НАРОДНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНАЯ БОРЬБА В ЧЕЧНЕ И НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ ПОД ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОМ ИМАМА МАНСУРА В 1785-1791 гг.Глава из его монографии «Чечня и Ингушетия в ХVIII-начале ХIХ века» (Грозный, 2002), автором котрой был доктор исторических наук, профессор, академик Академии наук Чеченской Республики Шарпудин Бачуевич АхмадовОсвещение народно-освободительной борьбы горцев Чечни и Северного Кавказа в конце XVIII века под предводительством Ушурмы (Мансура)1, чеченца из с. Алды, в дореволюционной историографии страдает явной тенденциозностью. Движение горцев, в котором принимали участие народы Дагестана, Чечни, Ингушетии, Кабарды, Черкесии и Адыгеи, искажается, его предводитель – шейх Мансур во многих источниках и литературе изображается как «авантюрист», «лжепророк», «турецкий шпион», «религиозный фанатик» и т. д. В ряде публикаций намеренно не указывается подлинная национальность Мансура, называя его то башкиром, то киргизом, то итальянцем.
Дворянская и буржуазная историография относит движение горцев во главе с Мансуром к бунту, религиозному всплеску «диких, необузданных горцев», а самого народного вождя зачисляет в категорию разбойников. Царский официальный историограф XIX века Р.А. Фадеев свел борьбу горцев за независимость к разбойным нападениям на русских, осуществляемым под религиозными знаменами.
«Газават» был для них (горцев. – Ш. А.) не только предлогом отстаивать вольность, но и проводить набеги – пишет
Р.А. Фадеев (см. Собрание сочинений. М., 1889. Т. 1. С. 19, 42). Идея «набегов» горцев оказалась весьма живучей и она послужила теоретической базой не только для царских историков, но и для отдельных исследователей советского периода. Такого рода идеологически упрощенные оценки освободительной борьбы горцев Северного Кавказа заняли заметное место во многих исследованиях. Царский офицер А.Л. Зиссерман пишет, что «
распространению мюридизма на Кавказе способствовал религиозный фанатизм в соединении с хищническими наклонностями горцев» (Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1866). СПб., 1871. С. 96).
В борьбе за свою свободу и независимость горцы нуждались в объединительной идеологии и соответствующих лозунгах. В качестве таковой и стала идеология мюридизма, основанная на идее «газавата». К подобной форме горцы обращались исключительно лишь в оборонительных целях, используя ее в качестве идеологического средства в антиколониальной борьбе. Не «религиозный фанатизм», не «хищничество» (терминология колониальной идеологии) явились причиной зарождения мюридизма в Чечне, а карательные экспедиции царизма против горцев, стремившихся к единению на основе Ислама перед лицом внешней опасности.
Ложные, искаженные оценки, данные дворянской историографией личности шейха Мансура и его движению, не остались без внимания. Яркое свидетельство тому – серия публикаций, появившихся в начале 50-х годов XX века в центральных изданиях. К ним относятся статьи небезызвестного М. Багирова (см. "К вопросу о характере движения мюридизма и Шамиля". Ж. «Большевик». №13. М., 1950), а также историков Н.А. Смирнова (см. Шейх-Мансур и его турецкие вдохновители. «Вопросы истории. №10. М., 1950) и А.В. Фадеева (см. Возникновение мюридистского движения на Кавказе и его социальные корни. Ж. «История СССР». №5. М., 1960), извращенно преподносившие причины, характер и движущие силы народно-освободительных движений горцев ХVIII–ХIХ веков. В их публикациях движение горцев преподносится как инспирированное Турцией, враждебно относившейся к России. При этом авторы не утруждали себя анализом имперской политики царизма на Кавказе и ее трагических последствий для народов Северного Кавказа.
Н.А. Смирнов о движении Мансура писал:
«Его выступление было типичным реакционным восстанием, направляемым иностранной рукой». По сути, колонизаторская политика России преподносится чуть ли не благом, социально-культурным прогрессом для народов Кавказа, а их борьба за свободу – действиями варваров, лишенных «цивилизованных» представлений о независимости и свободе.
В середине 70-х годов автор этих строк на основе новых архивных документов предпринял первую попытку дать объективный анализ народно-освободительной борьбы горцев Северного Кавказа в конце XVIII века (Народное движение в Чечне в конце XVIII в. Автореферат канд. дисс. М., 1974). Исследования эти позволили категорически опровергнуть утверждения о направленности действий Мансура руками Порты и «шпионской деятельности» его в пользу последней.
В начале 80-х годов XX века в исторической науке начался процесс реанимации оценок дворянско-буржуазной и сталинской историографии. Результатом чего и явилась концепция «добровольного вхождения» чеченцев и ингушей в состав России, основным разработчиком которой явился В.Б. Виноградов. Идеологическое закрепление этой концепции в исторической науке способствовало возрождению методологии 50-х годов. Так, Н.С. Киняпина, М.М. Блиев, В.В. Дегоев движение Мансура характеризуют как антирусское, организованное Турцией, помогавшей восставшим всеми средствами (Киняпина Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России. М., 1984. С. 67). Ссылаясь на статью Н.А. Смирнова, написанную им в пору господства «сталинско-багировской» концепции национально-освободительных движений, указанные авторы пишут: «Потерпев ряд неудач в стычках с войсками России, он (Мансур. – Ш. А.) принялся за активную пропаганду протуренной ориентации среди мусульманского населения Северного Кавказа» (там же). При этом неизвестно, какими источниками руководствовались авторы. Архивные документы указывают на то, что Мансур приписываемого ему рвения в поддержку турецкой политики на Кавказе не проявлял. Об этом говорят протоколы допроса Мансура в Шлиссельбургской крепости в 1791 году.
В конце 80-х годов XX века тезис об ориентации Мансура на Турцию подхватывает В. Виноградов, утверждая, что «Мансур превратился в проводника османской политики на Северном Кавказе» (Виноградов В.Б. Россия и Северный Кавказ (Обзор литературы за 1971–1975 гг.). Ж. «История СССР». №3. М., 1977; Его же. История СССР. № 3. М., 1987). В солидном академическом труде по истории Северного Кавказа, вышедшем в конце 80-х годов XX века под редакцией академика А.Л. Нарочницкого, также утверждается, что в основном Ушурма опирался на помощь Османской империи» (История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988. С. 95).
Идея об антирусской направленности освободительной борьбы горцев пришлась по душе стороннику В.Б. Виноградова – Б.М. Хашегульгову, отождествившему движение Мансура с антирусским газаватом.
Однако, в чем именно проявлялась протурецкая ориентация шейха Мансура и какую конкретную помощь ему оказывала Турция, ни один из вышеназванных авторов сколько-нибудь убедительно доказать не может. Хотя Мансур и ополчение горцев на войне с весьма сильным противником нуждались в военной и материальной помощи иностранных держав, но поддержки со стороны Турции не получали и были далеки от мысли навязать своему народу турецкое иго. В попытке представить движение шейха Мансура как религиозную войну против христиан и русского народа усматривается идеологическая спекуляция и научная недобросовестность.
Известному кавказоведу Р.М. Магомедову, много лет добивавшемуся научной реабилитации Шамиля и движения горцев под его руководством, в освещении личности Мансура не хватило последовательности и принципиальности. Только находясь в плену старых идеологических схем, можно писать, что «под именем шейха Мансура выступал турецкий эмиссар, который развернул мюридское движение в интересах захватнической политики Турции… с целью борьбы против России» (Магомедов Р.М. Россия и Дагестан. Махачкала, 1987. С. 82). Такая оценка деятельности шейха Мансура и возглавленного им движения из уст такого известного кавказоведа и ученого как Р.М. Магомедов вызывает недоумение и досаду.
Еще дальше идет М.М. Блиев, утверждая: «В свете этой воинствующей идеологии (мюридизма. – Ш. А.), нацеленной на утверждение новых социально-экономических отношений в Чечне, следует рассматривать известное движение во главе с шейхом Мансуром, придавшим новый импульс набеговой системе» (К проблеме общественного строя горских «вольных» обществ Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа XVIII – первой половины XIX в. Ж. «История СССР». № 4. М., 1989. С. 157).
М.М. Блиев и ранее выдвигал идею набегов, называя ее горским «экспансионизмом». «Любопытно, что вначале «потребителями» мюридских формул Магомеда Ярагинского оказалось не население горного Дагестана, – пишет он, – для которого они предназначались прежде всего, а чеченцы, практиковавшие значительно раньше, чем горцы из «вольных» обществ Дагестана, набеги на север, в том числе на русские города» (там же).
Утверждения М.М. Блиева означают, что мюридизм способствовал утверждению феодальных социально-экономических отношений в Чечне. Но призыв М.М. Блиева рассматривать движение шейха Мансура под углом зрения воинствующей идеологии – не более, чем идеологический выверт. Следует признать безосновательной и тенденциозной и такую его мысль: «Мансур призывал к газавату – «священной войне» для истребления неверных (христиан)» (там же). Мансур, будучи хороню знаком с Кораном, понимал, что не в иноверцах (христианах) дело. Кроме того, нет ни одного серьезного факта, позволяющего согласиться с суждениями автора. Документы свидетельствуют о другом. На допросе Тайного Советника Шешковского шейх Мансур заявил, что «советовал каждому не делать зла друг другу как своим единоверцам, так равно и иноверцам, как тоже россиянам яко сильному и великому народу» (ЦГАДА. Ф. 7. Ед. хр. 2777. Л. 20 об).
