"Терских ведомостей", 1911, № 1 (1 января).
Сернистые руды Джераховского ущелья и смолистый известняк.Джераховское ущелье в последнее время стало приобретать всё больше и больше интереса в глазах местной публики, и в нём стали появляться охотники на диких курочек и гемз (серн), простые экскурсанты и даже рудоискатели.
Из последних, как выдающегося, можно отметить генерала Сухотина, публикации о заявках которого недавно были напечатаны в нашей газете.
Судя по этим публикациям, заявочными столбами генерал захватил всё пространство по линии р. Армхи, от самого Терека, до Ассы и далее, или, так сказать — весь Галгай.
Выйдет ли какой толк из его заявок теперь трудно что-нибудь сказать, но нужно радоваться, что нашёлся хоть один интеллигентный человек, который рискнул покопаться в таинственной долине Армхи, которую до сих пор всё избегали и на которую обратили внимание только тогда, когда явилась перспектива возможности проведения через это ущелье будущей перевальной железной дороги.
Ущелье это мне известно с 1976
[очевидно опечатка - 1876] года и с моей стороны было бы непростительно не поделиться с читателями теми сведениями, которые у меня о нём имеются, в особенности относительно залегающих в нём некоторых ископаемых.
Знакомство моё с ущельем началось с того, что я поехал в него искать гидравлический известняк, который в то время крайне был необходим для получения гидравлической извести, требовавшейся в значительных количествах для искусственных сооружений Военно-Грузинской дороги, в виду тогдашней крайней дороговизны портландского цемента, получавшегося из Англии (наши заводы тогда ещё не существовали, кроме Рижского «Порт-Кунда»).
Ехал я, конечно, не один, а имел проводников, тоже верхами, как и я, совершавших со мною двухнедельную поездку. Один проводник был житель упразднённого ныне аула Гулет, на Военно-Грузинской дороге, Анзор Досхоев, а другой — природный джераховец, житель сел. Могучкал, Касполат Льянов — оба хорошо говорившие по-русски и, где нужно было, служившие переводчиками. Хотя время было близко к зиме (в ноябре 1876 г.), но чудная тёплая погода благоприятствовала вояжу, и мы в два дня проехали до берега Ассы и вернулись ночевать в Салги, маленький посёлок, населённый ингушами и расположенный в чудном сосновом лесу, которого, быть может, уже не существует теперь.
Проехав к Ассе, я разослал человек пятнадцать жителей разных попутных селений в Шанчий, в Шанчочское ущелье, Олытеское и прочия другие, примыкающие своими устьями к р. Армхи — главной Джераховской речке.
Всем этим людям поручено было пройти по названным ущельям до верховьев, т. е. до перевальной линии той скалистой гряды, которая отделяет Джераховское ущелье от Кистинского; при этом посланные должны были собирать всё отличающееся от обыкновенных горных пород камни и принести их к берегу р. Армхи, вдоль которой на обратном пути я предполагал пройти пешком, чтобы внимательно всмотреться в строение гор, образующих Джераховскую долину.
Посланные туземцы добросовестно выполнили поручение и каждый натащил не менее, как два пуда всевозможных образцов. Сортируя их, я нашёл достойными внимания:
1) из Шанчочского ущелья мёдный кварцевый колчедан;
2) из Ольгетского — тоже;
3) из Шанчочского — графит и сернистую сурьму;
4) из Ольгетского — брекчию из серебросвинцового блеска, цинковой обманки, мёдного и серного колчедана, полевого шпата и кварца;
5) из следующего за Ольгетским, названия которого не упомню, куски афанитового порфира, с вкраплённым в него мёдным колчеданом;
6) из ущелья следующего уже за этим — кусок полевого шпата с вкраплённым в него кристаллическим серебросвинцовым блеском;
7) из ущелья, лежащего несколько выше сёл. Обын принесли мышьяковисто-мёдный колчедан, окрашенный мёдною зеленью.**
Расспрашивая о толщине жил, откуда взяты были образцы, я не мог добиться правильных указаний, а потому решил сам побывать во всех тех местах, где были взяты вышеупомянутые образцы.
