газикумуха, Гаджи Али из Чоха, Дибир Инквачилав, Мухаммад-Тахир ал-Карахи, Хайдарбек из Гиничутля) [Barabanov A. M. (per.), Krachkovskii I. Yu. (red.). Khronika Mukhammeda Takhira al-Karakhi o dagestanskikh voinakh v period Shamilya. M.; L.: Izd-vo AN SSSR; 1941; 14-17]. Ни в одном из этих сочинений не упоминается имя чеченца Байсунгура - ни в числе тех, кто вырвался на Гуниб в ночь с 29 на 30 июля 1859 г., ни в числе тех, кто возможно, прорвался на Гуниб до заверше­ния ее блокады, ни в числе тех, кто занимал ключевые позиции в обороне Гуниба, находился в «совете асхабов» имама или участвовал в сражении.

По словам наиба Дибира Инквачилава, осажденные на Гунибе горцы распо­лагали небольшими силами, «двумя-тремястами людей, полуголодных и плохо вооруженных» [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 316]. По Абдурахману из Газикумуха, войско имама на Гунибе составляло «менее трехсот воинов» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 165]. Гаджи Али не называет общее число мюридов на Гунибе, но упоминает, что имама из Ичичали на Гуниб сопровождали 40 мюридов [Gadzhi Ali. Skazanie ochevidtsa o Shamile. Makhachkala: In-t istorii, arkheologii i etnografii, In-t yaz., lit. i iskusstva im. G. Tsadasy; 1990, с. 63]. Мухаммед-Тахир аль-Карахи писал, что с вырвавшимся на Гуниб имамом Шамилем и его ближайшими сподвижниками было «около двухсот сражающихся ополченцев» [Barabanov A. M. (per.), Krachkovskii I. Yu. (red.). Khronika Mukhammeda Takhira al-Karakhi o dagestanskikh voinakh v period Shamilya. M.; L.: Izd-vo AN SSSR; 1941, с. 248]. Практически каждый горец был на виду и на счету. «Затеряться» в их числе, тем более известному чеченскому наибу со своим отрядом в «30 сабель» было бы сложно.

По воспоминаниям гунибского наиба Дибира Инквачилава, при организа­ции обороны Гуниба были учтены места, «которые внушали опасение и требо­вали постоянного наблюдения». Таковых, по его мнению, было семь: «Первое из них лежало против Ругуджи, два следующих - против Куяды (с запада), затем целых три со стороны Хоточа и Хиндаха и, наконец, последнее - со стороны нижнего уступа, где теперь расположено русское укрепление» [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 311]. По местным источникам поименно известно, кому была поручена охрана подступов к Гунибу, и кто находился на его укрепленных позициях - Байсунгура в их числе нет. Один из куядинских подъемов занимал «кудалинец Амирасул Магома с 7 мюридами», другой - двоюродный брат Шамиля Ибрагим с 5 мюридами. Над ругуджинским подъемом позиции занимал «уркачинец Муртаза с 20 муридами» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 166]. Один из хоточинских подъемов был поручен сыну имама ГазиМухаммаду с 25 мюридами, другой - чохцу Муса-Хаджияву с 5 мюридами, хиндахский подъем занимали 4 гунибцев. Наиболее вероятный пункт нападения русских, подъем с нижней террасы Гуниба, был укреплен завалом со 124 бойни­цами и 4 орудиями. Обороной этого важнейшего пункта руководил сам имам Шамиль со 40 мюридами («которые к ночи уменьшались до 15, так как были еще другие места, требовавшие ночных караулов») [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 311-316]. Чеченский наиб не упомянут ни у одного автора в числе защитников Гуниба, тогда как каж­дый мюрид-воин был на счету.

К 15 августа, когда кольцо блокады Гуниба уже замкнулось, на вопрос имама, «известна ли ему точная цифра людей, на которых мы можем поло­житься», гунибский наиб Инквачилав ответил: «Всех людей, более или менее пригодных для обороны, у нас только 322 человека, из коих 247 - жители Гуниба, а 85 - муриды и пришлые из разных частей Дагестана». В распоряже­нии гунибского наиба находились еще «33 беглых солдата, которые употребля­лись только на работы завалов», о которых позже с некоторым сожалением вспоминал: «Несмотря на мои настояния, Шамиль не решился дать им оружие» [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 316]. В общей сложности расклад имеющихся в наличии сил по основ­ным диспозициям укрепления, выполненный гунибским наибом Инквачилавом, давало число защитников в 116 человек. К ним также следует прибавить «поло­вину гунибского населения», которых Инквачилав выделял отдельно (они занимали хоточинские и хиндахские подъемы).

По Абдурахману из Газикумуха, наиба Байсунгура нет в числе членов «сове­та асхабов» имама, созванного на обсуждение ультиматума главнокомандующе­го 21 августа. Абдурахман поименно перечисляет «товарищей-приверженцев» имама, с которыми тот держал совет: «серьезным ученым хаджи Ибрагимом - мухаджиром из Абадзеха, любимцем имама в Дарго; ученым мухаджиром хаджи Насруллахом Кюринским из Кепира; мухаджиром хаджи Хайруллахом из Герата, ученым Хаджиали, сыном Малика из Чоха, старым наибом мухаджиром Микик Муртазаали из Чиркея, наибом Дибиром Аварским, и другом имама с малых лет мухаджиром Юнусом из Чиркея» [Abdurakhman iz Gazikumukha. Kniga vospominanii saiiida Abdurakhmana. Makhachkala: Dagestanskoe knizhnoe izdatel'stvo; 1997, с. 167]. По Инквачилаву, имя Байсунгура также не упомянуто в числе тех, кто входил на осажденном Гунибе в «совет около 10 человек, наиболее известных и почитаемых» [Alikhanov M. Poslednie dni muridizma i padenie Guniba po rasskazam gortsev. V: Alikhanov M. V gorakh Dagestana. Putevye vpechatleniya i rasskazy gortsev (1895-1896 gg.). Makhachkala: Epokha; 2005, с. 301, 308]. Между тем советский писатель П. А. Павленко в своей повести «Шамиль» смело ввел Байсунгура в «совет асхабов», правда, значительно сократив его число: «Дебир Андийский, да Дебир Хунзахский, Нур-Магомет Согратлинский, одноглазый и однорукий Байсунгур Беноевский да два сына - вот весь его штаб» [Pavlenko P. A. Shamil'. Makhachkala: Daggosizdat; 1942, с. 142].