Судя по всем имеющимся в нашем распоряжении материалам, шейх Мансур – убежденный сторонник справедливости, добра, нравственного совершенства, и он не мог позволить себе действия, противоречащие собственным религиозным и нравственным представлениям. В своих проповедях он призывал чеченцев отказаться от вражды, насилия, кровопролития, употребления спиртного, словом, от всего греховного. Для подкрепления своих религиозно-нравственных воззрений он обращался к Корану и в качестве примера часто приводил добродетельные поступки пророка Мухаммеда. Ведя аскетический образ жизни, он ограничивал себя во всем. Его призывы жить по совести и правде для того жестокого времени казались удивительными и странными. Люди шли к нему, чтобы слышать его речь, приобщиться к проповедуемой им духовной чистоте. Убежденность его слов доходила до человеческих сердец и все, кто однажды слышал его наставления, каялся в грехах и становились его последователями. Бескорыстие его было общепризнанным. Когда благодарные горцы приносили ему подарки, он тут же все раздавал бедным, сиротам, нуждающимся. В суровых сердцах он будил высокую нравственность, братские чувства. По признанию самого Мансура, «пророком» он был назван невежественными людьми, хотя сам он, зная каноны Ислама, таковым себя не считал.
Влияние шейха Мансура на народ было настолько сильное, что, следуя его просьбам, люди прощали друг другу взаимные обиды, оскорбления, многие кровники мирились. Посвятив себя религии, утверждению Ислама, нравственному самосовершенствованию, Мансур вел уединенный образ жизни, показываясь лишь изредка на людях. Все это создавало вокруг него ореол таинственности, мифичности.
Особый мифический смысл в глазах суеверных горцев приобретали факты укутывания лица, облачения в разноцветные одежды суфиев, в которых он являлся к людям, частого доведения Мансуром себя через обряд «халват» до самоистязания. Высокий рост, благородные черты лица, ораторский дар, строгий аскетизм, сострадание к людям, искреннее желание и любовь.
Как известно, в ХVIII веке в отдельных чеченских районах через союз обществ происходил процесс их слияния. Чеченские общества находились под влиянием и феодализирующейся знати. С древнейших времен во главе чеченского общества стояла верховная организация, так называемый «Мехк-кхел» (Совет страны). Его представляли местные старейшины, муллы и богатые люди. В зависимости от внутренней и внешней обстановки в обществе, власть Совета страны то ослабевала, то, наоборот, усиливалась (Саидов И.М. Общественный быт вайнахов в XIX – нач. XX в. Автореферат на соискание ученой степени канд. истор. наук. Тбилиси, 1972. С. 15). «Мехк-кхел» являлся верховным законодательным органом Чечни. В случае невыполнения требований «Мехк-кхела» виновных граждан сурово наказывали – вплоть до разрушения и сожжения их селений.
Внутренние производственные отношения чеченских обществ характеризовались тем, что одновременно существовали две формы земельной собственности: частная (индивидуальная) и общественная. Первая форма земельной собственности представляла собой новые отношения. Вторая же форма – остатки общинных отношений чеченцев в земледелии почти не имела значения в экономике горцев. Общинные земли представляли собой неудобные для обработки участки на крутых склонах гор.
В целом Чечня в XVIII веке развивалась по тем же социально-экономическим законам, что и соседние народы. В описываемый период чеченцы были объединены в тайповые общества, представлявшие собой территориально-политические организации. Видное место в них играла сельская община. Малая семья выступала в качестве самостоятельной хозяйственной ячейки, что содействовало процессу становления у чеченцев классового общества.
В 70–80-х годах XVIII века начался закономерный процесс: из равнинной части Чечни в результате антифеодальных выступлений горцев были вынуждены уйти последние остатки пришлых князей и феодалов, а некоторые из них были вовсе истреблены.
По мере того как внутри чеченского общества складывались феодальные отношения, получили развитие и товарно-денежные отношения. У чеченской знати возрос интерес к личному обогащению, наживе и к деньгам. Все это приводит, естественно, к усилению эксплуатации зависимого населения, а в конечном счете – к обострению классовой борьбы и к массовым выступлениям чеченских крестьян против своих богачей и старшин.
В результате более или менее успешной социальной борьбы, вызванной известными экономическими причинами, между угнетенными и угнетателями и имевшей место во второй половине XVIII века в отдельных вайнахских обществах, феодальные элементы были ослаблены, но не уничтожены совсем.
В то же время во многих чеченских обществах крестьяне подвергались тяжелому гнету со стороны местных феодалов. Не говоря о чеченских владельцах и князьях, даже многие старшины приобретали фактические права феодалов и жестоко эксплуатировали подвластных горцев.
Феодальные отношения, переплетаясь с родовыми пережитками, становились тормозом на пути все более укрепляющихся экономических связей между равнинным и горным населением, между тяготевшими к тесным взаимосвязям вайнахскими обществами и племенами. Феодализм препятствовал развитию торговли, сельского хозяйства, стоял на пути процесса складывания из отдельных вайнахских обществ единого чеченского и ингушского народов. Все это и обусловило силу и размах антифеодальной борьбы в Чечне в XVIII веке.
В середине XVIII века произошло несколько крупных антифеодальных восстаний горцев, в результате которых значительная часть феодалов была истреблена. Так, в 1758–1760 гг. произошло выступление чеченских крестьян против Герменчукского владельца Девлет-Гирея, приведшее к переселению его на равнинные земли, ближе к царским властям, под их защиту. После Девлет-Гирея восставшими чеченцами были изгнаны и другие пришлые владельцы. Владелец Казбулат (Хасбулат) из с. Атаги был убит восставшими. «Хотя затем остальные владельцы, кроме Девлет-Гирея, – писал Г.А. Ткачев, – и были водворены русскими вновь на прежние места, однако в 1783 г. возмущение (чеченцев. – Ш. А.) повторилось, и владельцы на этот раз окончательно были изгнаны» (Ткачев Г.А. Несколько слов о прошлой истории чеченцев. Записки общества любителей казачьей старины. Владикавказ, 1914. №9. С. 75).
Очевидно сама слабость феодальной прослойки в Чечне и обусловила их вытеснение под ударами антифеодальной борьбы 70 – 80-х годов XVIII в.
Начало XVIII в. на Кавказе было ознаменовано нарастанием политической и военной активности российской империи. Политика царизма активизируется в этом районе под знаком обострения отношений между царской Россией, султанской Турцией и шахским Ираном из-за владычества на Кавказе. Сюда же были устремлены алчные взоры западноевропейских держав, в основном английских колонизаторов.
Активизация политики царизма на Кавказе имела определенные социально-экономические и военно-стратегические предпосылки. В социально-политическом отношении царизм старался остроту национально-классовых и политических противоречий в центре России сгладить за счет активного захвата земель на Кавказе. С этой целью он, с одной стороны, переселял из центра России неблагонадежных крестьян, а с другой, наделял крупными земельными наделами своих генералов, местных феодалов и старшин, являвшихся надежной массово-политической опорой царизма.
Начиная со второй половины XVIII в. царизм предпринимает серьезные шаги для укрепления своих позиций на Северном Кавказе. С этого времени он ведет систематическую борьбу за покорение северокавказских народов. Начало было положено военной колонизацией, заключавшейся в насильственном переселении волжских и донских казаков на рр. Кубань, Терек и далее к Кавказским горам. При этом экспроприировались лучшие равнинные земли у местного населения. На этих горских землях русское командование строило казацкие станицы и поселения, а в предгорьях сооружало военные форпосты – укрепления. Так, в предгорьях Кавказа царской администрацией сооружена была крепость Екатеринодар, от которой шло дальнейшее завоевание Кубанского края. Ближе к горам были построены крепости Кизляр (1735 г.) и Моздок (1763 г.). С основанием крепости Моздок русское командование приступило в этом крае к созданию оборонительной линии, называемой Кавказской, то есть стали закладываться новые крепости: Екатериноградская (на р. Малке), Павловская (на р. куре), Марьинская (на р. Золке), Георгиевская (на р. Подкумке) и Александровская (на р. Томузловке). Кавказская линия должна была выпоолнять функции дальнейшего продвижения царизма вглубь Кавказских гор,штыком и кровью беззащитных кавказских горцев прокладывая путь своей колонизаторской, экспансионистской политике, расширяя тем самым южные границы России (История СССР с древнейших времен до наших дней. Первая серия. Т. 4. М., 1967. С. 392).
Колонизаторская политика Российской империи в крае приводила к вытеснению местных народов с равнинных земель вглубь гор. Известно, что колонизация земель на Северном Кавказе проходила в основном двумя путями: прикрыто – «мирным» путем и открыто – военным. И «мирная и военная колонизация были между собой связаны и развивались параллельно, дополняя друг друга. Это были излюбленные колонизаторские методы царизма. В зависимости от складывавшихся конкретно-исторических условий в данном районе, преобладал то один, то другой путь. Однако в обоих случаях формы и методы действия были военно-феодальными, колонизаторскими, и местные народы, безусловно, попадали при этом под самодержавную власть русского царизма, испытывая на себе его деспотический колониально-национальный режим» (Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Т. 1. Грозный, 1967. С. 82).
