Не решатели своих судеб «Медуза» рассказывает историю Пригородного района, который не могут поделить осетины и ингуши. 30 лет назад они здесь воевали — а теперь не понимают, как жить вместе08:00, 16 декабря 2021
Источник: Meduza
Пригородный район — спорная территория на границе Северной Осетии и Ингушетии. 30 лет назад здесь воевали, сегодня соседи из одного села не разговаривают друг с другом, а их дети учатся в разных школах. Специальный корреспондент «Медузы» Саша Сивцова побывала в Пригородном — и рассказывает, почему конфликт, который начался с государственных репрессий, не получится решить еще много лет.
«Мы как маленькие дети. Придете к ингушам, они будут говорить про осетин плохо, а осетины про ингушей», — рассказывает Ибрагим (имя изменено по просьбе героя), житель Пригородного района. На протяжении десятков лет этот район — спорная территория между Северной Осетией и Ингушетией.
Официально Пригородный — земля Северной Осетии. В 19 сельских поселениях здесь (по последней переписи) проживают около 100 тысяч человек, примерно 65% осетины, около 20% ингуши. В большей части сел живут только осетины, ингушских — немного, местные ингуши называют их анклавами.
Во многих смешанных поселках два народа вот уже 30 лет живут раздельно: соседи годами не разговаривают друг с другом и водят детей только в ингушские или осетинские школы. Все из-за спорной территории: каждый народ считает, что Пригородный — земля именно его предков.
В разговоре с «Медузой» Ибрагим признается: «Делить людей на плохих и хороших религия, конечно, не позволяет, но у нас — ингушей — так заведено. Осетина надо не любить, даже если это порядочный человек».
Земля предковРодное село Ибрагима, Тарское, находится на юге Пригородного района. Раньше село называлось Ангушт, отсюда в русском языке и появилось название «ингуши». До конца XIV века здесь жили аланы — предки осетин, позже обосновались осетины и ингуши. Кавказские народы свободно селились в окрестностях до середины XIX века, пока их не вытеснили в горы, а на месте их сел не появились поселения и крепости терских казаков.
Село переименовали в станицу Тарскую, где казаки прожили почти 70 лет. Потом их самих выселили солдаты Красной армии: во время Гражданской войны казачьи атаманы поддержали белых, а ингуши — большевиков. Взяв регион под контроль, советская власть передала область ингушам, образовав Горскую ССР (позже Чечено-Ингушскую АССР).
Но в 1944 году сотням тысяч ингушей и чеченцев вновь пришлось покинуть свои дома. 23 февраля началась операция «Чечевица»: под вооруженным конвоем НКВД местные жители целыми селами оставляли свои дома и грузились в поезда. Их везли на юго-восток осваивать слабозаселенные приграничные районы Казахстана и Киргизии.
Официально президиум Верховного Совета СССР обвинил чеченский и ингушский народы в измене родине. Во время Отечественной войны они якобы «переходили на сторону фашистских оккупантов» и «участвовали в вооруженных выступлениях против советской власти». ЧИАССР была расформирована, ее территорию разделили между соседними республиками. А заселять опустевшие ингушские села насильно отправили осетин из Грузии и Южной Осетии.
В 1957 году во время хрущевской оттепели советская власть решила воссоздать ЧИАССР — и разрешила ингушам и чеченцам вернуться домой.
Через 13 лет после депортации первые ингуши начали возвращаться в Пригородный район. Но села, где они когда-то жили, стали частью другой республики (Северо-Осетинская АССР), а в семейных домах уже больше 10 лет проживали осетины. Для них Пригородный тоже успел стать родным: здесь рожали детей, праздновали свадьбы и хоронили отцов. Потому ингушей в селе ждали с опаской.
«Тогда слух-страшилку пустили, что ингуши обратно едут. А я представления не имею, кто такие ингуши. Закрыла все окна и двери, спряталась, — в разговоре с „Медузой“ вспоминает пожилая осетинка Зоя. — Я боялась их! Родителей не было дома, страшно было».
Сейчас Зое 74 года, она родилась и живет в Тарском, ее родители переехали сюда в 40-х из Южной Осетии. «Их перед фактом поставили: надо обживать территорию, а если откажешь… 1944 год — попробуй откажи», — усмехается Зоя.
В 60-х еще молодой девушкой она подружилась с ингушами после того, как те вернулись в село. «Осетины приютили ингушей, а позже им дали землю и каждый строил уже свой дом», — вспоминает Зоя. По ее словам, осетины и ингуши жили в мире и согласии следующие 30 лет. Но это не совсем так — время от времени бытовые конфликты выливались в митинги и беспорядки.