Не встречается имя Байсунгура в многочисленной русскоязычной мемуар­ной литературе и официальных источниках, описывающих переговорный про­цесс уже собственно на Гунибе10. Выход имама Шамиля к кн. Барятинскому подробно описан у очевидцев как с той, так и с другой стороны. В частности, у горцев, непосредственно присутствовавших при этом событии, - у Гаджи-Али, Абдурахмана, Инквачилава. Вновь ни один из них не упоминает наиба Байсунгура. Другое широко известное предание о том, что «после того, как Шамиль сдался в плен, Байсунгур, прорвав окружение, ушел в Чечню» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 232], не выдерживает никакой критики. Даже не обращаясь к источникам - достаточ­но иметь представление о горе Гуниб, ландшафте Верхнего Гуниба, расположе­нии на нем маленького одноименного аула Гуниба и количестве войск, о 10 тыс. человек, замкнувших его в плотное кольцо [Zisserman A. L. Fel'dmarshal knyaz' A. I. Baryatinskii (1815-1879). M.: Universitetskaya tipografiya; 1890. T. 2, с. 292-293].


КАЛУЖСКАЯ ПЕРЕПИСКА ИМАМА ШАМИЛЯ: ЧТО ПРИПИСЫВАЕТСЯ БАЙСУНГУРУ

Спустя год после событий на Гунибе, в Калуге в августе 1860 г. в семье имама вспоминают Байсунгура. Связано это было с возвращением из поездки в Дагестан сына имама ГазиМухаммада, который привез с собой «из Кавказа разные новости», в числе которых «некоторые подробности о последних собы­тиях в Ичкерии и Чечне»11. К тому времени, весной 1860 г., в Ичкерии вспых­нуло восстание горцев, и его центром стало селение Беной. Его жители (до 280 семей) не желали мириться с их насильственным переселением на равнину. За проявленную ими непокорность в мае - июле 1859 г. власти отправили про­тив них карательную экспедицию, беноевцы приготовились к защите своего селения, во главе их стоял бывший наиб имама - Байсунгур [Gapurov Sh. A., Bakashov A. V. Vosstanie v Ichkerinskom okruge Chechni v 1860-1861 gg. (Benoiskoe vosstanie). Vestnik Akademii nauk Chechenskoi Respubliki. 2010;(1):109-116, с. 109]. В рас­сказе о беноевских событиях ГазиМухаммад вспоминал об «известном наибе Байсунгуре, решившемся умереть, но не сдаваться». Имам Шамиль подтверж­дал: «Я его хорошо знаю, он ни за что не изменит своему слову»12.

По А. Руновскому, в то же время имама в Калуге посетил ашильтинский старшина Магомет Нуричаев, который в рассказе о беноевских событиях назвал «руководителями этих движений трех бывших наибов Шамиля - Байсунгура, Атабая и Умму»13. В связи с событиями ичкерийского восстания 1860 г. Д. Хожаев в своем исследовании привел еще одно безосновательное предание, в котором вновь были противопоставлены наиб Байсунгур и «быв­ший» имам. Согласно этому преданию, «бывший имам Шамиль по настоянию царя написал ему [Байсунгуру] письмо, укоряя в том, что тот напрасно губит людей в безнадежной борьбе, ибо силы царя неисчислимы. Байсунгур послал Шамилю ответ, в котором со свойственной ему резкостью и прямотой заявил, что Шамиль опозорил себя навеки тем, что променял борьбу за свободу на плен и рабство, и что он, Байсунгур, пока жив, будет сражаться за свободу своего народа» [Khozhaev D. A. Chechentsy v russko-kavkazskoi voine. Groznyi: Seda; 1998, с. 232].