Вторая половина XVIII в. стала новым этапом в русско-чеченских отношениях. С этого момента, с одной стороны, усиливается русская ориентация чеченцев, заинтересованных в расширении торговли, а с другой, активизируется политика царизма на пути насильственного присоединения горских земель (Тавакалян Н.А. О русской ориентации чеченцев и ингушей до их вхождения в состав России. Археолого-этнографический сборник. Т. 2. Грозный, 1969. С. 99). С момента активного заселения гребенскими казаками левого берега Терека, плодородные земли которого до этого обрабатывались чеченцами, начинается борьба местного населения с русскими властями.
Вытеснение чеченцев шло именно с плодородных берегов Терека, дававших горцу обильный урожай. Порою открытой силой изымая из владения чеченских обществ самые удобные для землепашества плодородные земли и лучшие плоскостные угодья и закрепляя их за казачеством, царизм тем самым теснил жителей Чечни вглубь бесплодных горных хребтов.
По условиям внутренней и внешней торговли Чечни нетрудно убедиться в том, что из всех северокавказских народа чеченцы, пожалуй, больше других страдали от различных запретов царской администрации на торговлю с русскими и соседними кавказскими народами в Кизляре, Моздоке и т. д. Если во второй половине XVIII в. правительством были отменены всякие пошлины с жителей Кабарды и Кумыкии при покупке ими товаров и продаже своих изделии и скота в Кизляре (Смирнов Н.А. Политика России на Северном Кавказе в XVI–XIX вв. М., 1958. С. 86), то такая привилегия не распространялась на чеченцев.
В одном из многочисленных прошений, поданном на имя царских властей, чеченцы просили разрешить им «невозбранно проезжать для торгу в Кизляр, Моздок и прочие российские места и никаких обид не чинить» (ЦГВИА. Ф. 52. Он. 1/194. Д. 243. Л. 5).
Открываемые царизмом на Кавказской линии специальные меновые дворы для регулирования торговли с горцами так же использовались для проведения колониальной политики царизма.
Торговля охватывала такие отрасли хозяйства чеченцев, как земледелие, животноводство, садоводство, пчеловодство, продукты которых становились предметом внутренней и внешней торговли. Тем не менее торговые связи Чечни с Россией в конце ХVIII в. не получили должного развития, так как экономические мероприятия царских властей, таможенные пошлины, меновые дворы и всякие другие запреты сдерживали это развитие, что в свою очередь, вызывало недовольно народа (особенно, когда речь шла об ограничении торговли и обмена солью и другими необходимыми товарами). Это, безусловно, отрицательно влияло на развитие взаимовыгодной торговли, обостряя напряженность отношений между чеченскими обществами и царскими властями.
На противодействие чеченцев власти отвечали карательными экспедициями в чеченские селения, сжигали и разрушали целые аулы, уничтожали посевы, а также запасы хлеба, истребляли сады и т. д.
Таким образом, колониальные мероприятия царизма и обострение внутренних классовых противоречий в горских обществах в конце ХVIII в. обусловили глубокий социальный протест, который вылился в антифеодальное и антиколониальное движение горцев Чечни и Северного Кавказа под предводительством Мансура в 1785–1791 гг.
В марте 1785 г. на территории Чечни вспыхивает первое в истории Северного Кавказа мощное народное движение. За короткое время оно охватило почти все соседние районы: Кумыкию, Дагестан, Кабарду, Черкесию, Адыгею и т. д. Во главе его стал выходец из бедной крестьянской семьи, чеченец из селения Алды по имени Ушурма.
В документальных источниках и литературе, а также среди народных масс Кавказа руководитель народного движения в 1785–1791 гг. Ушурма известен как шейх Мансур*.
* Сами чеченцы Мансура-Ушурму «шейхом» не именовали и не называют. Его называли или собственным его именем «Ушурма», или «Алдара имам (чеченск.) – алдынский имам. Титул»- шейх» (ших), по-видимому, дан ему татарами-переводчиками (кумыками). Относился он к роду «Элистанжи». Потомки его и сейчас живут в сел. Новые Алды ЧР
Биографические сведения об Ушурме довольно скудны и противоречивы. Так, например, по данным турецких архивных документов, приводимых известным зарубежным исследователем Александром Беннигсеном и опубликованным в 1964 году («Священная война» шейха Мансура на Кавказе в 1785 – 1791 гг. Малоизвестный период и соперничество в русско-турецких отношениях. Рукописный фонд ИИЯЛ Дат. Филиала АН СССР. Ф. 1. Ед. хр. 469-а), Ушурме в момент начала его публичных выступлений было 15–16 лет.
Известно, что деятельность его началась весной 1785 г. Следовательно, по турецким источникам, датой его рождения должны являться 1769 или 1770 годы. Однако сам Беннигсен считает более достоверными сведения, «подтверждающиеся русскими источниками», в которых говорится, что в момент выступления Ушурме было 26 лет (там же).
Поэтому, на наш взгляд, более близок к истине советский историк-кавказовед, профессор Б.В. Скитский, который писал, что Ушурма родился в 1760 году (Социальный характер движения имама Мансура. Известия 2-го Северо-Кавказского пединститута им. Т. Гадиева. Т. 9. Юбилейный сборник. Орджоникидзе, 1932. С. 98).
Кстати, и сам Ушурма после того, как движение было подавлено, а сам он пленен, в показаниях обер-секретарю «Тайной экспедиции» тайному советнику Шешковскому сообщил, что ему более тридцати лет (Смирнов Н.А. Восстание шейха Мансура на Северном Кавказе. Вопросы истории религии и атеизма. Сб. статей. Т. 1. М., 1950. С. 23).
К тому же есть все основания полагать, что если в момент пленения Ушурме было более тридцати лет, то родился он приблизительно в 1760 году. Кстати, этой даты придерживается, ссылаясь на академика П.Г. Буткова, и дореволюционный исследователь А. Терещенко ("Лжепророк Мансур". Ж. «Сын Отечества». СПб., 1856. №15. С. 54).
В отличие от года рождения, сведения о месте рождения и социальном происхождении Ушурмы довольно однозначны. Родился он в чеченском ауле Алды в бедной крестьянской семье и происходил из тайпа «элистанжой». По свидетельству академика Н.Ф. Дубровина, «действительно его имя было Учерман, переделанное сначала в Ушурму, а потом в Мансура. Впоследствии и сам Ушурма называл себя этим именем» (Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 2. СПб., 1871. С. 86).
Конечно, слово «нами» в цитате Дубровина не нужно воспринимать буквально, ибо вовсе не русские давали и меняли имя будущего первого имама Северного Кавказа. А Терещенко считал, что лишь в Ушурму переименовали русские Учермана, который впоследствии сам присвоил себе имя Масур ("Лжепророк Мансур". Ж. «Сын Отечества». СПб., 1856. №15. С. 54). Как бы то ни было, но именем Учерман будущего имама Мансура называл и русский агент татарин Али-Солтан, посланный в с. Алды в марте 1785 г. (ЦГВИА. Ф 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 5. Л.
Отца Ушурмы звали Япили. Имелись у него братья Танти и Тычай, которые были еще живы в момент его пленения. С самых ранних лет пришлось Ушурме испытать нужду и тяжелый труд. Будучи сыном бедных родителей, он не мог получить нужного образования и в молодости своей пас домашний скот (ЦГАДА. Ф. 23. Д. 2777. Л. 19).
Немного возмужав, он, по его словам, «упражнялся в земледелии» (Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 2. СПб., 1871. С. 87). Но ни пастушество, ни тяжелый крестьянский труд не вывели Ушурму из бедности. Поэтому ему были близки и понятны заботы и чаяния горского крестьянства. Впоследствии, став признанным вождем горских масс, Ушурма отличался удивительным бескорыстием, раздавал бедноте тот скот и подарки, с которыми тянулись к нему со всех сторон многочисленные последователи. Неудивительно поэтому, что в момент пленения имам Мансур был таким же бедняком, как и перед восстанием Ушурма. «Я беден, – говорил он в показаниях Тайной экспедиции, – все мое имение состоит из двух лошадей, двух быков и одной хижины» (Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 2. СПб., 1871. С. 87).
Скупые сведения о других членах семьи Ушурмы также противоречивы. Так, А. Беннигсен пишет, что «женившись», он имел двух детей, но к моменту своего возвеличивания бросил свою жену» («Священная война» шейха Мансура на Кавказе в 1785 – 1791 гг. Малоизвестный период и соперничество в русско-турецких отношениях. Рукописный фонд ИИЯЛ Дат. Филиала АН СССР. Ф. 1. Ед. хр. 469-а, С. 159–206). Однако сам Ушурма в показаниях Тайной экспедиции говорил о том, что женат и имеет не двух, а трех детей: «есть у него жена по имени Чачи, сыну Яса – восемь лет, двум дочерям – Рагмет и Намет – четыре и один год» (ЦГАДА. Ф. 23. Д. 2777. Л. 19). Алдынский шейх, даже по словам царских историков, являлся незаурядной личностью и резко выделялся среди своих односельчан. «Одаренный природой гибким и проницательным умом» (Терещенко А. Лжепророк Мансур. Ж. «Сын Отечества». СПб., 1856. №15. С. 54) и «сильной волей» (Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 2. СПб., 1871. С. 87), он «являлся прекрасным психологом и умел внушать глубокое доверие окружающим» (По словам А. Терещенко и Н.Ф. Дубровина – «вкрадываться в доверие»).