Режим ЧПРодители ингуша Исмаила вернулись из ссылки в 1957 году. В городе Сунжи, где семья жила до 1944 года, остановиться было негде. В их доме уже жили осетины, которые отказались переезжать или продавать жилье. Пришлось ехать в Назрань к родственникам. «В любом случае мы окажемся в Пригородном. Это наш дом», — вспоминает Исмаил рассказы деда и отца в разговоре с «Медузой». Только спустя два десятка лет родители наконец купили дом и обосновались в селе Тарское.
Эта история не уникальный случай. Полноценное возвращение ингушей в Пригородный район затянулось — однако к середине 60-х многие уже получили земли для строительства домов, а некоторым удалось договориться с новыми хозяевами и выкупить свои прежние участки. Но границу заново воссозданной ЧИАССР советская власть пересмотрела. Прежде ингушский Пригородный район решили оставить Северной Осетии.
Это решение много лет становилось поводом для конфликтов, но особенно напряженно в регионе стало накануне распада СССР. Спустя почти 50 лет после депортации ингушей конфликт между двумя народами снова спровоцировало государство.
В 1991 году власти СССР приняли закон «О реабилитации репрессированных народов». Помимо обсуждения статуса реабилитированных новый документ поднимал вопрос о возвращении территорий: как репрессированный народ, ингуши могли претендовать на Пригородный район. Правда, акт не определял ни точные границы, ни процедуру передачи, ни сроки. В Москве решили, что этот ответ дадут будущие документы. Директор Центра анализа и предотвращения конфликтов, исследовательница прав человека в регионе Екатерина Сокирянская в разговоре с «Медузой» подчеркнула, что именно этот закон усугубил ситуацию: «Он дал правовые основания территориальным требованиям ингушей. Это вызвало ответную реакцию осетин, которые начали готовиться отстаивать район».
Митинг с требованием вернуть Пригородный район и правобережную часть Владикавказа. Ингушетия. Назрань, 20 ноября 1991 года
Айвазов Шахвелаз / ТАСС
В ингушской части ЧИАССР событие вызвало национальный подъем — в Грозном, столице республики, прошли митинги за возвращение Пригородного района и других территорий.
В Ингушетии же прошел референдум по единственному вопросу: «Вы за создание Ингушской Республики в составе РСФСР с возвратом незаконно отторгнутых ингушских земель со столицей в г. Владикавказе?» 92,5% от принявших участие в голосовании дали положительный ответ.
В Осетии на голосование отреагировали настороженно. Из опасений, что ингуши захватят Пригородный район, прошла чрезвычайная сессия Верховного Совета Северной Осетии, где решили создать «Государственный комитет самообороны республики».
Москва же подошла к решению проблемы недостаточно решительно: федеральный центр практически самоустранился, не остановил вооружение обеих сторон и не смог сдержать нарастающее напряжение. А законодательными актами только подогревал конфликт.
Еще в 1990 году Борис Ельцин — тогда глава Верховного Совета РСФСР — предложил регионам «брать столько суверенитета, сколько они могут проглотить». А летом 1992-го был принят Закон «Об образовании Ингушской Республики в составе Российской Федерации». Это был важный момент для ингушей — все 70 лет существования СССР они воспринимались не как отдельный народ, а как часть «чечено-ингушской нации».
Закон 1992 года на бумаге обещал ингушам «решить территориальные и иные вопросы, связанные с образованием Ингушской Республики». Но территорию республики он так и не закрепил. Спорный вопрос не был решен. Представители Ингушетии все настойчивее требовали вернуться к границам по состоянию на 23 февраля 1944 года.
В октябре 1992 года Верховный Совет РФ дал указ властям Ингушетии и Северной Осетии подготовить правовые акты, которые бы наконец определили границу Ингушетии.
Но к тому времени конфликт между отрядами самообороны ингушей и осетин уже перешел в стадию открытых боевых столкновений. 20 октября в Пригородном осетинский БТР задавил 13-летнюю ингушскую девочку, а через несколько дней сотрудники ГАИ (осетины) вступили в перестрелку с местными ингушами. В районе проходили регулярные столкновения, пропадали люди и скот, угоняли автомобили и портили урожай. Установить виновных не удавалось.
