Грозный, 30 лет назад: начало большой войны в фотографиях и воспоминаниях репортеров Автор, Отдел новостей
Место работы, Русская служба Би-би-си
Twitter, @bbcrussian
31 декабря 2024
Ввод войск в Чечню в середине декабря 1994 года и попытка штурма Грозного в новогоднюю ночь 1995-го открыли путь к десятилетию двух кровопролитных войн
В декабре 1994 года российские власти начали военную операцию в Чечне, положившую начало двум кровопролитным войнам, длившимся больше десяти лет. В ночь на новый, 1995 год была предпринята попытка штурма Грозного, закончившаяся катастрофическими потерями с обеих сторон. За этим последовала массированная бомбардировка Грозного и полномасштабное наступление федеральных сил в Чечне. Би-би-си поговорила о начале войны, новогодней попытке штурма и последовавших за этим днях с несколькими фоторепортерами, работавшими в Грозном в то время.Александр Неменов, фотограф AFP:
«В первый раз я попал в Грозный в день ввода российских войск в Чечню 11 декабря. Я работал на переговорах чеченской делегации с российской. Они не договорились, и в день, когда были введены войска, чеченская делегация уехала в Грозный, и я просто поехал с ними, уговорил, чтобы они меня взяли. Попасть в Грозный уже было не очень просто — со всех сторон стояли российские блокпосты.
Чеченцы меня просто привезли и высадили в центре. В городе было напряженно. Постоянно митингующие люди перед президентским дворцом, все как бы в ожидании. Типа, вот сейчас чего-нибудь сделаем, и будет нам быстро счастье. Станем независимыми, счастливыми и богатыми.
Никаких особых идей съемок у меня не было. Я каждый день приходил в центр города, спрашивал, кто чего видел, куда можно съездить? Цеплялся к кому-то. Ехали куда-то вместе, если меня люди брали».
Чеченские мужчины совершают зикр на площади у президентского дворца, декабрь 1994 года
«Это митинг на площади перед заброшенной гостиницей «Кавказ». Там всякие вещи постоянно спонтанно происходили, люди видели журналистов, многое делалось в том числе и на журналистов, и для журналистов.
А чеченские женщины на митингах — вообще отдельная история. Отчасти они сами себя заводили и становились очень такой боевой силой на разного рода митингах. Впереди женщины — орали, шумели, а мужчины стояли чуть-чуть в сторонке и слегка улыбались».
Чеченские женщины на площади у президентского дворца, декабрь 1994-го
«Армия себя никогда не давала снимать, за редкими исключениями — в основном, брифинги. Всех журналистов российских поселили в пресс-центре в Моздоке. Практически никаких выездов, только весной 1995-го стали куда-то возить, что-то показывать. Но и то, в основном, по личным знакомствам. А западную прессу, естественно, близко не подпускали ни в Моздок, ни в Ханкалу».
Из
воспоминаний Неменова: «Вы бы задали этот вопрос людям из арбатского военного округа (здание Министерства обороны в Москве находится рядом с улицей Арбат — Би-би-си), почему они журналистов дальше Моздока не пускали […] пичкая каждый день победными сводками […] Армия боялась журналистов больше „духов"… и предпочитала стрелять нам поверх голов при попытках приблизиться или поднять объектив (при этом четко было видно, что это фотоаппарат, а не что-то другое). Как-то по ТВ показали запись: чья-то камера снимала проезд колонны „брони". И один из умельцев, проезжая мимо оператора, просто поднял АК и выстрелил одиночным в него, просто так… Не попал, правда».
Вооруженные жители Грозного у президентского дворца, декабрь 1994-го
Гектор Мата, в 1994 году фотограф агентства AFP:«Я поехал в Чечню в начале декабря в составе небольшой группы репортеров и отвечал за фотографии. Помню два очень разных ощущения. Первое — очень позитивный, националистический подъем, у чеченцев было ощущение, что все возможно. Были уличные демонстрации, было будоражащее чувство общности тех, кто собрался вместе для того, чтобы добиваться независимости для этой республики. А вот другое чувство — страх. Страх и отчаяние».