Надо заметить, что об этом обличительном письме наиба к имаму известно только по приведенному выше преданию. Между тем вся калужская переписка имама Шамиля, военнопленного (а она контролировалась), прослеживается по архивному фонду канцелярии Калужского губернатора (ГАКО), поскольку по «Инструкции приставу о надзоре за Шамилем» от 9 октября 1859 г. «все письма, которые будут получаться в Калуге на имя Шамиля или его семейства пристав обязан доставлять чрез начальника губернии, в Петербург к военному министру, равно как и письма, которые от Шамиля или его семейства будут посылаемы на Кавказ, должны быть тем же путем доставляемы в Петербург»14. Таким образом, известна вся калужская переписка «бывшего» имама с бывшими чеченскими наи­бами и руководителями ичкерийского восстания - ссыльными Атабаем и Уммой Дуевым (она датирована 1862-1868 гг.)15, но какая-либо переписка с Байсунгуром в ней отсутствует. Также известно, что имам Шамиль категорически отказывался принимать тайные письма со стороны: «В июле месяце 1861 г. сын Шамиля Кази Магома, прогуливаясь возле своего дома, встретил неизвестного казанского тата­рина. который поспешно вручил ему письмо. из Константинополя. содержание его слишком важно и секретно, чтобы доверить его почте»; когда ГазиМухаммад принес это письмо к отцу, тот «сделал ему выговор за принятие корреспонденции без посредства пристава» и отдал письмо последнему [приставу] [Kozubskii E. I. K istorii Dagestana. Russkii arkhiv. 1896;34(9):101-131, с. 121].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Как уже упоминалось, в русских источниках имя Байсунгура впервые поя­вится лишь в мае 1860 г., в связи со вспыхнувшими волнениями в Чечне. Из переписки о восстании в Ичкерии в мае 1860 г. канцелярии начальника Терской области: «В мае месяце, подстрекаемые Байсунгуром к новому неповиновению, бежали из разных аулов обратно в Беной. Байсунгур принял над ними началь­ствование, поставив одного из них, Султан Мурата, наибом, и начал явно под­стрекать к восстанию жителей других аулов, посылая зачинщикам чалмы жел­того цвета, означавшие власть наиба, провозглашая себя имамом» [41]. Но имя «наиба-имама» Байсунгура не успеет в них «примелькаться», поскольку вос­стание вскоре будет подавлено. 16 февраля 1861 г. Байсунгур был схвачен. О его пленении, случившимся в результате короткого сражения, в рапорте от 18 февраля 1861 г. начальник войск Зандакского наибства майор Муравьев писал: «Узнав, наконец, положительно через доверенных мне лиц и лазутчиков о месте пребывания Байсунгура, Султан Мурата с их шайками. я выступил 16-го числа. Они были тотчас сбиты, оставив одного раненного и двух плен­ных, в том числе Байсунгура, виновника возмущения»16. 20 марта 1861 г. главнокомандующий Кавказской армией кн. А. И. Барятинский издал приказ по армии: «Беноевский житель Байсунгур, по суду произведенному на основании Полевых Уголовных Законов, оказался виновным: в измене русскому прави­тельству, произведения возмущения между ичкеринцами и другими горцами, с целью отложиться от подданства России и в упорном сопротивлении с оружи­ем в руках при взятии его нашими войсками; а потому я конфирмировал: под­судимого Байсангура “казнить смертию - повесить”, - о чем объявляю по войскам Кавказской армии» [Gapurov Sh. A., Bakashov A. V. Vosstanie v Ichkerinskom okruge Chechni v 1860-1861 gg. (Benoiskoe vosstanie). Vestnik Akademii nauk Chechenskoi Respubliki. 2010;(1), с. 115]. Приговор был приведен в исполнение в с. Хасав-Юрт, тело тайно предано земле.
 
Таким образом, «исторический» факт присутствия наиба Байсунгура на Гунибе в августе 1859 г. выступает не более чем поздним вымыслом авторов второй половины ХХ в., поскольку предание не находит подтверждения ни в местных, ни в российских источниках XIX в.

В силу того что рассмотренная в настоящей статье мифологема времен Кавказской войны, содержащая откровенный оскорбительный подтекст по отно­шению к имаму Шамилю, - приписываемое Байсунгуру обвинение имама в тру­сости и предательстве - не являлась предметом отдельного исследования истори­ков, она продолжает тиражироваться в массовом сознании, кочуя по различным публикациям, в том числе научным и учебным изданиям. В частности, в одной из таких работ по истории Ислама в России, вышедшей в 2019 г., о последних авгу­стовских днях имама на Гунибе в 1859 г. сообщается следующее: «Старый шейх принял решение сдаться в плен. Лишь часть его людей последовала его примеру, многие предпочли смерть плену. Кто-то бросился вниз с горы, но предание чечен­ского народа сохранило сюжет, согласно которому один из его верных наибов, потерявший в боях глаз, руку и ногу, Байсангур из аула Беной, повел оставшихся людей на прорыв и сумел вырваться из окружения» [Mukhetdinov D. V. Istoriya islama v Rossii. M.: Sadra; Medina; 2019, с. 140].

Мифологемы, как продукт «массового сознания общества», очень живучи. Но это уже предмет другого исследования.

Список сокращений

АКАК - Акты Кавказской археографической комиссии

РГВИА - Российский государственный военно-исторический архив

ГАКО - Государственный архив Калужской области

ЦГА РСО - Центральный государственный архив Республики Северная Осетия - Алания

ДГСВК - Движение горцев Северо-Восточного Кавказа




===================================================


Шахрудин Гапуров отдает предпочтение народным преданиям перед документами о Байсангуре (9.08.2019)

Есть такой дагестанский историк Патимат Тахнаева. Она, по-моему, всю свою научную карьеру посветила тому, чтобы доказать, что Байсангура Беноевского не было в Гунибе. Как-будто других проблем в истории Кавказа нет.

Я понимаю почему такие утверждения появляются. Шамиль сдался, а Байсангур не сдался – ушел. Она оперирует тем, что нет документов об этом.

Действительно, правда в том, что никаких документальных подтверждений тому, что Беноевский был в Гунибе – нет.

Я в своих работах писал, что он там был. Эта картина воссоздается по народным приданиям, которые говорят о том, что он там был.

Но, независимо от того, был он там или нет, правда в одном, что Байсангур Беноевский практически единственный наиб Шамиля, который остался ему преданным до конца.

https://youtu.be/tBX8M6p5Eyg


Шахрудин Гапуров: Когда Шамиль сдавался, Байсангур сказал, что не сдастся и ушёл [из окружения] (09.12.2021)

https://t.me/youloy_r/2138

https://youtu.be/VALnk9OZNW8



===============================================



Хасан Бакаев цитирует Шапи Казиева, говорящего о том, что Байсангур был на Гунибе (17 мая 2020 г)
Канал "Nahche World"
https://youtu.be/c2aJD9wwnuU


Хасан Бакаев: Невозможно поклясться на Коране, что Байсангура не было в Гунибе. Будем искать далее
Выпуск 48  2 часть 47го выпуска - 21 июн. 2020 г.
https://youtu.be/kCMr31efWqg
« Последнее редактирование: 15 Апреля 2022, 16:23:11 от abu_umar_as-sahabi »
Доволен я Аллахом как Господом, Исламом − как религией, Мухаммадом, ﷺ, − как пророком, Каабой − как киблой, Кораном − как руководителем, а мусульманами − как братьями.