Ингушские отряды самообороны собирали «для защиты родственников, проживающих на территории Северной Осетии». Но президент Северной Осетии Ахсарбек Галазов настаивал, что ингуши пытаются захватить военный контроль над Пригородным районом, и требовал разоружить отряды ингушей. Стычки между ополченцами происходили все чаще.
Последствия уличных боев в Пригородном районе. 5 ноября 1992 года
Владимир Гурин / ТАСС
Пригород Владикавказа. Ноябрь 1992 года
Владимир Гурин / ТАСС
Ингуши посреди разрушенного дома. 1992 год
Robert Nickelsberg / Getty Images
Полноценные бои начались 31 октября 1992 года и продлились пять дней. Осетины и ингуши вели открытую борьбу за села и блокпост: со стрельбой, уничтожением домов и захватом заложников. По официальным данным, пострадало более 8000 человек, погибли 414 человек — 95 осетин и 309 ингушей. В не установленных следствием местах захвачены в заложники и убиты 204 человека (23 осетина и 181 ингуш). Разрушено 2728 ингушских и 848 осетинских домов.
Чтобы добиться прекращения огня, в регион направили федеральные войска. С 1 ноября на территории Северной Осетии и Ингушетии указом президента Бориса Ельцина ввели режим чрезвычайного положения.
Нет, жить мы с вами не будемВ 1992 году, когда Исмаилу было 11 лет, отец неожиданно сообщил ему, что нужно срочно покидать дом. Сослуживец отца настоятельно рекомендовал семье уехать: по его сведениям, на следующий день русские военные должны были «сровнять село с землей».
Исмаил вспоминает, как почти все жители ингушской части Тарского отправились пешком в горы. Дороги не было, на крутом пути одни обрывы, люди и скот срывались и падали, взбираясь в горы. В страхе, что их будут преследовать войска, мужчины отрезали путь, по которому шли, — засыпали его камнями и ветками.
В поисках жилья беженцы отправились к своим родственникам в села и города Ингушетии. Большая часть из них осталась там на много лет, а кто-то решил больше никогда не возвращаться в Пригородный.
К концу июля 1994 года многие ингуши были беженцами. Официальная прописка в Пригородном районе была только у половины проживавших там ингушей, еще в советские годы их старались не регистрировать на спорной территории, чтобы они переезжали в ЧИАССР, а не оставались в Осетии. Те, кто долгие годы жили без прописки, теперь столкнулись с трудностями: не могли получить землю и восстановить дом.
Семья беженцев из Пригородного района живет в классной комнате интерната. Ингушетия, 28 февраля 1993 года
Александр Косинец / ТАСС
В 1994 году, анализируя последствия конфликта, ПЦ «Мемориал» сообщал, что вынужденными переселенцами в регионе зарегистрированы от 46 до 64 тысяч человек.
К тому же возвращение ингушей осложняли отношения с бывшими соседями. Но желающих вернуться было достаточно: «Говорили „все нормально, мы до сих пор мирно с ними жили“», — вспоминает Исмаил, покинувший Пригородный вместе с семьей. Но осетины выступили против и не хотели пускать соседей обратно. «Все село выходило. Сколько раз мы поджигали им вагоны. „Нет, жить мы с вами не будем! Вам здесь не место!“» — рассказывает осетинка Зоя.
При этом до военных действий 1992 года Зоя дружила с ингушами: она звала их пить чай, а те в ответ помогали ей в строительстве, привозили сено и по вечерам провожали до дома. После боев осетинка на несколько лет прервала общение даже с теми ингушами, с которыми годами поддерживала связь.
«Никто из наших не ожидал, что будет такая заваруха. Столько жили — ни слова нам не сказали. Даже не предупредили! Поэтому все злились на них. Это все с их стороны было», — уверена Зоя.
Мирное соглашение между Республикой Северная Осетия — Алания и Республикой Ингушетия «О развитии сотрудничества и добрососедства» было подписано лишь в 2002 году — спустя десять лет после боев. Документ снова не разрешал территориальный вопрос, а только предлагал обеим сторонам расширить «социальные, экономические и культурные отношения».
Если скандал, сразу начинается: «ингуш — осетин, вы — мы»С началом первой чеченской войны в Ингушетии оказалось еще больше беженцев. Гуманитарной помощи от Красного Креста и других регионов не хватало. Чтобы заработать на жизнь, Исмаил с братьями решил вместо учебы в школе устроиться на единственную доступную работу — мазать крыши глиной. (для утепления). Семья жила у родственников и не оставляла надежды вернуться в родное село.