Говоря о внешности Мансура, следует отметить, что, по свидетельству имама Шамиля, «он был очень красив» и имел при этом «мужественную увлекательную наружность» и, несмотря на то, что «совершенно не знал грамоты», все же «владел необыкновенным даром слова». Кроме того, по свидетельству того же Шамиля, Мансур был «так высок ростом, что в толпе стоящих людей казался сидящим верхом на лошади» (Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею. Т. XII. Тифлис, 1904. С. 1403).
Жил Мансур замкнуто, уединенно. «Под строением его сделана землянка весьма крепкая, где он ночует, караул из его родственников, есть ему дает жена его и ни с чьих рук не берет пить, кроме оной» (Скитский Б.В. Социальный характер… С. 119). Одевался он также необычно, выходил в народ в поражающем фантазию простых горцев костюме, чем и производил на них сильное впечатление. Лица своего толпе не показывал, а выходил обычно с закрытой головой. Одевался в зеленую шаль. Старшины Алдынской деревни доносили царским властям: «В деревне оказался какой-то человек, оделся в разноцветное платье такое, что на свете никогда не видали» (там же).
Безусловно, при тогдашних условиях и религиозные, и социальные мотивы должны были принести авторитет Мансуру и выдвинуть его в качестве имама и предводителя начавшегося освободительного движения масс.
Сама логика событий неумолимо толкала горцев к объединению под единой идеологической оболочкой религии. Более широкие возможности для объединения представляла новая религия – Ислам, общая для всех народов Северного Кавказа, за исключением части осетин. Политика жесткой эксплуатации, проводимая царской администрацией на Кавказе, способствовала невиданно стремительному распространению Ислама. По признанию официальных дореволюционных историков, «религиозный фанатизм был возбужден и у них (чеченцев. – Ш. А.), лишь в 1785 году, когда чеченец по имени Ушурмы, прозванный за его ученность и святость шейхом Мансуром, сумел соединить национальную борьбу с религиозной. С этого времени начинается ожесточенная борьба» (Максимов Евг. Чеченцы. «Терский сборник». Выл. 3. Кн. Владикавказ, 1893. С. 27–28) с царской администрацией.
Как видно, даже дореволюционные исследователи не могли не указывать на прямую связь между религиозной оболочкой и «национально»-антиколониальной борьбой, на зависимость первой от второй. Таким образом, если раньше «зачастую только правящие классы были мусульманами, а крестьянская же масса оставалась в идолопоклонстве», то нужна была царская угроза, чтобы горцы Кавказа освоили действительное «мусульманское сознание» («Священная война» шейха Мансура на Кавказе в 1785 – 1791 гг. Малоизвестный период и соперничество в русско-турецких отношениях. Рукописный фонд ИИЯЛ Дат. Филиала АН СССР. Ф. 1. Ед. хр. 469-а, С. 159–205).
Из имеющихся письменных и архивных источников невозможно полно и ясно сказать о религиозной подготовке и религиозных откровениях Мансура до весны 1785 года, накануне его публичного выступления с «пророческими» откровениями. Но тем не менее они позволяют судить о том, что имамом было потрачено, по всей вероятности, немало времени для подготовки себя к публичным религиозным проповедям (Смирнов Н.А. Восстание шейха Мансура на Северном Кавказе. Указ. соч. С. 11–63). В показаниях при допросе в Тайной экспедиции Мансур сообщил, что духовенство одобрительно отнеслось к его нравоучениям, и даже прониклось к нему уважением и назвало его шейхом 1783 г. (Смирнов Н.А. Восстание шейха Мансура на Северном Кавказе. Указ. соч. С. 23)
Сам Мансур рассказывает, что «слухи о его обращении к честной жизни быстро распространились среди сородичей, так как он избавился от желания воровства и грабежей, единственная добродетель наших народов». Во время же «размышлений и очищений» в горах у Мансура бывали «ведения», в частности, в лице двух всадников, посланных якобы самим пророком Мухаммедом, которые называли его имамом и призывали к проповедям среди горцев (Смирнов Н.А. Восстание шейха Мансура на Северном Кавказе. Указ. соч. С. 28). В 1784 году он то ли объявил себя, то ли заставил признать шейхом и имамом, а в начале 1785 г. начал свои публичные проповеди (Беннигсен Ал. «Священная война» шейха Мансура на Кавказе в 1785 – 1791 гг. Малоизвестный период и соперничество в русско-турецких отношениях. Рукописный фонд ИИЯЛ Дат. Филиала АН СССР. Ф. 1. Ед. хр. 469-а, С. 159–205).
Впервые с публичными проповедями Мансур выступил в начале марта 1785 г. у себя в деревне Алды. «До объявления шейхом, – сообщал 8 марта 1785 года татарин (русский агент. – Ш. А.) Али-Солтан из Больших Атагов, побывавший в Алдах, – Мансур «три ночи в доме молился богу, с плачем выговаривал своим родственникам, что по непостоянству чеченцев в рассуждении смертоубийств и грабительства погибают или осуждаются в будущем веке вечному мучению и, что он (Мансур. – Ш. А.) по данным ему свыше власти может их от сего избавить и обратить к чистому признанию и примирению…» (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 5. Л.
.
После мучительных двух суток, в течение которых родственники удерживали его от пророчеств, «оный ших (Мансур. – Ш. А.) взошел на мечеть, созывал всех к богомолию, и как народ собрался великим количеством к мечети, то оный, не слезая с мечети, увещевал всех тут предстоящих, дабы они отстали от всех злых предприятий и кто с кем имеет ссору и вражду, примирились бы, а равно вина и водки не пили, табаку не курили, подавали бы милостыню и наблюдали закон Мохамета. Поуча сему, пошел в свой дом, куда и все скопище за ним пошло, а по приходе приказал зарезать двух баранов, оные раздал тут всем предстоящим, чем тот день и окончился. На другой день из бывших у него (Мансура. – Ш. А.) двух волов, взяв одного, вышел на кладбище и, обведя около его кругом раза три, пришел домой и тамо зарезал, из которого половину отдал бедным, а другую – учащимся грамоте малолеткам». «С коего времени, – сообщает далее Али-Солтан услышанное им в Алдах о Мансуре, – разнесся повсюду слух, а по нем и собирается великое количество людей и всякий день приводят к нему скотину, которую раздает бедным, да и сам с родственниками из нее питается. Из родственников его одного в давних годах убил горский житель, который бы так же должен был отвечать жизнью, но ших принудил мать и всех родственников сие упустить и помириться, смотря на то, и другие тому последовали и стараются делать его повеления, а вино, водку пить и табаку курить жители деревни Алдынской тогда же оставили, да и приезжие, кто только у него побывает, то предается его учению, равно и воровство, что прежде почиталось за удачу, ныне в пренебрежении и всякий от того уклоняется» (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 5. Л. 8–10 об. Показания татарина (кумыка) Али-Солтана из Больших Атагов от 8 марта 1785 г).
При внимательном рассмотрении проповедей Ушурмы, нетрудно убедиться, что он в сущности… ничего нового к Корану не прибавил (Скитский Б.В. Социальный характер движения имама Мансура. Известия 2-го Северо-Кавказского пединститута им. Т. Гадиева. Т. 9. Юбилейный сборник. Орджоникидзе, 1932. С. 106). Он учил «соблюдать строго заповеди пророка Магомета, раздавать милостыню, не красть, не грабить, не прелюбодействовать, не пьянствовать» (Терещенко А. Лжепророк Мансур. Ж. «Сын Отечества». СПб., 1859. №15. С. 55). Из религиозных проповедей имама выводились три основных направления его программы:
Возвращение к Исламу чистому и аскетическому.
Борьба против адатов и введение убеждением или силой закона шариата.
«Священная война» (газават) ведется сначала против соблюдающих адаты, затем против «неверных» (иноверцев – горцев) и, наконец, против царизма.
Такую последовательность в учении Мансура объяснить нетрудно. В первом пункте мы видим обычный в любых движениях масс под религиозной оболочкой призыв к отказу от жизни развратной, возвращение к чистым незапятнанным роскошью, разнузданностью, извращениями истокам религии. «Мансур звал к новому быту, построенному на принципах пуританской морали. В этом призыве к набожности, самообузданию, – указывает Б.В. Скитский, – чуются те же социальные мотивы, что и в проповеди западноевропейских пуритан эпохи первоначального накопления» (Скитский Б.В. Социальный характер движения имама Мансура. Известия 2-го Северо-Кавказского пединститута им. Т. Гадиева. Т. 9. Юбилейный сборник. Орджоникидзе, 1932. С. 105). Крестьянская беднота, увидев под религиозной оболочкой выражение близких своим интересам идее, стремительно стала принимать учение Мансура. Феодалы же почувствовали в шариате, в том виде, в каком его трактовал Мансур, подрыв всех своих прав, смертельную угрозу своему владычеству и стали защищать адаты.