Шесть дней я употребил на то, чтобы произвести только беглую рекогносцировку всех тех месторождений, которые были мне указаны ингушами. И эта беглая рекогносцировка заставила меня составить убеждение, что те выходы металлических руд: мёдного колчедана, мышьяковисто-мёдного и серного, сернистой сурьмы и серебросвинцового блеска, включенного в полевой шпат — не заслуживают серьёзного внимания в горнопромышленном отношении, во-первых, по чрезвычайной тонкости жил, а во-вторых (—) по смешанности их химического состава.
И только рудная брекчия заставила несколько подольше покопаться над собою. Дело в том, что ингуш, принёсший её, нашёл её на дне ущелья, а месторождения самого не знал. Пришлось по этому самому отыскивать место, откуда мог оторваться этот образец.
Дело было не лёгкое и на это ушло более полутора дня. В конце концов скала, откуда вынесен этот кусок, была найдена, но и она заставила разочароваться: толщина жилы, составлявшей зальбанд афанитового порфира в гранит, не превышала двух дюймов, и жила шла почти горизонтально, что делает менее выгодными разработку, чем при вертикальном положении жилы.
Так с Джераховскими рудами у меня ничего и не вышло. Однако мысль о рудной брекчии меня не покидает и теперь, и всякий раз, как я о ней вспоминаю, не могу простить себе поспешности, с какою я оставил исследование сего месторождения. Ведь брекчия, это — механическая смесь рудных обломков, зацементированных кварцевым основанием, перемешанным с полевошпатовым студнем. Ведь откуда-нибудь да попали в этот студень обломки серебросвинцового блеска, цинковой обманки и мёдного и серного колчеданов.
Вот потому-то я и радуюсь теперь, что нашёлся человек, который сделал на всё названные месторождения заявки и который, в случае производства разведок, может разрешить эту неразрешённую тогда мною задачу.
И ещё я не могу простить себе одной вещи, а именно невнимательность к скале, составляющей основу почвы сел. Обын, на правом берегу р. Армхи. Хотя невнимательность эта произошла оттого, что я разочаровался, не найдя нужного гидравлического известняка, тем не менее она не может быть ничем оправдана. Положим, я тогда взял кусочек той скалы, на которой стоит названный аул (Обын), даже пережег его и, увидев изменение, решил, что это простой известняк, только окрашенный в чёрный цвет; но такое испытание никак нельзя назвать основательным.
Теперь я предполагаю, что обынский, сильно похожий на блестящий тонкослоистый каменный уголь, известняк должен содержать в себе значительный процент горной смолы, аналогично с гагринским и сизранским асфальтами, и что в нижних пластах обынского смолистого известняка должны быть пласты чистого асфальта.
А если это так, то какую громадную роль могло бы сыграть в строительном деле обынское месторождение! Даже если бы и не было внизу чистого асфальта, сам смолистый известняк может содержать такое количество смолы, которое выгодно было бы добывать попутно с жжением известняка на известь, так как расстояние Обына от Владикавказа составляет не более дня езды, и провоз в Обын мазута (для обжигания) обойдётся не дороже 10 коп. с пуда, как и провоз негашёной извести из Обына во Владикавказ. Тогда асфальт был бы, пожалуй, чистейшим барышом.
Во всяком случае, следовало бы кому-нибудь из рудоискателей, попутно с своими трудами, взять на себя и ещё труд — исследовать основательное содержимое обынского, блестящего чёрного камня. Быть может, это и вовсе не известняк, а магнезит, пропитанный смолою.
А если это окажется именно магнезит, то какая блестящая перспектива предстоит предпринимателям! Ведь магнезит очень ценится в металлургической промышленности, как огнеупорный материал, а обынская скала так велика!
В. Козьмин.
"Терских ведомостей", 1911, № 1 (1 января).