Чтобы безопасно добраться до Пригородного района, ингуши много лет подряд использовали одну тактику: они собирались в длинную колонну и ехали в Северную Осетию все вместе. Так было безопаснее: по словам Исмаила, осетины нападали на одиночек. «Нас не приветствовали, начиналась ругань, кидали камни. А тем, кто оставался, сжигали жилье», — объясняет он.
Кто-то, оказавшись дома, потом снова уезжал — из-за давления со стороны осетин. Исмаил вспоминает о соседке-ингушке, которая после смерти мужа вернулась в Пригородный район и жила одна. Она ухаживала за своим огородом, когда молодые осетины подошли к ее забору, начали выкрикивать ругательства и обвинять ее в том, что она живет не в своей республике. Женщина не выдержала напряжения и потеряла сознание. После случившегося она переехала в Назрань — в Пригородном больше не чувствовала себя в безопасности.
В 1998 году, через шесть лет после боевых действий, мама Исмаила вместе с его братьями и сестрами впервые поехала в Тарское. Сам Исмаил присоединился к семье лишь в 2001-м.
Вернувшись в село, они обнаружили, что от их дома остался один фундамент, стоявший в крапиве выше головы. Тогда решили поставить временный фургончик, в котором семья из восьми человек прожила до 2007 года. К этому времени с помощью господдержки они построили свой первый дом.
«С тех пор мы восстанавливаемся потихоньку, то обои сделаем, то еще что-то», — рассказывает Исмаил. Сейчас он работает в администрации Тарского и преподает дзюдо (занятия спонсируются Ингушетией). В местной администрации он единственный ингуш среди осетин. Исмаил уверен, что его взяли туда «для галочки», чтобы коллеги могли показать высшему руководству из Москвы, что они не против ингушей.
«У меня нет проблем с коллективом. Но если у нас в администрации скандал, то сразу начинается: „ингуш — осетин, вы — мы“, — вздыхает Исмаил. — Вот придет в администрацию ингуш и начнет кричать и ругаться. Получается конфликт на почве ненависти. Он услугу получит и пропадет, а я-то останусь работать. И мне потом, как ингушу, налаживать отношения с осетинами и объяснять, что каждый по-своему прав».
На вопрос, из-за чего происходят конфликты, если почти у каждого ингуша, желающего вернуться на родину, теперь есть дом в Пригородном, Исмаил реагирует эмоционально: «Загляните в мой паспорт — там написано Северная Осетия, а не Ингушетия! Представьте, что вы у меня квартиру отобрали: живете здесь, прописываете своих детей. А мне вместо дома — чердак. Вам придется выселиться или продать мне эту квартиру, это единственное решение! Я должен быть морально и материально удовлетворен».
Куры есть, а денег нетСегодня в Тарском живут около 2500 человек. Село разделено рекой: по одну сторону дома осетин, а по другую — ингушей. Большая часть из них не разговаривают друг с другом.
Ингушское кладбище села Тарское
Алина Десятниченко для «Медузы»
Хрупкие отношения поддерживаются разве что на деловой почве. Осетины ценят ингушей за их строительные навыки и, бывает, зовут на помощь, рассказывает житель ингушской стороны Тарского Адам: «Мы строители башен, у нас такая нация, всю жизнь строим».
Последние несколько лет Адам работает на стройке в Северной Осетии. Ему удается найти общий язык с разными заказчиками. Последний, кому Адам строил дом, — пожилой осетин, любитель Иосифа Сталина.
На стене заказчика висел портрет советского вождя — Адам видел его каждый раз, когда приходил на работу, но решил промолчать. «Он вредный старик, портрет ведь специально повесил, чтобы проверить меня. Но я знаю, что надо уважать старших», — пожимает плечами ингуш. Через пару недель заказчик снял портрет и теперь, по словам Адама, регулярно звонит и спрашивает: «Как ты, сынок?» «Если бы я начал спорить тогда, мы бы перестали общаться и деньги бы я не заработал», — миролюбиво объясняет Адам.
В Тарское он вернулся 15 лет назад. До 1992 года жил в Пригородном районе, а после боевых действий 10 лет в Малгобеке — равнинной части Ингушетии.
Первое время после возвращения Адам провел в землянке — каждую неделю он ходил к администрации и просил встречи с главой. И через два года все-таки получил землю — участок с фундаментом, на котором когда-то начинали строить мечеть.