Оффлайн abu_umar_as-sahabi

  • Модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 9921
Re: Байсунгур
« Ответ #2 : 11 Ноября 2020, 02:43:41 »
Шамиль. История одного обмана
22 апреля, 2017

Историк утверждает, что имам не сдавался Барятинскому

«Если выстрелить в прошлое из пистолета, будущее ответит из пушки» – казалось бы, хорошо известная мудрость, которую в книге «Мой Дагестан»
Р. Гамзатова излагает ещё Абуталиб. И всё же нет, раз в 2017 году нам приходится сталкиваться с новым учебным планом Министерства образования РД, по которому предлагается перевести в факультатив весь региональный компонент – история Дагестана, родные языки, география Дагестана, культура и традиции Дагестана. Можно подумать, те, кто, очевидно, не силен в этих предметах, в своё время их люто ненавидели. Вместо этого народ, видимо, должен довольствоваться громкими заявлениями с высоких трибун о том, как мы «чтим нашу историю», «нашу культуру и традиции», «наши родные языки» и т.п.

Однако нельзя забывать, что «свято место пусто не бывает», и если человек после школы не уедет из республики, забыв дорогу обратно, он непременно столкнется с пробелами по всем названным темам. Такого человека легко зомбировать. В результате вакуум в нем будет заполнен случайной, зачастую сомнительной информацией, которая может оказаться не просто «сказочной» или глупой, но откровенно разжигающей национализм, ксенофобию, рознь и другие экстремистские проявления. Достаточно вспомнить пресловутую историю с «пленением Шамиля», о которую сломано столько копий.

«В зловещей тишине стоит Гуниб»…

Что и говорить, пленение Шамиля на Гунибе – тема, несказанно обросшая всевозможными мифами и кому-то даже порядком надоевшая. Одни любят Шамиля только за «сдачу в плен», другие за это же ненавидят. Одни вспоминают героический конец основательно позабытого имама Гази-Мухаммада, язвительно попрекая: «Как мог Шамиль после тридцати лет войны (1829 – 1859 гг.) сдаться в плен, предав идею имамата?» Другие при мысли о Гунибе растерянно краснеют, не зная, чем оправдать «поступок имама».

Но вызывает удивление, что сам «факт» «сдачи в плен» никем не оспаривается. И это в то время, когда сами устои исторической науки, включая российскую историю, потрясаются новыми подходами и даже всевозможными альтернативными концепциями – как научными, так и паранаучными. Причина же повышенной щекотливости пересмотра этих событий, разумеется, в излишней политизированности личности имама Шамиля. К сожалению, доставшейся нам в наследство от советской эпохи: когда он был «хорошим» (1917 – 1934 гг.); «ухудшился» (1934 – 1941 гг.); для поднятия патриотизма на время войны «улучшился» (1941 – 1947 гг.); стал «совсем плохим» (1950 – 1956 гг.); и вновь стал потихоньку «улучшаться» (с 1956 г.), хотя тем, кто благожелательно отзывался о Шамиле, так и не удалось победить вплоть до развала СССР.

Что касается дня сегодняшнего, то, несмотря на обилие разнообразной литературы о Шамиле и растущий интерес молодёжи к своей истории, наиболее важные вехи, и в том числе пленение Шамиля, в научном смысле, обходятся стороной, уступая место всевозможным малограмотным спекуляциям. Например, в двухтомном академическом издании «История Дагестана с древнейших времён до наших дней» вовсе отсутствуют сведения о событиях с 1851 по 1860 год, этого промежутка попросту нет. Таким образом, если перенестись в «мир науки», мы будем вынуждены декламировать:

«В зловещей тишине стоит Гуниб.
И в три кольца он намертво оцеплен».


Пожалуй, мало кто в Дагестане, особенно среди молодёжи, не слышал этих слов о Гунибе из одноимённой песни известного чеченского барда Тимура Муцураева, в своих песнях проповедующего идеи священной войны. Тема сдачи имама Шамиля на Гунибе звучит в целом ряде его песен («Гуниб», «Байсангур», «О Русь, забудь былую славу» и др.), которые доносятся до нас из окон проезжающих автомобилей, жилых домов, магазинов звукозаписи и т.д., играя значительную роль в формировании исторических представлений молодёжи Дагестана.


Конец имамата (боевые действия 1859года)

Поэтому, оперируя достоверными свидетельствами участников тех событий и фактами, не вызывающими сомнений, мы попытаемся восстановить картину произошедшего. И хотя мы опускаем подробное изложение трудных переговоров, предшествовавших штурму Гуниба, можно с полной уверенностью утверждать, что Шамиль был намерен биться до конца и уж точно «раньше времени» не сдавался.

Что касается часто звучащих упрёков, проводящих параллели с героической смертью первого имама Гази-Мухаммада, то они совершенно несерьёзны, потому что требовать от немолодого мужчины шестидесяти трёх лет, полжизни проведшего в перманентных боевых действиях, повторить собственный трюк, проделанный им в 35 лет и с меньшим успехом проделанный Гази-Мухаммадом в 37 лет, это слишком. Да и расположение сил на этот раз сложилось для Шамиля куда менее удачно: если тогда, в 1832 году, окруженные в укреплении под с. Гимры, они выпрыгивали на голову наступающих солдат, не знавших, с кем именно имеют дело, то теперь имам находился в полуземлянке, а русские войска сомкнутым строем стояли вкруг неё «на расстоянии пистолетного выстрела».

    В этой связи сцена «прорыва» сквозь многотысячную стену осаждающих «тридцати мюридов-чеченцев во главе с одноглазым и одноруким» Беноевским, старшиной (в песне «наибом») Байсангуром, представляется и вовсе несерьёзной фантазией соответствующих поэтов и литераторов. И не только потому, что от многонационального контингента защитников Гуниба на момент пленения осталось в живых всего 40 человек вместе с Шамилем, а потому, что чеченцев на Гунибе не было вовсе.