Из-за усиливающихся обстрелов Грозного жители покидают чеченскую столицу и уезжают в Дагестан или Ингушетию
«Я старался показать судьбу гражданского населения в этом конфликте. Сначала я не мог понять, почему они вообще не уехали раньше. Люди не хотели уезжать, им было некуда, неохота было оставлять нажитое. Но в какой-то момент это стало неизбежно. Стало очень трудно добывать еду. Все дороги были перекрыты».
Очередь за хлебом. После того как войска стали блокировать дороги, ведущие к столице, в Грозном начались перебои с едой
«Несколько дней я жил вместе с двумя чеченцами и со своим, крайне примитивным, русским языком понял, что они остаются для того, чтобы защищать свою землю. Еще они защищали свой дом и свое добро, но они понимали, как тяжело будет, поэтому семьи отправили за пределы Грозного. Я ходил на автовокзал, смотрел на тех, кто уезжает. В основном — старики, дети, мамы с младенцами. Что я запомнил? Помню грязь, холод. Помню боль тех, кто оставался в городе и переживал авианалеты».
Пожарные у здания, сгоревшего после авианалета
Из воспоминаний Александра Неменова: «Весь город по ночам в огне, люди бегут невесть куда… Тюки, мешки, санки, старухи, дети… Холодно. Темно. Сыро. Страшно… до тошноты… Народ поговаривает, вот-вот высадятся «боевые пловцы» — сначала выключат весь свет в городе, а потом всех перережут… — и при чём тут «пловцы»???.. сплетни — вещь нелогичная…
Каждое утро — свежевыпавший снег, с редкими дорожками следов, и запах гари, аж нос щекочет… и тишина в ушах звенит после ночных налётов. Развороченные автомобили с прикрытыми внутри простынями трупами. Туман…
... К ночи глядя, решили на ночлег устраиваться. Нашли гостиницу объединения «Грознефть», в самом центре города, к тому времени уже стемнело, и в мокром небе стал появляться гул самолётов. Как комар летает: вроде и не беспокоит, но раздражает — укусить может…
Ждали недолго, через несколько минут посыпалось с неба. То там, то здесь рвётся. Туман очень густой. Красное зарево разливается… Добежали до «Детского мира». Как раз ракета в дом попала. Пожарные приехали по привычке. Тушили, пока из сил не выбились, бросили…»
Раненого грузят в машину на окраине Грозного
Александр Неменов: «24 декабря мы выбирались из Грозного из первой той командировки. И тут видим, как через поле тащат раненых. Одного вели под руки. И потом несли вот этого, совсем в плохом состоянии, парня. Побежал я через ручеек, чтобы в поле их встретить, как они несли. Я их снимал, как они шли через этот же ручей обратно. Водитель мне говорит «Ребята, извините, выходите, я вас дальше не повезу, мне надо этого парня в госпиталь». Ну, вот такая была история. Поснимали, распрощались, и наш водитель от нас уехал».
Жители Грозного несут бутылки с зажигательной смесью в центр Грозного, 31 декабря 1994 года
Через день после того, как Неменов и его коллега уехали из Чечни в Москву, состоялось заседание Совета безопасности России. Вопреки заверениям о том, что в ближайшие дни штурма Грозного не будет, министр обороны Павел Грачев втайне приказал готовить наступление на город в последний день 1994 года. 31 декабря четырьмя группировками, которые должны были войти в Грозный с разных сторон, предполагалось пройти до центра города, захватить президентский дворец и другие ключевые объекты в городе. Но штурм с самого начала пошел не по плану — во многих местах наступавшие части попадали в ловушки, организованные чеченскими формированиями.
Российские солдаты на подступах к Грозному, 1 января 1995 года
Гектор Мата: «В день того штурма я натыкался на очень молодых российских солдат. Очень молодых. Я был в шоке: помню, что они были напуганы точно так же, как и я. В тот день я пытался организовать безопасную базу для работы, место, где можно было бы проявлять пленки и поставить спутниковые тарелки для передачи снимков. Так что я принимал пленки у тех, кто ходил снимать по городу. Один из пришедших фотографов сказал, что пытался считать убитых, но остановился, когда дошел до ста. И это было только в одном месте, где был тот фотограф.