С женой Лейлой и четырьмя детьми он теперь живет в небольшом строительном вагончике рядом с недостроенным домом. Его зарплата — 14 тысяч рублей. «Сперва вагончик обустраивали, теперь вот строим дом. Сейчас вложил 22 тысячи. Сосед посчитал, что мне нужно еще 175. Если получится их собрать, то дострою за несколько лет», — объясняет Адам.
У семьи уже давно финансовые трудности: когда-то Лейла работала в сельской школе, но зарплата была всего 10–15 тысяч, а на работу уходил целый день. Теперь она занимается хозяйством: «Здоровье есть, куры есть, а денег нет — такие дела», — признается Адам.
Несмотря на то, что хорошо оплачиваемой работы в Пригородном районе для них нет, семья не собирается уезжать обратно в Ингушетию: «У нас традиции: где похоронены отцы, здесь и жить надо. Хотя, конечно, хочется жить лучше».
У дураков и подонков нет нации«Со времен аланов у нас за столом обязательно произносят тост за добрососедство. Но, как любая титульная нация, мы тоже хотим видеть уважение к нашим традициям и обычаям», — рассказывает «Медузе» 70-летний осетин Маирбек.
Он родился в селе Камбилеевское Пригородного района — сюда в 1940-х переселили его родителей. Здесь живут его дети и внуки. Сам Маирбек работал механиком, а после выхода на пенсию стал председателем международного общественного движения старейшин Осетии.
Большинство жителей села Камбилеевское — осетины, в поселке всего несколько домов ингушей. Однако рядом село Куртат, где большинство — жители ингушской национальности.
«У наших соседей в Конституции написано, что они любой ценой должны вернуть этот район и правобережье Владикавказа. А мы же здесь пустили корни, хозяйство развивали при СССР, жили и умирали», — негодует Маирбек.
Во время событий 1992 года Маирбек из дома не ушел. «Для осетин честь и священный долг — охранять землю, на которой трудился отец», — объясняет он. Но о своем участии в боевых действиях вспоминает без подробностей: «Не хочу распространяться особо, но было кровавое время и много жертв и с той, и с этой стороны. К нам пришли, нас хотели выселить. А как отстаивают село против вооруженного врага? Мы здесь жили, живем, и пусть никто не претендует».
«Есть древняя мудрость, что время лечит раны и сглаживает углы, — говорит Маирбек про совместную жизнь после конфликта, но признает, что, хоть и прошло уже 30 лет, ингуши и осетины все равно остерегаются друг друга. — У многих погибли близкие. Если родственника убили соседи, то как с ними жить? Не то что на одной улице — в одном селе невозможно».
После боев в Пригородный вернулись и не все осетины. Многим стало страшно жить на спорной территории.
«Мне каждый раз знакомые приезжают и вопрос задают „Как вы среди них живете?“, прямо боятся здесь быть. И я им объясняю: это такие же люди, у дураков и подонков нет нации», — рассказывает осетинка Фатима.
В 1992-м ей было восемь лет. Семьи девушки конфликт не коснулся: они переехали в Пригородный только в 2008-м, мама Фатимы заболела и врач посоветовал перебраться из города в более чистое место. Самый подходящий для себя дом семья случайно нашла в Пригородном — о конфликте не задумывались, просто взяли и переехали.
Вопросы про ингушей ей часто задают знакомые из Владикавказа, чьи близкие пострадали во время конфликта: «Слышу в ответ: „Вот если бы кого-то из твоих близких убили…“ Даже если бы такое случилось, я говорю: „Убил человек, а не нация“. Винить всю нацию из-за дурака неправильно, честно, я против этого».
Фатима с мамой и дочкой поселились в селе Куртат. В 2009 году они решили открыть продуктовый магазин в своем новом доме. С тех пор к ним ходят и осетины, и ингуши. «Как говорит мама: „Если бы у нас не было магазина, мы бы настолько глубоко и хорошо не знали одну и вторую сторону“», — смеется Фатима.
Везде обидаСемья Магомеда жила в Пригородном еще до депортации 1944 года. После ссылки родители Магомеда вернулись в свой дом, но на пороге их встретил осетин.
«[Он сказал:] Я тоже не от себя (по своей воле) приехал, мне поставили условия: ты оставляешь свой дом, едешь в села, где жили раньше ингуши, и выбираешь себе любой дом. А если ты не хочешь, то тогда ты поедешь за ними, — вспоминает рассказы родителей Магомед. — Хороший был мужик, нам повезло».
Дом в итоге выкупили обратно, а осетины потом даже приезжали в гости — семьи подружились. Но в 1992-м из дома снова пришлось уехать.