Известно, что процесс смены религиозных взглядов был всегда очень долгим, сложным и болезненным процессом. Тем поразительнее успехи Мансура, сумевшего буквально в несколько месяцев добиться того, чтобы почти все равнинные чеченцы оставили свои древние верования и пошли за его учением. Безусловно, эти успехи объяснялись не столько тягой населения к Исламу, ибо прочного внедрения его среди чеченцев само мусульманское духовенство добивалось в течение веков. Ускорили же Исламизацию чеченцев социальные требования народных масс, которые были оформлены в религиозных проповедях имама.
Между тем, добившись определенных успехов в распространении Ислама в равнинных селах Чечни, завоевав авторитет и популярность народа, Мансур намечает походы в горы, где еще целые чеченские общества оставались верными полуязыческим и полухристианским верованиям, а также в земли карабулаков, ингушей и осетин, соседнюю Кумыкию, Дагестан, Кабарду, чтобы преодолеть сопротивление феодалов.
В донесениях царских агентов сообщалось о том, что Мансур во главе своего отряда с приближенными разъезжает по горным селам Чечни и насильственным образом приводит здешних жителей к мусульманской вере. В это же время письма Мансура с проповедями и призывами следовать правоверному Исламу приходят также в отдельные ингушские села. Идеи Мансура находят благодатную почву, по-видимому, лишь в отдельных равнинных селах Ингушетии (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 366. Ч. 2. Л. 274. В деле приводится копия письма на арабском; языке в русском переводе). Из этих отдельных показаний и свидетельств можно сделать вывод, что Мансур прошел обычный (на Востоке) путь религиозного проповедника, обличителя и наставника в вере. Другого пути выдвинуться для простого человека в тех условиях не было. Но цели, которые преследовали имам и его сподвижники, шли гораздо дальше обличения своих односельчан в неверии и нарушении правил религии.
Достигнув определенного успеха на этом пути и завоевав нужный авторитет и популярность, Мансур невольно должен был перейти к каким-то решительным действиям, которые диктовались сложившейся обстановкой и требованиями народных масс. Притеснения со стороны местных старшин и феодалов, карательные экспедиции царских войск, распространившиеся к югу от Терека и с разных сторон вторгшихся в Чечню, Кумыкию и другие соседние земли, – все это возбуждало горцев, толкало их на стихийное сопротивление колониальной экспансии царизма. В этих условиях религиозная проповедь Мансура сплачивала горцев, помогала им объединить разрозненные силы с тем, чтобы отстоять свою землю и права. Таким образом, можно считать, что не столько религиозные проповеди и чудеса шейха Мансура, сколько реально сложившиеся обстоятельства и воля народных масс сыграли решающую роль в переходе Мансура к открытой военно-политической деятельности. И острие его религиозной пропаганды теперь направлено было на сплочение масс, для борьбы с усилившимися действиями колониальных властей.
В продолжение первой половины 1785 г. число сторонников шейха Мансура постепенно увеличивалось. Выступив из недр Чечни, он быстро находит себе сторонников среди кумыков, а потом и среди кабардинцев, дагестанцев и других народов, Уже с этих пор, в своих ранних религиозных проповедях, желая удовлетворить страсти возбужденных горцев, Мансур стал проповедовать о необходимости войны с неверными колонизаторами, придавая ей значение богоугодного дела.
В своих откровениях перед жителями села Алды Ушурма говорил, что как скоро он выедет из двора (селения. – Ш. А.), то к нему в это время соберется великое множество войска, с которыми он сначала пойдет к карабулакам и ингушам, потом в Кабарду для обращения их в магометанский закон и, наконец, после этого в российские пределы для истребления неверных (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 5. Л. 9–9 об). В своих первых сведениях, доставленных в ставку царских властей в Кизляр 4 марта 1785 г., старшина деревни Кизляр Кайтуко Баков сообщил, что будучи в Алдынской деревни 3 марта 1785 г., им замечено о приготовлениях жителей многих чеченских деревень идти в поход, для этого они будто бы шьют знамена и говорят, что пойдут с Мансуром к ингушам для обращения их в магометанство и для отыскания какого-то древнего АлКорана, якобы хранящегося у ингушей (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 3. Л. 36–36 об)
Отправленный царскими властями из Червленской станицы с письмом в Алдынскую деревню (видимо, к старшинам. – III. А.) казак Иван Жуков с пятью конвойными солдатами, возвратившись обратно в станицу 5 марта 1785 г., сообщил, что в Атагу и Алды по немалой опасности того места (в связи со сборами Ушурмы), никто не осмелился их провожать. 8 марта 1785 г. татарин (горец) Али-Солтан из Больших Атагов доносил, что Ушурма приказал сделать себе знамя и копье и что караул при нем находится «весьма великий из приезжих», а жители Алдынской деревни расположились по дороге, «ведущей к российским границам» (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч, 5. Л. 9 об., 10 об). Между тем в секретном рапорте полковника Савьелева на имя генерала Пеутлинга от 9 марта 1785 г. отмечалось о том, что вчерашнего дня (т. е. 8 марта 1785 г.) собравшиеся за р. Сунжей из разных горских деревень жители, числом до ста человек, хотели совершить нападение на укрепления русских за Тереком. Полковник Матцен в это же время доносить генералу Пеутлингу, что по дошедшим до него слухам восставшие Чеченцы хотят напасть на крепость Владикавказ (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 4. Л. 32 об).
Слава о Мансуре распространилась далеко за пределами Чечни: о нем стали говорить на Кумыкской равнине, в горах Дагестана, а также в Кабарде. У кумыков же со времени выступление Мансура со своим учением, живущие в их селениях христиане претерпевают некоторого рода обиды и притеснения. Старшина Сактач из ингушской деревни Шолхи, расположенной недалеко от Владикавказа, сообщал, что «хотят чеченцы к ним в деревни приехать и ко оной же лживой присяге принудить, а если мы к оной не согласимся, то нас всех хотят разорить…». Прибывший 9 марта 1785 г. к подполковнику Матцену сын Ахметова Дударуко донес, что будучи в Малой Кабарде, слышал он от тамошних кабардинцев, что в Чечнях имеются великие сборища (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 4. Л. 32 – 32 об).
К Мансуру продолжали прибывать народы из различных кумыкских селений, которые, видимо, более других испытывали на себе тяжелый гнет местных князей и владельцев. Брагунский князь Росланбек извещал Кизлярского коменданта о том, что к Мансуру из ближайших деревень, в том числе из аксаевской, андреевской и девлетгиреевской приезжает много людей, которым он приказал, как только он будет выезжать в поход, чтобы все вооруженные явились к нему, и намерение имама состоит в нападении на Кизляр. Алдынский мулла Али сообщал Булатову, посланному аксаевскими владельцами для наблюдения за имамом, что Мансур будто бы приказывает прибывшим к нему горцам являться в апреле месяце. И сборы назначены имамом между Науром и Мекенями, на той стороне, в урочище, именуемом по-татарски (кумыски) Джуарак. В первой половине 1785 г. число сторонников Ушурмы как в Чечне, так и за ее пределами продолжает увеличиваться (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 5. Л. 3; 13 об; 14–14 об).
Одновременно царскими властями были усилены наиболее важные укрепления и крепости, расположенные на Кавказской укрепленной линии. Среди прочих крепостей, укреплений и редутов, намеченных восставшими горцами во главе с Мансуром для нападения особую тревогу у царского командования называли Кизляр, Владикавказ, Григорополис и др. (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 4. Л. 28)
Командующий войсками на Моздокской линии генерал-поручик Леонтьев не без опасения наблюдал за волнениями горцев, происходившими в Чечне, и предписал всем пограничным начальникам находиться постоянно в боевой готовности на случай внезапного нападения восставших и всеми мерами стараться захватить Мансура в свои руки.
Еще раньше, до получения этого распоряжения-предписания, генерал-поручиком П.С. Потемкиным был отправлен во Владикавказ батальон пехоты для усиления здешнего гарнизона. Им же приказано было сосредоточить на р. Сунже под командованием генерал-майора Шемякина особый, довольно сильный по тому времени боевой отряд с тем, чтобы пресечь волнение горцев в самом его начале и «не дать самой малой искре произвести пламень» (Дубровин Н.Ф. Указ. соч. C. 100).
Одновременно генерал-поручиком Потемкиным была разослана прокламация в районы, наиболее активно поддержавшие призывы имама Мансура – Чечню, Кумыкию (деревни Аксаевская и Андреевская), в которой просил их не верить новоявленному имаму и не следовать его учению. Эта прокламация от 2 апреля 1785 г. к горским народам, не принесла желаемых результатов. В ордере генерал-поручика М.Н. Леонтьева на имя полковника Пиери от 3 июля 1785 г. сообщалось, что появившийся в Чечне за рекою Сунжею «лжепророк» (Мансур. – Авт.)… «опутал так много легкомысленных чеченцев и других народов, которые «тысячами были готовы отважиться на всевозможные злодейства русским властям, а также жителям станиц и крепостей» (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 7. Л. 2; 48).