В памяти из тех дней у меня осталось то, что российские солдаты были плохо обучены и плохо снабжались. Помню, что у блокпостов я видел, как они пытались раздобыть денег на еду, продавая солярку. Положение у солдат было отчаянное. И наступление на Грозный 31 декабря было очень плохо организовано. И мое впечатление, то, что я вынес из событий того дня: русским казалось, что это все будет легче легкого — зайти в город и освободить его от чеченских солдат за пару дней».
Oleg Nikishin/AFP
Бой на улицах Грозного, 1 января 1995 года
«Но на другой стороне была партизанская армия, очень сплоченная, мотивированная, небольшая, но функциональная. Чеченцы знали город наизусть, они знали, где можно было спрятаться под землей, и вообще все места, где можно было спрятаться. Я полагаю, у многих был и армейский опыт, вероятно, со времен войны в Афганистане. В условиях того конфликта, который происходил, они действовали очень эффективно и первую попытку взять город штурмом полностью обезглавили».
Раненые российские солдаты, 1 января 1995 года
«В тот день с рабочей точки зрения была полная суматоха. Мы пытались получать пленки из разных районов. Сначала мы действовали по информации предыдущего дня — фотографы шли в места, где накануне бомбили. Но тут Саша, один из наших фотографов, наткнулся на разбитую российскую технику, на последствия боя — в центре города, это было необычно. Мы стали расспрашивать, кто что видел, мы ходили по больницам, говорили с ранеными. Так прошел целый день. И при этом я пытался наладить лабораторию и передавать снимки».
Чеченцы на захваченной бронемашине, Грозный, 2 января 1995 года
«И до, и после этого штурма чеченцы были настроены триумфально, заряжены бодростью, потенциалом, националистическими чувствами. У них было ощущение, что они смогут противостоять этой армии. Они палили в воздух и были настроены очень оптимистично. Все это сильно контрастировало с абсолютным мраком, который начался потом, когда армия начала уничтожать город с воздуха».
Жительница Грозного у руин здания
Дэвид Браучли, оператор и фотограф агентств «Ассошиэйтед пресс» и Sygma:
«В 1991-м я работал в Москве и тогда был в Грозном, интервьюировал Джохара Дудаева и общался с другими чеченцами. Так что я был в курсе трений между Москвой и Чечней. После 1991-го я работал в Сараево, снимал войну в Боснии в 1992-м и в 93-м. Потом я снимал в Южной Африке. Там были выборы, но обстановка — как во время войны.
Когда в декабре 1994-го Ельцин пошел на Чечню, я был в Чехии. Я понял, что это будет серьезная история, так как Российская Федерация пошла на вторжение. Это могло превратиться в гражданскую войну, могло — в войну за независимость, в любом случае были танки, самолеты, и стало ясно, что это серьезно.
У меня были связи в российском посольстве в Праге, получить журналистскую визу было легко. Я полетел в Домодедово, оттуда в Минеральные Воды и потом на машине добрался до Хасавюрта, 1 января. Первую неделю я жил в Хасавюрте. К семи утра надо было уже доехать на этих чертовых «Волгах» до Грозного, часа три работать и до темноты надо было проехать все блокпосты назад».
Сожженный БТР в центре Грозного
«Чеченцы показывали нам то, что им удалось сделать с российскими войсками. Вот, к примеру, эта обгоревшая машина. У меня был еще один кадр — с обгоревшим трупом на башне БТРа. Это — там, куда мы могли добраться. В какие-то места было слишком опасно заходить. У меня были фотографии погибших солдат, лежащих по улицам. Снимать можно было первые дня три в январе, потом во многие из кварталов, где были танки и российские солдаты (на площадь у президентского дворца, например) стало просто опасно заходить».
Из дневников Дэвида Браучли: «Я поехал туда с командой APTV 2 января. Столько стрельбы — минометами, из танков, артиллерией — я никогда не видел. Я пробыл у президентского дворца пару минут и убежал. Просто не выдержал. Видимо, после относительно нормальной жизни в Южной Африке и в Праге я забыл, что это такое — когда так много стреляют. Большая часть зданий в центре Грозного разрушена. Русские реально взялись за этот город. Все — от бывшего здания компартии (президентский дворец) до жилых домов и магазинов совершенно разрушено бомбами, ракетами, танковыми снарядами и пулями».