Когда начались бои, семья Магомеда была уверена, что просто начался митинг, который скоро закончится. Но непрекращающиеся выстрелы и отъезд соседей показали, что оставаться в селе опасно. Женщин с детьми увезли на КамАЗе в Назрань, а старший брат и отец остались охранять дом и попали в плен к осетинам. Несколько месяцев мужчины считались без вести пропавшими, а в январе смогли вернуться домой.
«Им удалось себя выкупить. Перед боем они спрятали банку с деньгами и ценностями. Этот клад их и спас, — уверяет Магомед. — Оказавшись в плену, они уговорили вывести их на нейтральную территорию, а взамен рассказали, где найти деньги».
Отец вернулся с парализованным лицевым нервом и никогда не рассказывал о том, что с ним делали в плену. Через несколько лет его состояние ухудшилось и он перестал ходить из-за прогрессирующей болезни Паркинсона.
Магомед окончил школу и университет в Ингушетии, переезжать в Пригородный он не планировал, но отец настаивал, что семья должна вернуться домой в село Куртат.
«Я спрашивал, в чем смысл, если дом сожжен и все разрушено. [Он отвечал:] „Ни в коем случае, а то не прощу тебе“. Мой отец желал, чтобы его похоронили на родовом кладбище, я так же прошу».
В 2003 году семья Магомеда перебралась обратно — в село Куртат.
В селе Магомеда осетины и ингуши живут вперемешку и поддерживают общение. Например, именно сосед-осетин дал совет Магомеду «поднять подворье», пока тот ухаживал за отцом и не мог ходить на работу.
Но на общих мероприятиях осетины и ингуши даже в этом селе стараются не встречаться. Когда брат Магомеда женился, он пригласил на свадьбу соседей-осетин. Они пришли на праздник, но уходили тайком через огород — боялись, что их увидят и осудят другие осетины. «Нам это обидно. Но такая же обида и с другой стороны. Осетины ведь считают, что мы вместе жили, работали, а стрельба началась по нашему запросу. Везде обида», — вздыхает Магомед.
Вечный конфликтЧтобы преодолеть последствия таких конфликтов, необходим интерес всех участников: федерального центра, гражданского общества, национальных организаций и властей обеих республик. «Но на это обязательно должна быть политическая воля. Это сложный процесс, который должны хотеть запустить хотя бы основные игроки», — объясняет директор Центра анализа и предотвращения конфликтов Екатерина Сокирянская.
В 2004 году осетино-ингушский конфликт снова оказался под угрозой «разморозки» из-за теракта в Беслане. По данным следствия, боевики вошли в Осетию со стороны Ингушетии. Это породило новую волну неприязни к ингушам. «То, что люди сделали до этого, опять сошло на нет. Снова были обрублены все связи, мирное население ингушей редко ездило по делам во Владикавказ, все боялись. С 2005 по 2007 год снова были похищения ингушей, которые жили в Пригородном», — вспоминает Магомед.
К 31 марта 2005-го, согласно Федеральному закону «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации», главы субъектов РФ должны были официально определить границы. Но проблема не решилась. Президент Северной Осетии Александр Дзасохов отказался подписывать соглашение о возвращении беженцев в Пригородный район. А в 2006 году уже Ингушетия отказалась от плана по созданию новых поселений для ингушских беженцев, настаивая на своем праве вернуться на историческую родину — в Пригородный район.
Москва же старалась поддерживать нейтралитет и сохранять мир в регионе. После событий 1992 года во Владикавказе появилось федеральное представительство по преодолению последствий конфликта. Комиссия следила за прекращением огня, занималась разоружением местных жителей и подсчитывала число жертв. За 30 лет работы в регионе удалось избежать новых перестрелок, но мирной ситуацию назвать сложно.
Памятник погибшим в конфликте 1992 года в селе Чермен
Алина Десятниченко для «Медузы»
«У каждой стороны своя правда в этом конфликте. Обе стороны много лет отстаивают каждая свою версию, работа по примирению давно не ведется. Но самое главное — возвращенные ингуши в основном расселены анклавно. А в больших селах общества [ингушей и осетин] мало соприкасаются», — объясняет Сокирянская причины, почему конфликт до сих пор не решен.
По мнению директора Центра анализа и предотвращения конфликтов, федеральный центр мог бы создать на спорной территории автономию с «позитивным самоуправлением». Например, сделать так, чтобы в полиции и администрации Пригородного района и сел было равное количество осетин и ингушей.