Поступавшие с линии сведения, рапорты и донесения генерал-поручика М.Н. Леонтьева указывали, что волнения со стороны восставших горцев не прекращаются, а, напротив, усиливаются. С этой целью, считая наиболее надежным средством для прекращения дальнейшего волнения горцев, производимого «в народе обманщиком» (Ушурма. – Ш. А.) князем Г.А. Потемкиным через командующего на Кавказе войсками, предписано было специально отправить «в самое сборище Ушурмы, лично известного ему своими качествами полковника Пиери», с отрядом с целью захвата руководителя горцев (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 7. Л. 5).
Для захвата в плен Мансура царскими властями были использованы наиболее верные и надежные люди из числа местных владельцев и князей. «Небесполезно в сем случае, – писал в ордере Потемким, – употребить к приобретению его (Мансура. – Ш. А.) в руки усердных владельцев, а именно: Кайтуку Брагунского, коего доброжелание и верность испытаны, и Кайтуку, близ Наура живущего» (ЦГВИА. Ф. 52. Оп 1/194. Д. 350. Ч. 7. Л. 4-об.; 50–50 об).
Отряд полковника Пиери состоял из Астраханского пехотного полка, батальона Кабардинского егерского полка, двух гренадерских рот, Томского пехотного полка и сотни казаков Терского войска. Утром 6 июля 1785 г. отряд Пиери достиг с. Алды в сопровождении проводника из этого селения, отбивая атаки восставших чеченцев, обошел населенный пункт и пришел к дому, в котором жил Ушурма. Мансура в доме не нашли, но зато было найдено его знамя и убит знаменосец. Жители села Алды все выбрались из села. Алдынцы все вместе с Мансуром ушли в близлежащий лес и, обогнув поляну, вышли к той узкой просеке (дефиле) через лес, по которой пришел отряд Пиери в Алды. Словом, алдынцами был перекрыт обратный путь войскам Пиери.
Царскими властями было приказано первым делом зажечь дом Ушурмы, а затем и всю деревню, состоящую из 400 дворов. Премьер-майору Комарскому был отдан приказ, чтобы отправить «половинное число егерей в деревню (Алды. – Ш. А.) для зажигания дома лжепророка» (Мансура. – Ш. А.) (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 7. Л. 15).
Через Алды отряд Пиери прошел относительно спокойно, хотя изредка наблюдалась перестрелка между восставшими и царскими войсками. Но когда отряд Пиери дошел до леса и углубился в него, началось настоящее сражение между алдынцами, жителями близлежащих сел и войсками Пиери. Отряд Пиери попал в окружение восставших, и последние со всех сторон обрушили бешеный огонь по отступавшим войскам. Сразу же среди офицеров, егерей и гренадеров появились раненые и убитые. Сам же полковник Пиери получил первое ранение в голову. Попав под перекрестный огонь от наседавших на него со всех сторон горцев, отряд Пиери ценою больших потерь продолжал пробиваться к переправе через р. Сунжу. Среди отступавших создалась страшная паника. Приказано было оставить захваченную егерями у алдынцев скотину (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 7. Л. 9–9 об).
После безуспешной попытки отбить у горцев захваченную ими пушку, капитан Казин быстро возглавил колонну и стал защищать переднюю пушку от безудержного натиска алдынцев. Однако и здесь капитана ждала неудача. Лошади, которые тянули ящики со снарядами и тащили вторую пушку, были вскоре перебиты. Солдатам приходилось одновременно и защищаться от восставших, нести на себе ящики со снарядами, и тянуть оставшуюся пушку. В это время полковник Пиери получил второе, смертельное ранение. После этого алдынцы, не встречая серьезного сопротивления со стороны царских войск, удвоили свои усилия. Отряд Пиери нес большие потери и сократился до небольшого числа солдат и офицеров. Не имея патронов, оставшиеся в живых егери и гренадеры в паническом страхе перед численно превосходящими силами восставших стали отступать к переправе (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 7. Л. 13 об).
И когда до р. Сунжа осталось небольшое расстояние, майор Комарский из отряда Пиери также получил смертельное ранение.
Только небольшая часть солдат Пиери перешла Сунжу и соединилась с командой полковника Томара. Не имея возможности развернуть боевые действия против восставших алдынского и амирхановского селений, полковник Томара с оставшимися войсками стал отходить назад к Науру. Восставшие горцы в количестве 5000 конных и пеших до 10 часов вечера преследовали отступавший отряд полковника Томары.
В целом, первое сражение царских войск под командованием полковника Пиери с повстанческими силами Ушурмы (Мансура) под Алдами стало для первых роковым. Царские войска, впервые проникшие в предгорья Чечни, потерпели крупное поражение. Отряд Пиери, насчитывавший более двух тысяч солдат и офицеров, лишился 12 офицеров и 740 человек нижних чинов. Были убиты пять человек офицеров, в том числе сам руководитель экспедиции полковник Николай Пиери. Из общего числа войск 162 человека были взяты восставшими в плен, а затем в разное время выкуплены царскими властями. Всего же в этой экспедиции царское командование потеряло более 1 тысячи человек убитыми и ранеными. Позже восставшие возвратили царским войскам и две пушки, захваченные в этом сражении. В числе спасшихся оказался унтер-офицер князь Петр Иванович Багратион. В данном походе 20-летний Петр Багратион был адъютантом Пиери. Он и до этого дважды участвовал вместе с Пиери в военных экспедициях в Чечню в 1783 г. О сражении под с. Алды и своем пленении и возвращении позже горцами царским властям Петр Багратион рассказал исследователю истории Кавказа академику П.Г. Буткову. Впоследствии князь П. Багратион стал генералом от инфантерии и прославился в Отечественной войне 1812 г. как талантливый полководец и умер от ран, полученных в Бородинском сражении (Авалиани Л. Скошенная трава. Журн. «Литературная Грузия». №6. Тбилиси, 1971).
Что касается потерь со стороны восставших горцев под Алдами, то, согласно рапорту генерал-поручика П.С. Потемкина от 12 июля 1785 г. более трехсот человек было убито, в числе которых и родной брат Мансура, а также около сорока человек почетных (знатных) чеченцев (Беннигсен Ал. «Священная война» шейха Мансура на Кавказе в 1785 – 1791 гг. Малоизвестный период и соперничество в русско-турецких отношениях. Рукописный фонд ИИЯЛ Дат. Филиала АН СССР. Ф. 1. Ед. хр. 469-а, С. 159–205), хотя сведения официальных властей о количестве потерь со стороны войск имама Мансура в данном сражении нам представляются преувеличенными.
Поражение отряда Пиери – первая значительная военная неудача царской России на Северном Кавказе. В неравной схватке с таким мощным и коварным врагом, каковым являлся царизм, восставшие горцы еще раз продемонстрировали свою силу, сплоченность, известную организованность. Разумеется, первая большая победа восставших над царскими войсками должна была сыграть огромную роль в деле подъема начавшейся антифеодальной и антиколониальной борьбы горцев Северного Кавказа и поднять авторитет руководителя этой борьбы – шейха Мансура.
Кизляр – одна из старейших крепостей на Кавказе, имел важное стратегическое и экономическое значение. Он являлся связующим звеном между Северным Кавказом, Дагестаном, Закавказьем и Россией. «Кизляр, с одной стороны, – отмечает Б.В. Скитский, – являлся главной цитаделью русского могущества на Северном Кавказе: здесь размещались ближайшие к горцам представители русской власти. С другой же стороны, он представлял из себя центр экономических связей и зависимости горских народов от русских властей» (Скитский Б.В. "Социальный характер движения имама Мансура". Орджоникидзе, 1932. С. 111). Видимо, этим и объяснялись упорные и настойчивые попытки горцев во главе с Мансуром в течение двух лет (1785-1786 гг.) овладеть Кизляром и тем самым разорвать всякую связь с Астраханью и обессилить могущество царизма на Кавказе.
Торопясь развить военный успех, приобретенный в результате победы над войсками отряда Пиери, восставшие горцы во главе с Мансуром начали наступление на Кизляр. Для штурма крепости и ее захвата был создан специальный отряд. 15 июля 1785 г. горцы в количестве 5 тысяч человек во главе с Мансуром подошли к Кизляру и попытались штурмом овладеть ею. Но оказалось, что она сильно укреплена: имеет много пушек и достаточно сильно защищена. После первой атаки горцы сразу же были отбиты мощным огнем крепостных пушек. Отряд Мансура вынужденно отошел назад. Царские власти были крайне встревожены столь неожиданной атакой восставших (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 7. Л. 60)
После безуспешной попытки овладеть Кизляром, Мансур, не раздумывая переносит военные действия на Каргинский редут, расположенный в 5 верстах от Кизляра. Несмотря на то, что гарнизон отчаянно сопротивлялся, горцам удалось овладеть укреплением. От случившегося во время перестрелки между горцами и защитниками Каргинского укрепления пожара вскоре загорелись здешние строения. Распространившийся пожар очень быстро достиг порохового погреба, и укрепление вместе с его защитниками взлетело в воздух (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 7. Л. 60).