Защитники Грозного выносят раненого на центральной площади города
«Я вернулся туда на следующий день и снимал там часов шесть. Повстречал Пола Лоу, фотографа из „Магнума", и мы стали работать вместе. Мы были у президентского дворца, но потом решили пойти к вокзалу, чтобы снять подбитые танки. Но бойцы у президентского дворца не хотели показывать нам дорогу. Наконец нашлись какие-то храбрецы. И вот мы пошли, Пол, я, еще один корреспондент-американец и двое наших провожатых […] Пришлось бежать через площадь у кинотеатра. Пробежали, не проблема. Вдруг — бабах! В десяти метрах за Биллом, последним из нашей цепочки, разрывается снаряд. Какой-то танкист нас увидел и взял на мушку. Я ломанулся в чью-то калитку и оттуда в дом, он был открыты. Встал у стены, чтобы хоть какие-то кирпичи над головой были. Опять бабах! С потолка штукатурка летит. Еще раз бабах! — все остатки стекла, что в окнах торчали, попадали. Мы ждали, танкист выстрелил еще раз десять, пытаясь нас выкурить. Наши провожатые решили чай сделать. Чеченцы, похоже, вообще ничего не боятся».
На площади у президентского дворца в Грозном
Дэвид Браучли: «Мой босс мог заявить «Мне нужна фотография из президентского дворца». А я ему отвечал «Майк, ты спятил. Я не пойду в президентский дворец, это слишком опасно». Он соглашался, но просил снять что-то поблизости, потому что обстрел дворца был главной новостью дня. Репортеров там часто не было, они работали в Хасавюрте, интервьюировали тех, кто бежал из Грозного, и нас тоже расспрашивали. Им необходимо было смотреть шире, говорить и с чеченскими властями, и с российскими, и собирать это все в текст. Наша работа — добыть фотографии, которые хорошо проиллюстрируют эти статьи».
Похороны в Грозном, 4 января 1995 года
«На вторую неделю в Чечне я объединился с еще одним фотографом, Мишей Евстафьевым. На войне бывает — два фотографа из соперничающих агентств работают вместе, так безопаснее. Мы нашли оставленный дом. Там не было электричества, но у нас был генератор. И в доме был газ. Это было важно, мы могли нагревать проявители до нужной температуры и проявлять пленки. Мы проявляли пленки и сканировали их. У нас был спутниковый телефон и передатчик. Он работал на 960 бит в секунду. На то, чтобы передать одну фотографию, уходило восемь минут. А если это был цветной снимок — а всех, конечно, интересовали цветные — то нужно было передать один файл три раза, на три цветовых канала. Если в этот момент подыхал генератор, то эту тройную отсылку нужно было начинать заново. Так что каждый день я с утра снимал два часа, а все остальное время уходило на то, чтобы передать отснятое, это был полный кошмар».
Чеченские бойцы в центре Грозного
Александр Неменов: «Я прицепился к группе чеченских боевиков, говорю: «можно с вами пробежать?» Такая работа. Что я могу сказать? Мне надо снимать, что с ними происходит. Все очень просто. И они в этот момент не думали, что я им буду мешать. И я не особо задумывался. Ну падали какие-то редкие мины. Ну, не более того. Это обычная, нормальная повседневная деятельность. Они то ли промолчали, то ли рукой на меня махнули, и я с ними несколько километров пробежал. И так мы добежали почти до передовой, там я залез на верхние дома и снял президентский дворец, который к тому моменту уже контролировался федеральными силами».
Разрушенные дома и плакат "Мир всем" в центре Грозного
«Когда я выбежал на улицу Мира с чеченцами и побежал с ними, у меня было ощущение, что это просто Сталинград. Это шокировало, потому что я этот город три недели назад видел совершенно другим. В тот момент уже было понятно, что так, как раньше, уже не будет. Штурм на Новый год — это такой, я бы сказал, водораздел в этой истории, в плане ее понимания. Я до этого работал в Абхазии, в Карабахе, в Таджикистане. Но это все были цветочки по сравнению с тем, что я в январе увидел в Чечне».