Сейчас же большинство тех ингушей, кто живут в Пригородном районе, работают, учатся и делают карьеру в Ингушетии. «Они ориентированы на другую республику. У них нет перспектив в Осетии. По сути, Осетия сама выключает из республиканской жизни часть своего населения», — подчеркивает Сокирянская.
При этом оба региона испытывают экономические трудности. 13,5% населения Северной Осетии живут на сумму меньше прожиточного минимума. Примерно тот же уровень и в Ингушетии — 12,8%, по данным 2019 года. Средняя зарплата и в Северной Осетии, и в Ингушетии — примерно 30 тысяч рублей (по данным Росстата).
«В основном они развиваются на федеральные трансферты, — поясняет эксперт в области социально-экономического развития регионов Наталья Зубаревич. Уровень дотационности Ингушетии — 87%, Северной Осетии — 64% в 2020 году. Обсуждать особо нечего — дистрофики».
Хрупкий мир своими рукамиС начала 2000-х независимо от государства снизить градус конфликта в регионе помогали специалисты «Мемориала». Совместно с Немецко-русским обменом они до 2013 года организовывали программы по сближению жителей Пригородного района. Работавший в организации Магомед вспоминает, что для предпринимателей придумали бизнес-школу с консультацией и сопровождением, а для детей — выездной интеграционный лагерь на нейтральной территории. В начале поездки ингушские и осетинские дети, как обычно, садились по разным вагонам и не общались друг с другом, но уже через неделю без присмотра родителей дети смешивались и общались спокойно.
При этом проблема для будущего республик во многом связана именно с тем, что ингушские и осетинские дети воспитываются с неприязнью к своим соседям, говорят собеседники «Медузы».
«Он говорит: „Это хорошо, что ты русская, а не осетинка. Мне папа сказал, что я должен убить десять осетин, это наши враги“», — вспоминает осетинка Фатима свой недавний разговор с семилетним ингушом. По работе она приехала в село Пригородного района, где у нее была встреча. «Я ждала, тут мальчик вышел и спросил: „А ты осетинка?“ Я засмеялась и говорю: „Нет, я русская“. После тех слов я ему такой подзатыльник отпустила! А потом и отца отчитала: „Ты разве человек? Чему ты учишь ребенка?“»
«Мы в „Мемориале“ старались объяснить и взрослым, и детям, что мирное будущее зависит от нас самих», — вспоминает Магомед. Сотрудничавшая тогда с «Мемориалом» Сокирянская добавляет: «Происходили спонтанные примирения. Участники начинали объединяться и видеть друг в друге людей».
По словам Магомеда, администрация Пригородного района хорошо воспринимала проделанную работу. Чиновники хвастались результатами в отчетах при встречах с руководством из Москвы. Но в 2013 году «Мемориал» признали «иностранным агентом», и программы по примирению для жителей Пригородного района закрылись.
«Сейчас конфликт никто не регулирует, все идет самоходом, не знаю куда. Хотелось бы, чтобы вернулось хотя бы какое-то присутствие федеральной власти», — считает Магомед.
Последние несколько лет осетино-ингушский конфликт находится в замороженном состоянии, поэтому со стороны может показаться, что проблемы больше нет. Однако это обманчивое ощущение. «30 лет прошло. Люди друг в друга больше не стреляют, но обиды никуда не делись», — уверена Екатерина Сокирянская.
О том, что конфликт вряд ли будет решен в ближайшее время, говорят и регулярные вспышки напряжения. С лета 2021-го на блокпосту на границе между республиками служат только бойцы из других регионов: осетины и ингуши регулярно ссорились.
Подобные конфликты могут происходить почти в любом месте, где ингуши и осетины оказываются вместе; если федеральный центр решает их, то довольно категорично. Например, родственник Магомеда — тоже ингуш — работал в центральной части России в федеральной компании. Она решила отправить ингуша в Осетию на руководящую должность, но местные сотрудники в компании были категорически против. Тогда московский офис вообще уволил всех осетин: «Вы ингуша не хотите? Тогда мы осетин не хотим».
«Жители Ингушетии и Осетии не решатели своих судеб — это мое личное мнение», — подчеркивает Магомед. И добавляет, что виноваты не осетины, а федеральный центр: «Думаю, что центру конфликт между нами нужен был для чего-то и нас использовали в своих целях».
Худо-бедно, но остаемся здесьЧермен — вытянутое в длину село в Пригородном районе, в нескольких километрах от границы с Ингушетией и примерно в 10 километрах от столицы Северной Осетии Владикавказа. С 1992 года село негласно было разделено на три части. По бокам Чермена живут ингуши, а в центре — осетины.