После неудачной попытки овладеть Кизляром Мансур вынужден был вернуться в свое родное село. В отряде Мансура при нападении на Кизляр принимали участие в основном жители чеченских сел и часть жителей кумыкских деревень – Андреевской и Аксаевской. Кроме того, на стороне Мансура находились горцы некоторых дагестанских владетелей и ханов – дербентцы, тарковцы, дженгутайцы, а также шекинцы и кубинцы из соседних районов (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 7. Л. 28; Там же. Д. 366. Ч. 1. Л. 17 об).
В то же время Мансур, празднуя новую победу (сожжения Каргинского укрепления на подступах к Кизляру и захват 4-х пушек), стал уверять соотечественников и всех своих последователей в том, что крепость Кизляр должна также пасть к ногам правоверных мусульман. Жители Кизляра пришли в смятение.
Приносимые агентами из горских селений известия говорили о том, что Мансур собирается, еще более увеличив войска за счет новых повстанческих отрядов, предпринять второй поход против Кизляра75. Командующий войсками на Линии генерал-поручик Леонтьев сразу же отправился в Кизляр, чтобы еще более усилить его войсками и принять дальнейшие меры для его защиты.
Движение горцев разгорелось на всей протяженности Кавказской линии от Кубани до Терека. Успехи, которых добились восставшие горцы во главе с Мансуром (разгром отряда Пиери под с. Алды, уничтожение Каргинского укрепления на подступах к Кизляру), способствовали тому, что горцы еще более открыто стали уходить от своих владельцев и старшин. Князья Андреевской деревни доносили Кизлярскому коменданту: «Народ из повиновения нашего вышел, есть у них намерения, чтобы нас из деревни выгнать» (Скитский Б.В. "Социальный характер движения имама Мансура". Орджоникидзе, 1932. С. 100). Жители этой деревни приняли решение: если среди них окажутся предатели, которые могли бы выдать сведения русским властям о ходе восстания и его сроках, то «такого человека убить и дом с его именем разграбить» (там же).
За религиозными лозунгами Мансура отчетливо видны были антиколониальные призывы против царского правительства, призывы к активной борьбе против существующего строя, эксплуатирующего класса, чего, конечно, не могли не видеть и не понимать обездоленные массы.
Царские власти и горские владельцы называли восставших горцев – «сволочью», «чернью», «воровской парией», которых составляли «горские бродяги», а самого Мансура – «разбойником», «лжепророком», «лжецом», «алдынским развратником» и т. д.
В лагерь Мансура переходили и уздени от некоторых кумыкских князей. Так, князья Андреевской и Аксаевской деревень Темир Хамзин, Хануа Алиев и др. доносили: «Наши подвластные уздени и черный народ лжепророку обещают с каждой мечети отдать по два человека». А Аксаевский князь Адиль Алибеков сообщал к тому же, что аксаевские и андреевские уздени от них ушли и присоединились к имаму Мансуру (Скитский Б.В. "Социальный характер движения имама Мансура". Орджоникидзе, 1932. С. 107).
Уздени испытывали тяжелый гнет со стороны своих владельцев, что вынуждало их подчас поднимать восстание против господ, а иногда даже уходить от них в российские пределы. К таким же мерам борьбы со своими князьями и владельцами часто прибегали кабардинские уздени (Дубровин Н.Ф. Кавказская война. СПб. Т. 2. С. 87).
Главное ядро движения Мансура составляли, конечно, не уздени, а «черный народ», самая беднейшая часть горского населения. Несколько раньше побывавший в Аксаевской деревне кизлярский житель Мамуша Асанов доносил, что «имам теперь имеет сволочи (простых горцев. – Ш. А.) тысячи до двух и то самых беднейших». В лагерь Мансура спешили обездоленные горцы, которые жаждали освобождения от своих владельцев и старшин. Даже царские власти вынуждены были признать, что войско Мансура составляют бездомные и абреки. Сам же Мансур – вождь восставших горцев – также принадлежал к этой социальной категории. Об этом убедительно сказал Мансур на допросе, устроенном ему в Тайной экспедиции после пленения.
Говоря о социальной базе участников движения, Б.В. Скитский замечает, что «этот бедняцко-батрацкий люд восстал против своих господ и в своем движении увлек и своего ближайшего социального соседа – середняцко-узденский люд, чем значительно расширил базу своего движения и сделал его опасным для властительного элемента» (Скитский Б.В. "Социальный характер движения имама Мансура". Орджоникидзе, 1932. С. 107-108).
Мансура поддерживали некоторые князья и владельцы, которые с усилением влияния России на Северном Кавказе боялись потерять свое общественное положение и феодальные привилегии и враждовали с колонизаторами из-за того, что с приходом русских увеличился уход крестьян. Так, например, Мансура поддерживали некоторые князья и феодалы Малой и Большой Кабарды, из Тагаурских осетин алдар Ахмет Дударов; к Мансуру присоединились сыновья Шамхала Тарковского и Казикумухского, хана Дагестана и др. Поддерживала его и часть князей, хотя некоторые из них потом объясняли, что действовали они так, чтобы «самозванец» (Мансур. – Ш. А.) не угнал их скот, который по степи при кочевых татарах находился (Архив Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Ф. 37. Оп. 1. Д. 2. Л. 65. Рукопись Скитского Б.В. К вопросу об истории крестьянских движений у горцев Кавказа во 2-й половине XVIII в. 1950 г.). Феодалы же, которые дружили с царскими властями, к движению не присоединились, а, напротив, боролись с Мансуром, видя, что выступление горской бедноты направлено и против них. Такие владельцы не только сами не переходили на сторону Мансура, но и строго запрещали делать это своим подчиненным.
Одновременно в Кабарде и закубанских районах ширится движение горцев. Поддерживая постоянные контакты с восставшими чеченцами, кумыками и дагестанцами, получая письма Мансура, многие кабардинцы и адыги продают свой скот, закупают оружие и лошадей, готовятся примкнуть к движению горцев. Обстановка на Линии складывается тревожная.
При таких обстоятельствах, имея при этом достаточную базу среди восставших горцев, 29 июля 1785 г. Мансур с отрядом чеченцев и кумыков при поддержке князя Малой Кабарды Дола и знатного узденя Берда Хапцуга с их подвластными жителями предпринял поход против укрепления Григориполис, расположенного в 42 верстах от крепости Моздок. Однако осада укрепления, длившаяся в течение полудня, несмотря на отчаянные атаки горцев, закончилась неудачей для Мансура (Дубровин Н.Ф. Кавказская война. СПб. Т. 2. С. 109).
Несмотря на неудачный поход горцев на укрепление Григориполис Мансур стал очень скоро в своем родном селе Алды с новой силой призывать народы Чечни и Северного Кавказа к новому походу на Кизляр, поддержанный частью влиятельных князей и владельцев Кабарды, Кумыкии, а также Чечни в лице владельцев и мулл, приведших в его лагерь подвластных себе крестьян. 19-21 августа 1785 г. Мансур предпринял новый поход против Кизляра (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 8. Л. 8об.; Там же. Д. 350. Ч. 9. Л. 19–19 об.; 28).
Безусловно, длительная подготовка Мансура к нападению на Кизляр позволила коменданту крепости Вешнякову основательно укрепить ее. 21 августа 1785 г. отряд Мансура предпринял стремительную атаку на Томский пехотный полк, находившийся недалеко от главного укрепления. Томский пехотный полк, построившись в каре (четырехугольником), встретил горцев батальонным огнем. Однако ни батальонный огонь солдат Томского полка, ни стрельба из пушек, бивших из крепости, не могли приостановить стремительный натиск горцев. Горцы дрались отчаянно: укрываясь в лощинах и прячась за различные укрытия, они производили беглый ружейный огонь по каре царских войск. Горцы, хотя и наседали на отступающих и стремились окружить солдат, все же при длительных перестрелках несли большие потери. При каждой атаке горцев царские войска останавливались, строились в каре и отражали атаки пеших и кавалерии из отряда Мансура. При отходе солдат Томского полка в ретраншамент горцы были встречены огнем из всех орудий. Не имея сил противостоять оружейным залпам, отряд Мансура вынужден был вновь отступить. Так закончилась неудачей для Мансура вторая и последняя попытка овладеть крепостью Кизляр (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Ч. 9. Л. 19 об., 24 об).
В октябре 1785 г. восставшие горцы численностью около 6 тысяч человек чеченцев и дагестанцев переносят боевые действия на территорию Кабарды. А уже 30 октября 1785 г. в ущелье между Григориполисским укреплением и Малой Кабардой произошло сражение отряда Мансура с царскими войсками полковника Нагеля. Когда войска приблизились, горцы зажгли некоторые опустевшие дома в сел. Малой Кабарды и попытались окружить отряд Нагеля. Некоторые группы всадников, как бы прикрывая основные силы горцев, постоянно выскакивали перед царскими войсками, не решаясь, однако, к ним приблизиться. Намерение восставших заключалось в том, чтобы завлечь царские войска в леса и ущелья. Но когда горцы увидели, что войска Нагеля не предпринимают такого шага, то 30 октября 1785 г. горцы сами решили атаковать русский отряд с разных сторон, но были отбиты мощными орудийными залпами пушек, восставшие также открыли огонь по царским войскам. После пятичасового боя между войсками шейха Мансура и отрядом полковника Нагеля военные действия прекратились. Сражение закончилось без определенных результатов с обеих сторон (Дубровин Н.Ф. Кавказская война. СПб. Т. 2. С. 128-129).