Разрушенные кварталы Грозного
Дэвид Браучли: «Я предполагал, что будет большая война, но такой интенсивности и таких разрушений я не ожидал. Мой опыт войны был в Югославии, там было меньше разрушений и бои шли в сельской местности. Я долго снимал в Центральной Боснии, там были снайперы, были случайные жертвы на улицах. Когда я приехал в Грозный, то там было полное разорение, сравнимое со Второй мировой войной, о которой я только читал. Я не ожидал увидеть, что город ровняют с землей квартал за кварталом».
Чеченские бойцы в Грозном
Гектор Мата: «Я работал в гражданских конфликтах в Южной Америке, был в Руанде, я видел прямые столкновения, но в какой-то момент в Грозном я дошел до предела. И дело было не в том, что кто-то пытался стрелять в меня или в кого-то рядом. К примеру, долгие часы и дни, и ночи с фоновым звуком взрывов. Это совершенно ломает психику и лишает сна, даже если взрывается далеко. С каждым взрывом тряслись стены. Это я запомнил».
Чеченский боец в разрушенном доме в центре Грозного
«Я помню еще лицо нашего фиксера, не страх, но крайне, крайне серьезное выражение лица у человека, который уже был закален во многих других войнах. Я ориентировался на его выражение лица — и когда мы были вынуждены прятаться во время первых авианалетов, я увидел, насколько озабоченным он выглядел. Никогда это не забуду.
И никогда не забуду выражение лица у женщины, которая пекла и продавала нам хлеб каждое утро. При том, что все вокруг рушилось, она пекла хлеб каждое утро. Эти воспоминания остались со мной. Конечно, перестрелки тоже — до какой-то степени. Но запах чего-то горелого и особенно звук, от которого тряслись окна, — это осталось во мне».
Александр Неменов: «То, что мы приехали из Москвы и были русские, никаких проблем не создавало. Абсолютно наоборот, поражало, что если вдруг кто-то из чеченцев начинал предъявлять претензии, к нему тут же подлетали пять человек и говорили: «Отстань от него, что, его фамилия Ельцин?» Так было. Прятали у себя в домах, ночевать пускали всегда. Требование к нам было одно: покажите миру то, что вы увидели. Что я, собственно, и делал. Я говорю: «Я для этого к вам и пришел сюда, чтобы показать то, что я вижу. Вот фотография, она врать не может».
Жители выходят из разбомбленного Грозного у моста через Сунжу
Из дневника Дэвида Браучли: «Двое пожилых русских с пожитками в руках шли по переулку метрах в ста от Минутки, и между ними разорвалась кассетная бомба. Женщину отшвырнуло вправо, к забору, мужчину влево. Судя по всему, их убило осколками почти моментально, крови было немного. Мы наткнулись на них по пути из нашего дома, сцена была жуткой. Я думал, что мужчина спал, но только лицо у него было воскового цвета, характерного для мертвецов, и глаза, широко раскрытые, до сих пор видели то, что убило его. Он по-прежнему сжимал сумку с пожитками и, если честно, был бы похож на пьяного, но кровь у него на губах и руках, а еще воронка в центре дороги ясно говорили, что случилось. У его жены были перебиты ноги, и там было много крови, но верхняя часть туловища была цела. Джон, Жон, Томас и я фотографировали это минут 15. Никого не было. Потом подошла пожилая женщина и стала плакать».
На месте гибели женщины в Грозном
Из дневника Дэвида Браучли: «Если русские подчинят себе Грозный, то — что? Они никогда не смогут поставить там правительство, которое бы принял чеченский народ. Будут какие-то марионетки, типа тех, что держались при поддержке русских в Афганистане. Очевидно, России придется искать какое-то политическое решение и довольно скоро, потому что солдаты продолжают гибнуть, поддержка войны будет падать, и Ельцин рискует проиграть на выборах в следующем году. Чеченцы получат независимость, по-другому быть не может, но — какой ценой? И единственное, что получат русские — неувядающую враждебность кавказских народов. Не очень хорошее начало для новой страны».
Российские солдаты в Чечне
https://www.bbc.com/russian/articles/cp9n4kvx0v3o