Посреди села — остановка. Частные осетинские автобусы доходят только до осетинской части и дальше не едут. Ингуши идут до дома пешком.
Уже 30 лет соседи сторонятся друг друга. Обучение здесь разделено: дети разных национальностей ходят в разные школы. На одном краю Чермена школы пока нет, она только строится. Поэтому ингушские дети с одной стороны села ходят в другую ингушскую школу через осетинский центр — мимо школы для осетинских детей.
«Через 20 лет у российского государства будет беда. Потому что никто не общается», — грустно рассказывает ингушка Лиза, вспоминая, как жила здесь до 1992 года.
В 1956 году пятилетней девочкой Лиза приехала в Пригородный — после того, как их семью реабилитировали. Первую зиму пришлось жить в землянке — отец Лизы вырыл большую яму и покрыл ее шифером, чтобы защититься от холодов. Весной одна осетинка пожалела детей и пустила к себе всю семью Лизы. Через полтора года все семейство переехало в свой первый дом. В 1957 году Лиза пошла в первый класс — в еще общую школу. После учебы устроилась бухгалтером во Владикавказе и даже получила квартиру от предприятия. В 1992-м из-за военного конфликта ей пришлось все бросить и покинуть Северную Осетию, но отец с братом остались, чтобы защитить дом.
«Папа мой фронтовик, он не из робкого десятка. Он же и войну, и депортацию прошел. Посчитал ниже своего достоинства уйти из дома. Говорил: „Какая это война? Фашисты напали на Союз — это была война“. Он и других мужчин, которые уходят из села, ругал, — вспоминает Лиза. — Даже не доходило до них, что это опасно».
Через несколько дней, по словам очевидцев, опрошенных Лизой, военные увели ее отца, брата и еще четверых человек с их улицы. С тех пор все они считаются без вести пропавшими.
Лиза много лет пытается выяснить их судьбу. После их пропажи, в декабре 1992-го она с другими родственниками организовала поисковую группу, общалась со следователями — и потом не раз выезжала на места захоронений. Однажды нашли семь неопознанных тел, другой раз — девять, третий раз — три. На протяжении 90-х, уже после военного конфликта, в регионе еще долго похищали людей. «Поэтому я не замужем, — признается Лиза. — 1992 год поломал мою личную жизнь, все это время я занимаюсь поиском без вести пропавших».
В последние годы жизнь в Пригородном лучше не становится, из-за чего сотрудник администрации Тарского ингуш Исмаил иногда подумывает о переезде в Магас — столицу Ингушетии. Он сам признается, что для этого нужно лишь подготовить машину и забрать детей: «И никаких проблем — с условными „врагами“ на улице не встречаешься каждый день. Но потом будешь жалеть. Как пророк сказал: „Любить свою родину — это половина веры“. Поэтому худо-бедно, но остаемся здесь».
Осетин Маирбек, напротив, считает, что положение в Пригородном улучшилось, когда президентом стал Владимир Путин. «С того времени законы начали действовать и стабильность появилась», — объясняет он.
Хотя между народами до сих пор остаются противоречия, Маирбек уверен: «Плохой мир лучше хорошей войны». На прощание он читает корреспонденту «Медузы» двустишие: «Вы просто знайте: вопреки враждебной воле меч серпа не победит».
Осетинка Фатима же уверена, что конфликт 1992 года обязательно повторится: «Есть категория старых людей в Ингушетии, которые за пятничной молитвой почему-то постоянно обсуждают: „Это наша земля, мы должны забрать“. И они начинают мозги крутить молодежи. Закладывают в своих детей, что осетины — враги».
Как-то в их с матерью магазин пришел сосед-ингуш. «Хотел купить дом по соседству, но его не продавали, — вспоминает женщина. — Он подумал, а потом говорит: „А в принципе, зачем нам покупать, мы скоро сами все заберем“».
Исследовательница прав человека на Северном Кавказе Екатерина Сокирянская отмечает, что реально решить конфликт можно, только если наладить совместное проживание, совместное управление, развивать совместный бизнес, продолжать миротворческую работу: «Однако кажется, что сегодняшнее руководство страны считает, что главное — стабильность. Сейчас же там не стреляют, значит, безопасно. Голосуют за власть? Голосуют. Что еще надо?»
https://meduza.io/feature/2021/12/16/ne-reshateli-svoih-sudeb