Располагая в своем отряде несколькими тысяч человек, Мансур решил вторично атаковать отряд царских войск. Приняв отход царских войск в другое укрепление, в Татартуп, за отступление, Мансур 2 ноября 1785 г. снова атаковал отряд полковника Нагеля у укрепления Татартуп. Имея при себе подкрепление от владельцев Большой и Малой Кабарды, он развернул мощное наступление с разных направлений: справа наступали лучшие кабардинские наездники во главе с Долом; с тыла – кумыки, руководимые самим Мансуром, слева – тавлинцы и, наконец, с фронта – основная сила, состоявшая из чеченцев и других народов, по-видимому, дагестанцев. Отчаянное сопротивление и мощный огонь царских пушек заставили чеченцев оставить лощину, где они засели. Видя окруженных царскими войсками горцев, Мансур бросил свой ободряющий клич и кинулся в гущу наступавших войск. В этом сражении Мансуром впервые были применены созданные им подвижные щиты на колесах для прикрытия горцев от артиллерии царских войск (Скитский Б.В. "Социальный характер движения имама Мансура". Орджоникидзе, 1932. С. 114). Щиты были изготовлены из двух рядов бревен с насыпанной между ними землей. Каждый щит имел по две пары колес, и они передвигались довольно легко и свободно. Число щитов доходило в данном сражении до 50. После продолжительного артиллерийского обстрела царскими войсками и частых атак с обеих сторон, произошла рукопашная схватка. Вскоре царские войска овладели подвижными щитами горцев. Между прочим, благодаря подвижным щитам Мансуру удалось сохранить в этом сражении часть живой силы. Отряд Мансура вынужден был отступить (Дубровин Н.Ф. Кавказская война. СПб. Т. 2. С. 130).
9 сентября 1787 г. Екатерина II издала манифест о разрыве связей с Турцией и открытии военных действий. Узнав об этом, с целью упреждения наступления черкесских племен на Линию, генерал-поручик П.С. Потемкин с отрядом 8 тысяч человек при 35 орудиях переправился 20 сентября 1787 г. через Кубань у прочного окопа. Цель его состояла в уничтожении отряда имама Мансура, который с 8-мью тысячами горцев и закубанцев расположился между рр. Уруп и Лаба. Генералу Елагину приказано было переправиться через Кубань ниже Овечьего брода и прикрывать действия головной части отряда при переходе ее в наступление.
Высланный вперед полковник Ребиндер со своим отрядом 20 сентября 1787 г., кратчайшим путем прибыл в Зеленчук, но узнав, что отряд Мансура находится на расстоянии 20 верст впереди, сразу же поспешил ему навстречу с целью захватить его в плен. Когда царские войска подошли к месту расположения отряда Мансура, то руководитель не оказался на месте и войска наткнулись на передовой отряд черкесских войск и 600 ароб, установленных вагенбургом. При подходе передовых частей царских войск вплотную к восставшим горцам, последние, произнося молитву, бросились врукопашную схватку с противником. Произошло кровопролитное сражение. Однако силы были неравны. Горцы несли большие потери от тяжелых орудий царских войск. Вскоре войска Ребиндера овладели укреплением восставших. Многие горцы, находившиеся в нем, были порублены. Царские войска, по донесению П.С. Потемкина, не щадили даже женщин. Со стороны царских войск также были немалые потери (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 416. Ч. 2. Л. 81–81об. Рапорт генерал-поручика П.С. Потемкина на имя князя Г.А. Потемкина от 4 октября 1785 г).
На другой день, 21 сентября 1778 г., Мансур снова атаковал отряд полковника Ребиндера. Самая значительная схватка произошла между горцами и Ростовским карабинерным полком. Во время продвижения полк наткнулся на засаду и был атакован горцами с левого фланга. Два эскадрона Ростовского полка и часть казаков были тут же опрокинуты, но подоспевший на помощь Ребиндеру премьер-майор Львов со своим астраханскими эскадронами и секунд-майор Дорш с гренадерским батальоном нанесли сильный удар отряду горцев и закубанцев. Восставшие вынуждены были отступить (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 416. Ч. 2. Л. 81 об).
22 сентября 1787 г. восставшие во главе со своим вождем вновь сразились с отрядом царских войск. Войска Мансура выступали очень скученно: пришло подкрепление из темир-гойцев, бесленейцев, кипчаков и абазинцев. Горцы первыми предприняли попытку вступить в бой. Князь Ратиев, расположив свои войска в соответствующем боевом порядке, двинулся на горцев. Несмотря на отчаянное сопротивление восставших, генералу Ратиеву все же удалось вытеснить горцев из своих укреплений. Жители Большого Зеленчука и Урупа, участвовавшие в сражении на стороне имама, вскоре ушли в горы. Князю Ратиеву приказано было следовать со своим отрядом от вершины Урупа до Большого Зеленчука и предать огню дом, где пребывал имам Мансур, и все остальные деревни здешних жителей. 24 сентября ближайший к месту сражения аул и дом, в котором жил Мансур, были сожжены царскими войсками (ЦГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 416. Ч. 2. Л. 81 об; 82 об; 83).
Осень 1789 г. Мансур установил через торговых людей тесные связи с киргизо-кайсацкими (казахскими) народами, жившими в северо-восточной части Каспийского моря. Призывы Мансура отражали интересы этих народов, подвергавшихся притеснениям со стороны царских властей в районе Астрахани.
В середине 1790 г. Мансур вернулся в Чечню и сразу же приступил к мобилизации горцев и, в частности, чеченцев и дагестанцев для нападения на Кизляр. Однако попытки Мансура вновь поднять движение в Чечне и Дагестане не имели успеха. Это вынудило его осенью 1790 г. уйти в Анапу. Отсюда он, как и прежде, обращался с письмами к народам Северного Кавказа, призывая их к активным действиям. Это были его последние воззвания к кавказским народам (ЦГА ДаАССР. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 416. Ч. 2. Л. 81 об; 82 об; 83).
В июне 1791 г. в результате боевых действий царских войск с турками генерал Гудович овладел Анапой. Взятый здесь в плен Мансур «как бунтовщик» был отправлен в Петербург, где допрашивался в Тайной экспедиции. Он был приговорен к пожизненному заключению в Шлиссельбургской крепости «за возбуждение народов гор против России и причинение большого ущерба империи». Умер Мансур там же 13 апреля 1794 г. и был похоронен на Преображенской горе без какого-либо обряда (Смирнов Н.А. Политика России на Кавказе в XVI–XIX вв. М., 1958. С. 160)
Движение горцев 1785–1791 гг. было первым опытом организации кавказскими народами общей борьбы против царизма и местной феодальной верхушки. Мансуру удалось привлечь под свои знамена горские народы Северного Кавказа, хотя на практике объединить горцев было чрезвычайно трудно. В силу объективных причин в объединении горцев на борьбу определенную роль сыграла религия. Отмечая положительную роль Ислама в деле консолидации народов Северного Кавказа необходимо отметить, что религиозная идеология отчасти затемняла политические цели движения.
Движение Мансура, безусловно, имело прогрессивное значение и неизбежно должно было оставить глубокий след в жизни народов Кавказа. Оно было отчасти направлено против непрекращающихся феодальных и княжеских междоусобиц, тормозивших дальнейшему развитию Чечни и соседних районов. Значение движения Мансура следует рассматривать не только по его результатам, но и в связи с несомненным обострением классовой и антиколониальной борьбы крестьянских масс в крае. Совместная борьба горцев способствовала сближению, сплочению и росту их самосознания. Это движение, кроме антифеодальной окраски, было направлено также и против таких явлений, как родовые пережитки – адаты, племенная замкнутость и пережитки феодального сепаратизма. Заслуга движения горцев состоит и в том, что оно явилось толчком к ускорению процесса объединения различных горских обществ на пути к формированию вайнахского этноса. Другим результатом движения Мансура явилось усиление роли Ислама как консолидирующего фактора среди народов Северного Кавказа. Поражение движения не могло ослабить позиции мусульманского духовенства, которое боролось также за интересы народа.
Следует отметить также, что имам Шамиль отдавал должное уважение шейху Мансуру, называя его своим предшественником и даже учителем. Он с особым трепетом слушал людей, близко знавших имама Мансура и различные рассказы о нем.
Движение Мансура напоминало вспышку пламени, погашенной мощной силой царских войск. И все же оно в течение многих лет звало горцев против царизма. А предводитель движения – имам Мансур – надолго остался в памяти потомков кавказских народов как национальный герой. В истории вайнахского народа XVIII в. нет другой яркой личности, которая пользовалась бы такой популярностью, как имам Мансур.
В заключение следует отметить также, что движение горцев Северного Кавказа 20-50-х годов XIX века не получит полной своей исторической реабилитации до тех пор, пока не будет поднято на соответствующий уровень полное и объективное освещение личности первого имама Чечни и Северного Кавказа – Мансура и возглавленного им народно-освободительного движения горцев.