Так, Мухаммад Тахир аль-Карахи в одном из пунктов последней (84) главы своего труда, озаглавленном «чеченец-единоверец», сообщает: «Из всех чеченцев только один не покинул имама и сопровождал его в Нагорный Дагестан». Это был Шаройский наиб. Позднее Шамиль отпустил его из Хунзаха домой для сохранения религии в долине Шаро-Аргуна.

Наконец, прорываться с Гуниба было попросту некуда, так как Чечня завоёвана ещё в 1858 году (и только последний оплот имама в Ичкерии – Ведено – пал в апреле 1859 года), да и незачем, поскольку после пленения имама Шамиля никто их уже не ловил, и оставшиеся мюриды спокойно, во всеоружии и с развевающимися знамёнами спустились и разошлись с Гуниб-горы, как это прекрасно видно на картине очевидца событий Теодора Горшельта «Спуск мюридов с Гуниба». Преследованиям подверглись только русские, перешедшие на сторону Шамиля: таких на Гунибе оказалось порядка 30 человек – почти все уже были мусульманами и погибли в бою, и только 8 из них попали в плен и были обезглавлены как «изменники» православия, самодержавия и народности.

Имам Шамиль

И всё равно, скажет неугомонный читатель, если не спастись, Шамиль мог хотя бы погибнуть, кинувшись на врага. С чем? – спросим мы в ответ. Как рассказывает наиб Инкачилав Дибир: «В окруженной мечети я застал до 40 мужчин и до 20 вооруженных женщин. Это был весь (оставшийся после сражения) боевой элемент аула. Шамиль стоял между ними с заткнутыми за пояс полами черкески». Имам, обратившись к сподвижникам, даже просит и даёт разрешение убить себя кинжалом.

В этой связи уместно вспомнить слова хрониста той эпохи Хайдарбека Геничутлинского: «В это время повелитель неверных отдал приказ подчиненным ему нечестивым главарям, чтобы они непрерывно и неотступно действовали против имама правоверных Шамиля: пока либо сами не захватят его в плен, либо не перемрут от его руки все до единого. Проклятый сардар, собрав свои войска, повел их вперёд. Они были столь многочисленны, что мусульманам перед ними было явно не устоять».

Выбежать с саблей и кинжалом? На многотысячный строй мечтающих разбогатеть солдат, которым князь Барятинский уже пообещал 10 000 рублей серебром за поимку живого имама, известного всем и по одежде, и в лицо? Даже если, размахивая саблей и кинжалом, имам убил бы первого и второго из приблизившихся русских солдат, третий и четвёртый просто подхватили бы старого имама под руки и вынесли с поля, разделив затем обещанное вознаграждение, превышавшее в пересчёте на современные деньги 1 миллион евро. В Гимры или Ахульго, имам понимал, что неведомые для врага горы ещё сильны и вся борьба впереди, а сейчас, в августе 1859 г., положение коренным образом отличалось от ситуации лета 1839 г. и, тем более, осени 1832 г. Все резервы иссякли в беспрецедентных по своей жестокости кампаниях 1857 – 58 гг. Надёжных людей почти не осталось. Его все покинули, точнее, предали, он остался почти один. Оставалось лишь умереть, на радость предателям, но Всевышний этого не допустил.

    Умри Шамиль в тот день, и тогда бы уж точно его позабыли, а вернее – попросту замолчали, как замолчали и забыли всех других имамов и лидеров горского сопротивления, предыдущих и последующих (в Махачкале нет даже улицы, названной в их честь), и сегодня их вспоминают только в связи или в сравнении с Шамилем. Имам Шамиль обеспечил ту связь времен, без которой наша история и впрямь «начиналась» бы с 1920 г. или даже 1941 г.

Под пристальным вниманием международной общественности Шамиль посетил Харьков – Москву – Петербург – Калугу – Киев – Одессу – Стамбул – Каир – Суэц – Мекку – Медину, встречался с халифом правоверных и другими правителями, принял участие в дипломатических переговорах, в открытии Суэцкого канала и, наконец, совершил хадж со всей семьёй, где при стечении паломников со всего мира получил слово и был поднят на Каабу.

Ну, если и после этого у упёртого читателя остались вопросы, то хочется просто посоветовать таковому представить себя осаждённым большой армией в маленькой однокамерной постройке, но не с автоматом, а с ножом, причём каждый из штурмующих мечтает не уничтожить его вместе с постройкой, а взять живым. Пока «упёртый читатель» представляет себя в роли Рэмбо, остальным предлагаю рассмотреть более важную и запутанную проблему, доселе почему-то не привлекавшую внимание учёных-исследователей.


Наместник Кавказа и главнокомандующий кавказской армией генерал от инфантерии А.И. Барятинский

Был ли совершён А. И. Барятинским столь часто упоминаемый в местных хрониках обман, и если был, то с какой целью и последствиями для современности?
Например, Хайдарбек Геничутлинский пишет: «После того, как повелитель правоверных Шамиль оказался в руках у кафиров, их проклятый сардар (главнокомандующий А. И. Барятинский) допустил вероломный обман. Изменив уговору, он отправил Шамиля вместе с его семьей в ссылку в Россию».

Такое заявление сподвижника Шамиля обычно не принималось историками в расчет, дескать, «оно тенденциозно, продиктовано обидой и озлоблением на победившего врага и не имеет подтверждения в русских архивных документах».

Все знают, что после взятия Гуниба А. И. Барятинский проявлял подчёркнутое внимание к своему пленнику и его домочадцам, понимая, что в памяти потомков он останется не как генерал, не жалевший солдат, а прежде всего как человек, пленивший Шамиля, то есть он смотрел на себя из будущего. Резонно предположить, что этот взгляд на происходящее возник у главнокомандующего не в день штурма, а, по крайней мере, немного раньше.

Ещё в начале августа 1859 года больной, только что после приступа подагры, наместник Кавказа князь Барятинский садится в Тифлисе на коня и, едва держась в седле, срочно догоняет действующие внутри Дагестана войска. Взволнованный столь широко развернувшимся успехом операции, веря и не веря в скорый конец войны, и всё время боясь, чтобы она внезапно не закончилась без него. По трупам солдат и мюридов взбирается А. И. Барятинский на Гуниб и со словами «Кончайте скорее!», как на трон, садится на широкий камень в конце берёзовой рощи. Поэтому в поведении А. И. Барятинского, как после, так и до штурма Гуниба, не следует искать случайных поступков. Он старательно подражает Цезарю, пленившему в Алезии вождя галльского сопротивления, национального героя Франции Верцингеторига, а художник Теодор Горшельт должен лишь закрепить это сходство на холсте.

Именно исходя из этого, мы сегодня можем утверждать, что слова Хайдарбека Геничутлинского подтверждаются, и не только свидетельствами таких же «туземцев», а столь вожделенным для современных историков русским архивным документом, исходящим непосредственно от самого А. И. Барятинского накануне штурма Гуниб-дага.

    Письмо наместника Кавказа и главнокомандующего кавказской армией генерала от инфантерии А. И. Барятинского жителям Дагестана 24 августа 1859 г.

    Вся Чечня и Дагестан ныне покорились державе российского императора, и только один Шамиль лично упорствует в сопротивлении великому государю. …Я требую, чтобы Шамиль неотлагательно положил оружие. Если он исполнит мое требование, то я именем августейшего государя торжественно объявляю ему, со всеми находящимися при нем теперь в Гунибе, полное прощение и дозволение ему с семейством ехать в Мекку, с тем, чтобы он и сыновья его дали письменные обязательства жить там безвыездно, равно как и те из приближенных лиц, которых он пожелает взять с собой. Путевые издержки и доставление его на место будут вполне обеспечены русским правительством… Если же Шамиль до вечера завтрашнего дня не воспользуется (то есть до вечера 25 августа. – Выделено нами, З. Г.) великодушным решением императора всероссийского, то все бедственные последствия его личного упорства падут на его голову и лишат его навсегда объявленных ему мною милостей.
    (Рук. фонд ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 362. Л. 41. Перевод с араб. яз., современный оригиналу).

Внимательный читатель уже понял хитроумный план А. И. Барятинского. Дело в том, что штурм Гуниб-горы (в ночь с 24 на 25 августа) был начат задолго до истечения срока ультиматума (до вечера 25 августа), то есть когда горцы этого не ожидали, и, что важнее, всё было рассчитано так, что уже во второй половине дня 25 августа Шамиль, после многочасовых боёв окруженный на краю аула, оказался в руках А. И. Барятинского. Однако когда он вышел на переговоры, о поездке в Мекку с ним никто уже не говорил.

Примечательна удивительная забывчивость всех присутствующих. Потом вообще никто не мог точно вспомнить (!), что именно при встрече сказал имам и что ответил ему наместник. Хотя это могло быть крайне важно. Во всяком случае, А. И. Барятинский тотчас уехал, а Шамиль сел на ещё тёплый камень и, закрыв лицо руками, молчал около часа, очевидно, ещё за 150 лет до нас поняв, как жестоко его обманули, выманив из аула на переговоры. «Довольно сильный офицерский конвой отгонял от имама приближающихся».

Таким образом, в глазах простого дагестанца, жившего в некотором удалении от театра боевых действий и не получавшего оперативной информации, всё выглядело так, словно Шамиль принял обнародованный днём ранее ультиматум, – на Кавказе дело неслыханное. Лицемерие главнокомандующего А. И. Барятинского становится окончательно видно из датируемой 27 августа реляции, направленной им военному министру Н. О. Сухозанету: «…Из предыдущего отзыва от 22 августа №379 Вашему высокопревосходительству известно, что я приказал прекратить бесплодные переговоры с Шамилем и 23 числа приступить к овладению Гунибом…» (АКАК. Т. XII. Док. 1056. С. 1178 – 1179).

    Теперь нам становится очевидно, что предания «о сдавшемся без боя имаме» коренятся в хитроумной ловушке, расставленной главнокомандующим А. И. Барятинским, и конкретно в приведённом выше арабоязычном «Письме жителям Дагестана», содержащем ультиматум имаму.

«В результате затмилось на Кавказе солнце Ислама, – завершал свою хронику под впечатлением от случившегося дагестанский хронист Хаджи-Хайдарбек Геничутлинский, – народ объяла тьма. Мусульмане растерялись. Они уподобились людям, пришедшим в состояние опьянения при виде, что наступил день Страшного суда. Сабли борцов за веру скрылись в ножнах. Мунафики же подняли головы. Они повели себя так, словно овладели Вселенной. Удивительно, удивительно было всё это видеть, о, верующие братья! Произошли эти события в начале 1276 года хиджры Пророка ﷺ.

Однако Шамиля, попавшего в руки кафиров, Всевышний Аллах избавил от унижений и мести с их стороны. Они с почетом, выказывая большое уважение, доставили имама в свою столицу Петербург… Мало того, Всевышний принудил их безвозмездно действовать в пользу имама — в конце концов, они сами доставили Шамиля вместе с его семьёй в священный город Мекку, куда, как известно, обычно люди попадают лишь с величайшим трудом…

Похоронили имама Шамиля на мединском кладбище Джаннат ал-Баки, рядом с Аббасом – дядей Пророка Мухаммада, ﷺ! Да будет Всевышний Аллах доволен имамом Шамилем и всеми мусульманами».

«…А это пища для умеющих размышлять».

Зураб Гаджиев,
кандидат исторических наук


https://md-gazeta.ru/vybor-redakcii/19778
Доволен я Аллахом как Господом, Исламом − как религией, Мухаммадом, ﷺ, − как пророком, Каабой − как киблой, Кораном − как руководителем, а мусульманами − как братьями.

Оффлайн abu_umar_as-sahabi

  • Модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 9921
Re: Байсунгур
« Ответ #3 : 17 Июня 2021, 01:49:10 »
Ислам Белокиев о Байсангуре в Гунибе (24.11.2020)

https://youtu.be/TNC-wIfcxYg


(Подписчик) "курс топ - это топ важно":

- С тобой всё понятно. Я сам довольно взрослый раб Аллаха, и я, по свидетельству более старшего поколения из чеченцев уверенно подтверждают, что Байсангур вышел из этого окружения. ВаЛлах1и!

Ислам: 
- Но, если ты так в этом уверен, значит... Я не буду тебя как-то в этом переубеждать. Не потому, что я как-то пытаюсь тебя принизить, или твое мнение принизить. Нет, дело не в этом. У меня нет просто источников, чтобы тебе вот прям доказать и опровергнуть твоё мнение. Просто я не нашел тех источников. Наверно, они у тебя есть, ты видел эти источники, ты видел доказательства, и поэтому так утверждаешь. В таком случае у меня нет к тебе никаких аргументов, точнее, нет аргументов против того, что ты говоришь. Возможно, ты прав, я не прав.
Доволен я Аллахом как Господом, Исламом − как религией, Мухаммадом, ﷺ, − как пророком, Каабой − как киблой, Кораном − как руководителем, а мусульманами − как братьями.

Оффлайн abu_umar_as-sahabi

  • Модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 9921
Re: Байсунгур
« Ответ #4 : 27 Декабря 2021, 23:34:59 »
Гази-Мухаммад рассказал один эпизод, когда Байсангуру было предложено сдаться. Посланные флигель-адъютанта полк Чертикова, сделала это предложение, разговаривая с ним на кладбище. В ответ Байсангур указал на ближайщие могилы и сказал: вот с ними поговорите вы о вашем деле, они вас услышать скорее, нежели я. Рассказ свой Гази-Мухаммад заключил теми словами, которые были сказаны его отцом в минувшем мнсяце. Подтверждая их теперь снова, имам Шамиль сказал: да, это такой человек, я его хорошо знаю, он ни за что не изменить своему слову...но впрочем он больше нечего не желает, как только умереть, сражаясь против урусов.



====================================================


Кавказская летопись : приказы по Кавказской Армии // «Кавказ, газета политическая и литературная». — 1861 (год XVI). — № 28 (6 апреля). — С. 132

« Последнее редактирование: 27 Декабря 2021, 23:38:31 от abu_umar_as-sahabi »
Доволен я Аллахом как Господом, Исламом − как религией, Мухаммадом, ﷺ, − как пророком, Каабой − как киблой, Кораном − как руководителем, а мусульманами − как братьями.

Оффлайн abu_umar_as-sahabi

  • Модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 9921
Re: Байсунгур
« Ответ #5 : 30 Ноября 2022, 00:58:39 »
Цезарский А. С. Описание боевой жизни 3-го Кавказского стрелкового батальона. — Тифлис: тип. Штаба Кав. воен. окр., 1881. стр. 23:

«Главными зачинщиками ичкеринского восстания были беноевцы, которые и в 1859-м году отказались принести нам покорность, вследствие чего были объявлены командующим войсками вне покровительства наших законов. К ним направилась, 27-го сентября [9 октября по новому календарю; если правильно понимаю, 1860 года], особая колонна, под командою подполковника князя Святополк-Мирского, состоявшая из 20-го стрелкового баталиона, 3-й роты куринского полка и взвода горной артиллерии».


Стр. 24:

«…Заметив наше построение и предугадывая атаку, горцы притихли, засуетились и куда-то скрылись. 4-я рота отдалилась и двинулась вперёд в ротной колонне. Ротный командир, полгода тому назад бывший кавалергардом, ехал спокойно впереди, не обеспечив себя цепью, хотя бы из нескольких пар. Вдруг, шагах в двадцати от него раздался залп, и несколько человек свалилось. Граф Орлов в недоумении остановил лошадь; за ним остановилась и рота. Минута была критическая... Если бы горды успели вновь зарядить винтовки и сделать второй выстрел, то могли бы уничтожить полроты. Князь Святополк-Мирский и п. д. младшего штаб-офицера капитан и Кубатиев ринулись в карьере к роте, а за ними и вся колонна бегом. Мигом нагнала она 4-ю роту и всей массой бросилась на уступ, из за которого сделана была встреча. Горцы загикали и выхватили шашки, показав намерение отстаивать себя холодным оружием. Но когда баталион вынесся на уступ, то там уже не было ни одного человека.

В расстоянии одной версты, на горе, на втором уступе виднелся
Стр. 25
самый аул и на нём другие толпы. Баталион побежал к цели мимо самой опушки, не обращая внимания на отдельные выстрелы в упор, которые оттуда вырывали из рядов жертву за жертвою. Чрез десять минуть, задыхаясь от усталости, баталион уже стоял у самого аула, под крутою террасою. Последовал новый залп, от которого свалился командир 3-й роты граф Орлов-Давыдов 1-й. В ответ ему, баталион, с криком ,,ура!" ворвался в аул. Горцев снова уже не было, и только изредка раздавались с разных сторон опять-таки отдельные выстрелы. Но теперь они были более или менее безопасны и безвредны, потому что баталион, заняв аул, получил возможность спокойно отвечать на каждую неприятельскую пулю и держать горцев в приличном отдалении.

Таким образом, взятие Беноя принадлежит одному 20-му стрелковому баталиону, так как правая колонна пришла спустя час. Штурм аула стрелковому баталиону обошелся дешево: убито нижних чинов двое; ранены - обер-офицер один, нижних чинов одиннадцать (16).

Верстах в пяти, ниже Беноя, видна была даргинская поляна, на которой в 1845-м году стоял отряд с главнокомандующим на которой в 1845-м году стоял отряд с главнокомандующим князем Воронцовым, потерявший тогда, в так называемой сухарной экспедиции, до трёх тысяч человек. Наши противники, конечно, это помнили. Заняв только-что пройденную нами местность, они не давали нам минуты покоя, стреляя по колонне из различных оврагов и трущоб.

По прибытии всего начали готовиться к фуражировке. Предполагалось убрать ближайшие к аулу копны сена, находившиеся на той дороге, которую мы только что прошли, в расстоянии не более одной версты от занятой позиции. Отправились. В прикрытие назначен быль стрелковый баталион.

При начальник отряда полковник Головачев находилось человек десять почетных жителей аула Белгатоя, которые сопровождали его во все время движения к Беною. По взятии нами этого аула, они принесли ему поздравление, пожелали всяких успехов и на будущее время и отправились будто бы восвояси по
Стр. 26
дороге, которою только что мы овладели с боя. Отъехав от нас на дальний ружейный выстрел, они свернули к опушке и вступили в переговоры с скрывавшимися там бенойцами; затем, не стесняясь нашим присутствием, стали принимать их к себе за сёдла. При таком вероломстве наших мнимых приятелей и верноподданных, некоторые нижние чины открыли по ним беглый огонь; но те уже успели рассыпаться по поляне и ссадить бенойцев за копны. Копны быстро запылали. Видя, что вместо желанной добычи может оказаться один только пепел, баталион бросился вниз, оцепил поляну и, опрокидывая копны, начал тушить огонь. Со всех сторон, в расстоянии 200-300 шагов от лагеря, по фуражирам раздались выстрелы. Для установления связи между ними и лагерем, от которого они таким образом являлись как-бы оторванными, и для более свободного прохода запоздавших вьюков, выслана была, в виде резерва, вправо, к опушке, рота ряжскаго полка, которая расположилась в лощине под холмом, и чрез её головы пули летели в колонну фуражиров. Чтобы разрешить это неудобное положение, единственно свободные 15-ть человек стрелков, составлявшие резерв авангарда, посланы были занять беспокойный холм. Стрелками командовал старый кавалер, унтер-офицер Пётр Курский. Подойдя к холму и увидев, что ряжцы его не заняли, Курский переглянулся с своими стрелками, сам крикнул «ура!» и во главе своих 15-ти человекъ бросился на гребень. Раздалось несколько торопливых выстрелов, но стрелки были уже наверху.

Фуражировка стоила нам шести раненых стрелков. Но зато, сено было спасено и свезено в отряд, обеспечив его фуражем дня на четыре.

С следующего же дня быль предпринять ряд действий, имевших целью лишить бенойцев всевозможных средств к существованию и сделать этот уголь доступным для нас во всякое время. Решено было уничтожить всю ещё неснятую кукурузу, сжечь все разбросанные в лесах хутора и прорубить просеку по Беной-Корту и Энгели-Корту до Хасав-Юрта.

Работы в этом роде время от времени перемежались фуражировками.
Стр. 27
Со стороны Энгели-Корта пролагать просеку к нам навстречу отряд генерал-майора Кемпферта. При производстве всех этих операций стрелки постоянно исполняли роль охранителей. Партизанская война, которую мы вели на этот раз с неприятелем, хотя и не угрожала, за малочисленностью бенойцев, никакими катастрофами, но редкий день обходился для нас без жертв. Требуя неусыпного внимания и бдительности в цепи, она, вследствие такого постоянного напряжения сил, изнуряла всех донельзя. Лучшим доказательством упорства бенойцев служат наши потери, которые до окончательного усмирения беноевского общества и взятия в плане его представителя Байсенгура, выразились в одном только стрелковом баталионе в следующих цифрах: 28-го сентября [10 октября по новому календарю] ранены двое, 29-го [11 октября] двое; октября 2-го [14 октября] двое, 6-го [18 октября] один, 14-го [26 октября] двое, 18-го [30 октября] пятеро, 20-го [1 ноября] один, 23-го [4 ноября] убить один; 24-го [5 ноября], при штурме устроенного горцами завала, смертельно ранен прапорщик Николай Черницкий, убит один и ранено четыре стрелка; 25-го октября  [6 ноября] убить один, ранено двое; 28-го [9 ноября] ранено четверо. В ноябре, после того, как лагерь передвинулся по Беной-Корту версты на три-для производства просеки к сел. Датых, перестрелки продолжались точно так же, и в баталионе была следующая потеря: 11-го [23 ноября] ранен один, 15-го [27 ноября] три стрелка, 28-го [10 декабря] на поисках хуторов Атабай ранено пять стрелков; в декабре, 2-го [14 декабря] числа ранено три стрелка (17). Только 14-го января   [26 января] 1861-го года, по поимке Байсенгура, отряд был распущен, и стрелковый батальон возвратился в свою штаб-квартиру. Таким образом, батальон был в походе почти целый год.

Как ни маловажна кажется с виду ичкеринская экспедиция, но в общем итог классические леса этой местности обошлись батальону дороже, чем экспедиции предыдущих лет. За то же, и экспедиция эта увенчалась полнейшим успехом: ичкеринцы покорились безусловно и в числе 1218 душ расселены были на плоскости в указанных правительством местах. В приказе по Терской области 21-го февраля [5 марта] 1861-го года за № 10, помощником командующего войсками генерал-майором Кемпфертом
Стр. 28
выражена войскам благодарность за неутомимость, мужество и твердость, вследствие которых достигнуты эти блистательные результаты.

Труды и мужество баталиона в эту экспедицию, как и в предыдущие, были достойно оценены и награждены: командир баталиона кн. Святополк-Мирский получил орден св. Станислава 2-й ст. с мечами; 4-е обер-офицера получили следующе чины, двое - ордена св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом, пять юнкеров произведены в прапорщики; двум нижним чинам пожалованы знаки отличия военного ордена 3-й ст. с бантом, семи-знаки отличия военного ордена 4-й степени(18)».


« Последнее редактирование: 30 Ноября 2022, 01:12:12 от abu_umar_as-sahabi »
Доволен я Аллахом как Господом, Исламом − как религией, Мухаммадом, ﷺ, − как пророком, Каабой − как киблой, Кораном − как руководителем, а мусульманами − как братьями.